Six of Crows

Инеж коснулась его щеки. Думала, что он снова отдернется или даже отмахнется от нее. За два года, на протяжении которых они бились плечом к плечу, вынашивали коварные планы до поздней ночи, совершали невозможные ограбления, справлялись с тайными поручениям, спешно ужинали жареной картошкой с гюцпотом, чтобы бежать на следующее дело, она ни разу не прикасалась к его коже без барьера в виде перчаток, пальто или рукавов рубашки. Инеж позволила себе погладить его по щеке. Кожа парня была прохладной и влажной от дождя. Он не шевелился, но она заметила, как по нему прошла дрожь, словно он боролся с самим собой.
– Если мы не переживем эту ночь, я умру без страха, Каз. А ты?
Его зрачки так расширились, что глаза казались почти черными. Инеж видела, что ему понадобились все силы, чтобы не отпрянуть от ее руки. И все же Бреккер оставался на месте. Она знала: это самое большее, что он может ей предложить. Но этого недостаточно.
Девушка опустила руку. Каз глубоко вдохнул.
Он сказал, что не нуждается в ее молитвах, и она не собиралась их произносить, но все равно пожелала ему удачи. Теперь у нее была цель, у ее сердца появилось направление, и хоть ей было больно, что их дороги с Казом расходятся, она это переживет.

Инеж сама не знала, откуда только у нее брались силы, но ей удалось затащить себя наверх. Она легла на крышку и попыталась отдышаться.
«Остался еще один». Но она больше не могла. Не могла встать на колени, не могла подтянуться, не могла даже перекатиться. Слишком больно. «Лезь, Инеж».
– Не могу, папа, – прошептала она. Даже сейчас ей было грустно его разочаровывать.
«Шевелись, – приказала она себе. – Глупо умирать в таком месте». Тем не менее голос в ее голове твердил, что бывают места и похуже. Она умрет здесь, на воле, в свете рассветного солнца. Умрет после достойной битвы, а не потому, что какой-то подонок устал от нее или потребовал больше, чем она может дать. Лучше умереть тут от собственного кинжала, чем с разукрашенным лицом и телом, закутанным в фальшивые шелка.
Чья-то рука схватила ее за лодыжку. Они забрались на контейнеры. Почему она не услышала их шагов? Неужели ее разум настолько отдалился от реальности? Она у них в руках. Кто-то перевернул ее на спину.

Ни один из нарядов не сидел так, как надо. Фиолетовые шелка Инеж слишком свободно висели на ее фигуре, а что же до Нины…
– Черт возьми, что это должно быть? – спросила она, разглядывая себя снизу доверху. Струящееся платье едва прикрывало солидную грудь девушки и туго обтягивало ягодицы. Сверху оно напоминало сине-зеленую чешую, переходящую в мерцающий шифоновый низ.
– Может, русалка? – предположила Инеж.
– Или волна?
– Мне казалось, что я – кобыла!
– Ну, они же не могут сделать платье из копыт.
Нина разгладила руками свой дурацкий костюм.
– Чувствую, популярность мне обеспечена.
– Интересно, что скажет Матиас об этом наряде.
– Он не одобрит.
– Как и все, что тебя касается. Но когда ты смеешься, он оживает, как тюльпан в свежей воде.
Нина фыркнула.
– Матиас – тюльпан?!
– Большой задумчивый желтый тюльпан.

Инеж коснулась его щеки. Думала, что он снова отдернется или даже отмахнется от нее. За два года, на протяжении которых они бились плечом к плечу, вынашивали коварные планы до поздней ночи, совершали невозможные ограбления, справлялись с тайными поручениям, спешно ужинали жареной картошкой с гюцпотом, чтобы бежать на следующее дело, она ни разу не прикасалась к его коже без барьера в виде перчаток, пальто или рукавов рубашки. Инеж позволила себе погладить его по щеке. Кожа парня была прохладной и влажной от дождя. Он не шевелился, но она заметила, как по нему прошла дрожь, словно он боролся с самим собой.
– Если мы не переживем эту ночь, я умру без страха, Каз. А ты?