Война и мир. Том III-IV

- Это совершенные разбойники, особенно Долохов, - говорила гостья. - Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить : они втроем достали где-то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина с спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
  - Хороша, моя дорогая, фигура квартального, - закричал граф, помирая со смеху.
  - Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?

Для Пьера, воспитанного за границей, этот вечер Анны Павловны был первый, который он видел в России. Он знал, что тут собрана вся интеллигенция Петербурга, и у него, как у ребёнка в игрушечной лавке, разбегались глаза. Он все боялся пропустить умные разговоры, которые он может услыхать. Глядя на уверенные и изящные выражения лиц, собранных здесь,тон все ждал чего-нибудь особенно умного. Наконец он подошел к Морио. Разговор показался ему интересен, и он остановился, ожидая случая высказать свои мысли, как это любят молодые люди.

Пьер торжественно посмотрел сверх очков на слушателей.
  - Я потому так говорю, - продолжал он с отчаянностью, - что Бурбоны бежали от революции, предоставив народ анархии; а один Наполеон умел понять революцию, победить ее, и потому для общего блага он не мог остановиться перед жизнью одного человека.
  - Не хотите ли перейти к тому столу? - сказала Анна Павловна. Но Пьер, не отвечая, продолжал свою речь.
  - Нет, - говорил он, все более и более одушевляясь, - Наполеон велик, потому что он стал выше революции, подавил ее злоупотребления, удержав все хорошее - и равенство граждан, и свободу слова и печати, - и только потому приобрел власть.
  - Да, ежели бы он, взяв власть, не пользуясь ею для убийства, отдал бы ее законному королю, - сказал виконт, - тогда бы я назвал его великим человеком.
  - Он бы не мог этого сделать. Народ отдал ему власть только затем, чтоб он избавил его от Бурбонов, и потому, что народ видел в нем великого человека. Революция была великое дело, - продолжал мсье Пьер, выказывая этим отчаянным и вызывающим вводным предложением свою великую молодость и желание все поскорее высказать.
  - Революция и цареубийство великое дело?.. После этого... да не хотите ли перейти к тому столу? - повторила Анна Павловна.
  - "Общественный договор" Руссо, - с короткой улыбкой сказал виконт.
  - Я не говорю про цареубийство. Я говорю про идеи.
  - Да, идеи грабежа, убийства и цареубийства, - опять перебил иронический голос.
  - Это были крайности, разумеется, но не в них все значение, а значение в правах человека, в эманципации от предрассудков, в равенстве граждан; и все эти идеи Наполеон удержал во всей их силе.
  - Свобода и равенство, - презрительно скажал виконт, как будто решившийся, наконец, серьезно доказать этому юноше всю глупость его речей, - всё громкие слова, которые уже давно компрометировались. Кто же не любит свободы и равенства? Еще спаситель наш проповедовал свободу и равенство. Разве после революции люди стали счастливее? Напротив. Мы хотели свободы, а Бонапарте уничтожил ее.