Затоваренная бочкотара

Сразу после публикации в 1968 году повести «Затоваренная бочкотара» появилось постановление бюро Краснопресненского райкома КПСС, в котором повесть осуждалась как «безыдейная», модернистская и «искажающая советскую действительность». А в повести всего лишь изображалось путешествие на грузовике в Коряжск семи случайных попутчиков. Другое дело, что каждый из них представал утрированным типом из соцреалистической литературы, узнаваемым, пародийным. Поэтому каждая фраза из «…бочкотары» становилась к...

Жанры

Рейтинг LiveLib

3,8

151 оценка

5
35%
4
30%
3
22%
2
7%
1
5%

Ваша оценка

Прочитали 173Хотят прочитать 152

Рецензии

Аноним19 апреля 2024 г.
Надежда на непременное чудо взаимопонимания.
Веселая, фантасмагоричная сатира на будничную жизнь простого люда. Небольшая зарисовка о Вере в Светлое Будущее и Хорошего Человека. Если кратко: веселый и незлобивый шофер, знающий себе цену романтик-моряк, молоденькая и простодушная сельская учительница, деревенский интеллигент и по совместительству специалист по латиноамериканской стране Халигалии, а также кляузник дед-пенсионер едут на попутке до райцентра. И едут они в кузове грузовика вместе с бочкотарой, которая постоянно норовит их придавить ввиду ухабов на дороге. Находчивый моряк поставил бочки на попа, каждый занял свою уютную ячейку. Получились этакие соты, каждый обособлен в своём коконе, но все объединены единым целым - кузовом грузовика, несущегося по просторам Руси. Бочкотара у Аксёнова - почти живое существо. Она дышит, страдает, болеет, расцветает и увядает. Она наполнена жизнями своих подопечных. Эту повесть читать легко и забавно. Повествование от третьего лица перемежается гротескными снами героев, их иллюзиями и мечтами, а образ нескончаемой дороги перекликается с великими классическими путешествиями Гулливера, Пантагрюэля или Дон Кихота. Очень приятное чтение с глубоким внутренним содержанием.
Читать далее
68
500
Аноним14 сентября 2015 г.
В шестидесятых он пытается выразить в своём творчестве всю страну. По крайней мере в географическом смысле. Все его герои постоянно куда-то едут, срываются, убегают: от Эстонии в "Звёздном билете" и "Пора, мой друг" через непременные Ленинград с Москвой до сибирских строек и до самого дальнего востока в "Апельсинах". По мере чтения повестей перед глазами потихоньку встаёт движущаяся панорама СССР, раскинувшего свои крылья от Европы до Америки как огромная птица (кажется так писали в учебниках для первоклашек): от рыбных колхозов и готических городков Прибалтики до нефтяных распадков в Приморье молодёжь живёт, работает, гении снимают фильмы, дерутся за принципы стиляги, на вокзалах и в поездах зарождаются мимолётные казалось бы знакомства, перерастающие в крепчайшую дружбу. Ценно, что в его героях нет конкретики, и оболтусы, актриски и работяги из одной повести, чуть поменяв имена, тут же появляются в следующей, все они подводятся под одну гребёнку почти идеального советского молодого человека: не без придури, с чёткими моральными принципами, но с уже зароненным зерном бунтарства, жаждой попытки сломать систему, не государственную, а семейно-сословную, когда все твои карьеришки досконально расписаны родителями и обществом. Герои бегут от этого и открывают для себя огромную страну, в их глазах практически неосвоенную, ждущую только их взрослых решений и упорного труда. Потому что кто, если не они?
"Мне отведена для жизни вся моя страна, одна шестая часть земной суши, страна, которую я люблю до ослепления... Ее шаги к единству всех людей, к гармонии... Все ее беды и взлеты, урожай и неурожай, все ее споры с другими странами и все ее союзы, электрическая энергия, кровеносная система, красавицы и дурнушки, горы и веси, фольклор, история - все для меня, и я для нее. Хватит ли моей жизни для нее?"
Четыре из шести его повестей шестидесятых пронизывает этот, кажется, неподдельный суровый оптимизм, оголтелый, но тут же сам в себе сомневающийся, и оттого более достоверный и проникновенный. В "Стальной птице" и "Затоваренной бочкотаре" всё немного по-другому - это сатира, острая и жестокая, временами настолько бредовая, что отдельно повести опубликовали, кажется, только в девяностых, а так они ходили по рукам в виде тетрадок, списанных с литературных журналов. Но сатира эта лишь дополняла и расширяла его видение родной страны: в "Птице" на чуть приземлённом коммунальном уровне (если бы не пара взрослых моментов, то повесть можно было спокойно отнести к "непрограммным" произведениям, как то: детская "Мой дедушка – памятник", шпионская пародия "Джин Грин — неприкасаемый" или явно заказушная конъюнктурная "Любовь к электричеству" - повесть о Л.Красине; см. серию "Пламенные революционеры", тогда к ней привлекали почти всех литераторов, отметились даже Трифонов, Гладилин и Еремей Парнов), а в "Бочкотаре" на общенародном, почти былинном уровне. Обширный 130-страничный комментарий к 70-страничной повести составил филолог Юрий Щеглов, но русский человек найдёт там мало нового и неизвестного, это скорее для зарубежных студентов, слушающих курс современной русской литературы. Читать "Бочкотару" стоит не ради комментария, а ради странного, чуть ли не бросающего в слёзы финала, будто служащего отповедью всем безумным молодым заканчивающимся шестидесятым:
"Течет по России река. Поверх реки плывет Бочкотара, поет. Пониз реки плывут угри кольчатые, изумрудные, вьюны розовые, рыба камбала переливчатая...
Плывет Бочкотара в далекие моря, а путь ее бесконечен.
А в далеких морях на луговом острове ждет Бочкотару в росной траве Хороший Человек, веселый и спокойный.
Он ждет всегда."
И если в шестидесятых он хочет выразить в творчестве по преимуществу всю страну с её людьми, то в семидесятых он попытается выразить через себя всю эпоху, эпоху ушедшей оттепели, то, без чего трёхмерная картина громады СССР будет неполной: концлагеря в "Ожоге", оглушительное самодурство прикремлёвской богемы в "Рандеву", грустная ностальгическая полупритча о неприкаянных ходоках в "Поисках жанра". В первом эпизоде "Поисков жанра" на ночной штрафстоянке ГАИ разыгрывается сцена, вовлёкшая меня в некоторый ступор, ибо если в "Ожоге" он каким-то немыслимым образом копирует заокеанского Пинчона, то в "Поисках" в этом эпизоде идёт чёткая "Автокатастрофа" Балларда. Это как если бы ты сидел и смотрел в первый раз "Терминатора", а тут с кухни пришла бабушка и сказала: а, знаю, чем этот фильм закончится, но вторая часть всё равно круче будет.
В восьмидесятых, стоит думать, Аксёнов либо расширит сферу своего влияния на весь земной шарик, либо переместит её в Америку, таковы перипетии его биографии. Буду читать по порядку.
Повести Василия Аксёнова, написанные в шестидесятых:
1961 - Коллеги
1962 - Звёздный билет
1963 - Апельсины из Марокко
1965 - Пора, мой друг, пора
1965 - Стальная птица
1968 - Затоваренная бочкотара
Ну и как же без тематической песни-то?!
На закуску слегка мистическое читательское совпадение. Когда в середине этого толстого сборника я подустал от нервного аксёновского стиля, то прошёлся взглядом по нечитанному шкафу и выудил оттуда недавно приобретённый "Бильярд в половине десятого" Бёлля с целью отдохнуть мыслями. На следующий день беру снова сборник Аксёнова и в "Пора, мой друг, пора" тут же начинается эпизод, где среди вещей погибшего героя находят этот самый "Бильярд в половине десятого" Бёлля. Нормально?
P.S. АСТ повадилось печатать русские покетбуки в Италии. У этого издания "Бильярда" в выходных данных указано: отпечатано в типографии Grafica Veneta S.p.A. Italy, недавние "Сказки об Италии" от Эксмо символично напечатаны там же, флипбуки эти несчастные в Нидерландах печатали. Я не понял, так сильно дешевле производство что-ли выходит?
Читать далее
53
1,5K
Аноним2 марта 2019 г.
Великий и могучий
Никто так не может. Могут или как в "Бочкотаре", или как в "В поисках жанра". Или по-другому. Но чтобы все эти варианты и все на таком феерическом уровне – это может только Аксенов. Когда я читала лубочную смешную "Бочкотару..." , у меня в голове уже складывалась рецензия о сквозной линии "посконных" русских писателей, идущих от теплого, пахнущего землей и скошенной травой Лескова. Язык, образы, мысли, смыслы и идеалы – все это, что называется от сохи. И от тех мужиков в лаптях и баб с коромыслами. Дымовской игрушки и великих, не побоюсь этого слова, мультфильмах по русским лубочным сказкам, озвученных Дуровым.
Никакие советские реалии не могут скрыть этот стиль и эту душу. Тонкий слушатель Аксенов смог эту душу воспроизвести, используя совершенно неподходящие для лубочных картинок персонажей и совершенно нелепую историю. И каким-то совершенно непостижимым образом создается произведение безусловно аутентичное, но при этом уровня и типажа "Баудолино". Такая гениальная стилизация, что становится совершенно самостоятельным шедевром.
А потом был совершенно другой "Жанр...". и в некоторой степени "Рандеву. То, что имеет корни не то, что в другой эпохе, так вообще на другом конце земли. Что-то, что делают другие сказочники – латиноамериканские. Ведь эта роуд стори не что иное, как практически дантевское путешествие, но поданное под густым соусом магического реализма. Да, эта повесть не менее нереальная, чем "Бочкотара", но совершенно по-другому. Читая их друг за другом в голове поселяется и уже не искореняется восторг от мастерства. Даже сложно становится следить собственно за произведением, за героем и сюжетом. Просто наслаждаешься словом, пером.
Лишь в "Пора..." автор дает нам немного настоящей реальности, настоящих героев и живой истории без фантастик. И здесь появляется еще одна грань и уровень мастерства. Тот самый человек, который написал историю про живые бочки и путешествующего по СССР волшебника выдает такой реализм, что дух захватывает. И если с предыдущими повестями я скорее чувствовала произведения, слышала их музыкой, то эта повесть, даром, что большая её часть про съемки фильма, идеально кинематографична. Как очень хорошее советское или итальянское кино. Которое идет медленно-медленно, без надрыва, а потом разбивает тебе сердце.
Ну и на закуску кусочек наивного, но такого искреннего православия. Рассказ, написанный в тонах и мотивах Толстого и Куприна. То, что называется "великая русская проза". И опять все в советском антураже и с советскими картинками. И вновь слово "стилизация" хоть и приходит в голову, но совсем не передает суть.
А суть-то в том, что Аксенов не подражает нескольким главным тонам и мотивам литературы, но показывает свою способность работать в них всех на высочайшем уровне. Каждый раз, когда я читаю его произведения, у меня звучит музыка. Он, конечно, весь в джазе. Но как и в этой великой музыке, которая тоже поднялась от земли, есть много вариантов, тонов и мотивов. И он может выдавать простые народные песни "хлопкоробов" и госпелы от какой-нибудь Большой Мамы Торнтон, может и добраться до волшебного и изысканного Колтрена. Или может быть реальным и понятным, но от этого не менее прекрасным и гениальным Рэем.
Если вы любите разную музыку, если вы можете ценить что-то простое, но душевное, и одновременно с этим что-то сложное, малопотнятное, но с глубоким смыслом – то вам сюда. Главное, понимать. Аксенов иногда говорит прямо и играет гармонично, а иногда уходит в волшебную импровизацию, которая стройна только у него в голове. И в этом случае нужно довериться ему и получить удовольствие от процесса, ища в этой мелодии что-то свое, не пытаясь понять через нее автора. И тогда даже история про одухотворенные бочки покажется вам полной смысла и души.
C.R.
Великолепное оформление у этого издания. И обложка и внутренние рисунки – все идеально для первой повести. Да и для "Свияжска". И хорошо. Пытаться отобразить все произведения было бы ошибкой.
Интересно, что иностранные читатели поняли в "Затоваренной бочкотаре"? Наверное, то же, что мы понимаем у Тутуолы. Но в перевели название хорошо.

Читать далее
29
8,1K

Все рецензии

Цитаты

Аноним22 ноября 2020 г.
В последнее время что-то странное происходит с моим внешним видом: иным я кажусь основательно пожилым гражданинчиком, другим — неосновательно молодым, «парнем». И то и другое слегка коробит. Основательная пожиловатость огорчает, неосновательная моложавость кажется постыдной.
6
524
Аноним5 марта 2016 г.
Что касается мало-мальски интеллигентных иностранцев, то они все и всегда узнавали его. Нервно одергивая свои твиды, угодливо и беспомощно виляя в лабиринтах могучего русского языка, иностранные профессора тянулись к нему, чтобы путем беседы выяснить что-нибудь такое важное, а потом развить это важное в ученых записках, внести свой вклад в разгадку русской души.
5
560
Аноним20 февраля 2016 г.
— Пойдемте отсюда, — наконец сказал он. — В нас уже не нуждаются, силы зла должны отступить.
4
354