Ф. М. Достоевский. Собрание сочинений в 10 томах (подарочное издание)

Преимущественно мы говорили о двух отвлечённых предметах – о боге и бытии его, то есть существует он или нет, и об женщинах.

Я сперва заключил о нём, что он – совсем баба; но потом должен был перезаключить в том смысле, что если и баба, то всё-таки оставалось в нём какое-то иногда упрямство, если не настоящее мужество. Находили минуты, в которые с характером его – по-видимому, трусливым и поддающимся – почти ничего нельзя было сделать.

Твёрдым я оставаться не мог: было ужасно досадно, что с первого же шагу я так малодушен и неловок; было ужасно любопытно, а главное, противно, – целых три впечатления.

Впрочем, приглядываясь к нему во весь этот месяц, я видел высокомерного человека, которого не общество исключило из своего круга, а который скорее сам прогнал общество от себя, – до того он смотрел независимо. Но имел ли он право смотреть таким образом – вот что меня волновало!

Она тотчас заметила, что он весь в крови, и тут уж закричала благим матом.

Вино спокойствия не даёт.

На Голгофу-то тяжело всходить

А ведь, может, еще и не простила, – как-то грозно проговорила она, опустив глаза в землю, как будто одна сама с собой говорила. – Может, еще только собирается сердце простить. Поборюсь еще с сердцем-то. Я, видишь, Алеша, слезы мои пятилетние страх полюбила… Я, может, только обиду мою и полюбила, а не его вовсе!

Выйдя из себя, взбесившись, накликав беду, которую он уже всю целиком приписывал теперь одному себе; насытив свое негодование и самолюбие и себя же возненавидев за это, он вдруг остановился, убитый совестью, перед неожиданной выходкой Зины.