Lions and Shadows

Рейтинг LiveLib

4,0

1 оценка

• 5
  0%
• 4
  100%
• 3
  0%
• 2
  0%
• 1
  0%

Ваша оценка

Отметить эмоции

Прочитали 2Хотят прочитать 2

Рецензии

• 

  Аноним3 ноября 2017 г.

  Из дневников Кристофера Ишервуда
  Решено! Я стану писателем. Я понял это вчера, когда мы с Чалмерсом, пьяные вдугаря, сидели на лавочке около нашего отеля и смотрели на Монблан. Я буду вести дневник своих путешествий и таким образом приучу себя писать каждый день и доходчиво описывать то, что предстает перед моими глазами. Почему писателем? Во-первых, кем еще может стать выпускник привилегированной частной школы с перспективой учебы в Кембридже? Учителем? Ну уж нет, для этого придется слишком усердно заниматься и слишком много запомнить, а я патологически ленив. А во-вторых, что еще остается молодому человеку, родившемуся слишком поздно, чтобы попасть на фронт и защищать идеалы своего поколения в окопах? Поэтому решено. Может быть, это шампанское ударило мне в голову и водит сейчас моей рукой, но чем черт не шутит. Чалмерс, кстати, согласен.

  1989 год. На экраны выходит фильм Питера Уира "Общество мертвых поэтов". Место действия - дорогая американская школа для мальчиков, где обучаются студенты из богатых семей. Герои фильма находятся в том самом возрасте, когда человек вынужден выбирать свое будущее. Какое решение может принять мальчик в нежные семнадцать лет? Кто-то пойдет по проторенной дорожке: университет, степень, тепленькое местечко в фирме отца. Кто-то станет бунтарем и пойдет своим путем, указанным ли гениальным педагогом, определенным ли судьбой с самого рождения. Но есть и те, кому понадобится время, возможно, долгие годы и множество профессий, чтобы понять, чего он в действительности стоит и что ему уготовано.

  Из дневников Кристофера Ишервуда
  Чалмерс был прав, Кембридж - ад на земле, обитель монстров и просто унылое заведение. Вчера на лекции чуть не заснул, рассматривая портреты покойных деканов. В голове тем временем складывается сюжет моего первого романа. Он будет о выпускнике привилегированной частной школы, учащимся в Кембридже, на лекциях засыпающим от скуки, а в свободное время путешествующим вместе с другом по вымышленным улочкам Крысиного Города. Кое-что можно позаимствовать из стихов Чалмерса, уверен, он не будет против.

  1820 год. Карл Моргенштерн вводит термин "роман воспитания". Как только становится понятно, что под данное определение подходит любая история о становлении личности, по поиске своего "я" и места в жизни, о взрослении и превращении из куколки-подростка в бабочку-взрослого, такие романы сыплются как из рога изобилия. Писателя, этого патологоанатома душ человеческих, всегда интересовал тот момент, когда сырое нечто становится человеком, личностью. Запечатление момента, когда личность становится писателем, это восхождение по лестнице вверх, качественно иной уровень, своего рода вскрытие уже собственной души, взгляд внутрь: в какой момент я захотел понять, в какой момент я стал таким, какой я есть. Своего рода спираль, если хотите, уроборос или два зеркала, поставленные напротив друг друга, но направленные в прошлое. Писатель, пишущий о том, как он захотел стать писателем, отличный материал для психоаналитика.

  Из дневников Кристофера Ишервуда
  Requiescat in pace, учеба в Кембридже, ныне я свободен. Вперед, навстречу приключениям! В Лондон, в Лондон!.. Мы с Чалмерсом решили, что недостойно джентльмена жить на пособие или на шее у родителей, а потому занялись поиском работы. Но кем может стать студент-недоучка из Кембриджа, бегло говорящий по-французски, с грехом пополам цитирующий Данте и Шекспира и обладающий хорошо поставленной речью и каллиграфическим почерком? Репетитором, конечно. Оказывается, для этого совсем не надо много знать, мой первый ученик, занятный парнишка восьми лет, решает задачки гораздо быстрее меня, достаточно произвести хорошее впечатление на мамашу. А какие перспективы открываются для будущего писателя! Полу-слуга, полу-бедный родственник, ты оказываешься вхож в дом и внезапно посвящен в его самые сокровенные тайны, стыдливо доверенные тебе той самой мамашей. Океан для исследований, бездонный колодец вдохновения... Роман о кембриджском студенте заброшен, пишу о нелегкой жизни молодого человека вынужденного зарабатывать частными уроками и втайне мечтающего стать писателем.

  1937 год. Кристофер Ишервуд пишет, чуть позже публикует автобиографический роман "Львы и тени. Образование в начале 20-х". Все имена изменены, за исключением самого рассказчика. У читателя не остается ни тени сомнения, что Ишервуд говорит о себе. Впрочем, он говорит только о себе. Писатели - самовлюбленные павлины. люди искусства - самовлюбленные павлины. Все люди - самовлюбленные павлины, способные говорить только о себе. Но только писатель способен во время этого нескончаемого монолога посмотреть на себя со стороны. На себя ли? Является ли Ишервуд образца 1937 года тем же человеком, что и Ишервуд образца 1920-х годов? Или это абсолютно другой человек, который только благодаря этой своей инаковости и может разглядывать молодого наивного Ишервуда версии 1921-1929 словно под микроскопом? Поэтому он и может с беспощадным сарказмом выкладывать не только свои первые опусы, но и литературные потуги лучших друзей? О, если бы я дружила с Ишервудом, то наверняка возненавидела бы его за такие плевки в сторону самых ранних и хрупких плодов моего творческого начала. Бедный, бедный Чалмерс!..

  Из дневников Кристофера Ишервуда
  Я решил стать врачом. Во-первых, мне нужен постоянный заработок. Во-вторых, врачей все уважают, и мне не нужно будет мучительно размышлять, что же ответить на безобидный в сущности вопрос "Кем вы работаете?" В-третьих, Чехов был врачом. Уверен, я тоже смогу черпать вдохновение в случаях из практики, а врачебная деятельность позволит мне получше познакомиться с самыми разными сторонами человеческой души. Чалмерс в восторге от моей идеи, да и родители рады.

  1921-1929 годы. Годы относительного затишья в Европе. Годы, когда стал понемногу забываться гул канонады с полей Первой мировой, а идея Второй еще даже не витала в воздухе. Годы, когда Кристофер Ишервуд превратился из обычного английского школьника в писателя мирового значения. Нет, он еще не написал свои лучшие книги, еще не познакомился с Трумэном Капоте, еще не стал продвигать ведические идеи на Западе и не стал символом движения пацифистов, отказавшись давать клятву при принятии американского гражданства только потому, что в ней говорилось, что он должен защищать страну. Нет, в 1929 году, когда Кристофер покидает Лондон и уезжает в Берлин, он еще никто, если не считать 300 проданных экземпляров дебютного романа. По сути, все что он ни делал в эти годы, ему абсолютно не удавалось. Он не закончил Кембридж, он бросил учебу в медицинском колледже, он не смог начать жить отдельно от родителей, не смог найти постоянную высокооплачиваемую работу. Он, что самое обидное, не прославился на литературном поприще, но именно все эти "не" создали такого Ишервуда, которого мы знаем: ироничного, едкого, наблюдательного, меланхоличного, невротичного, наверное, гениального. Поэтому мы оставим его в этом поезде, мчащемся из Лондона в Берлин, навстречу будущему и славе.

  Из дневников Кристофера Ишервуда
  В течение тех десяти часов, что длилось путешествие, я, свернувшись сонным калачиком в углу жесткого сиденья, думал, полагаю, о своем будущем. Но перед внутренним взором моим была пелена, я не видел дальше того вечера, когда я встречусь с Вестоном и, возможно, с самим Барнардом. Эти двое обо всем позаботятся. Я всецело был в их руках и радовался этому. Однажды, без сомнения, я снова стану беспокоиться и переживать, стану строить планы и схемы, пытаться как-то организовать мою жизнь. Однажды я перепишу "В память" и напишу все те книги, которые я планировал. Но в тот момент я был всего лишь путешественником, доверившим свое тело и свою душу поезду, несущемуся на восток. Я был счастлив просто от того, что мое путешествие началось.

  Читать далее

  18

  180
• 

  Аноним4 ноября 2017 г.

  На златом крыльце сидели:
  Царь, царевич, король, королевич,
  Сапожник, портной -
  Кто ты будешь такой?

  I had better start by…
  Извините. Начну с того, что «Львы и тени» - автобиография не в привычном понимании: она не содержит ни откровений, ни полной правды, так как главное - стиль, история будущего писателя, и характеры должны быть усилены, карикатуризированы, иначе читать это, по мнению автора, никто бы не стал. Книга охватывает период от обучения в Кембридже до поездки в Берлин в марте 1929 года. Тем, кто читал английских писателей 30-х годов, учебная атмосфера покажется привычной: экзамены, философские беседы, пьянки и «подающие большие надежды» молодые люди. Первым мы знакомимся с Чалмерсом, красивым взволнованным поэтом на год старше Кристофера, вместе они будут создателями собственного языка, художественных миров, выдуманных врагов и союзников. Двое молодых людей, читающих стихи на краю обрыва солнечным днем, и вся жизнь впереди.

  -Столько слов и ни одного живого, только пересказ.
  -Ишервуд?
  -Почти. Я жду, пока ты скажешь это.
  -Хорошо. Я не знаю, как подвести к главному. Книга на английском, незнакома аудитории и тема на первый взгляд понятная. Но мне так страшно.
  -Мне тоже было страшно.
  -Я знаю, постоянно. Что будет новая война и ты не справишься с «Тестом», что вы в своем мирке не готовы к большому миру. И ты подмечаешь эту нервозность у всех. Мистер Холмс в лекциях особо важные места проговаривает «с задержкой», то ли в результате тика, то ли намеренно, обращая на себя внимание студентов. Но прежде всего ты сам волнуешься: об учебе, о будущем в целом.
  -Я хотел стать писателем, даже записывал наши с Чалметом бредовые идеи.
  -Полные постмодернизма.
  -Я же говорил в книге: если бы мы знали, что примкнули к популярному течению, то отказались бы от этих идей.
  -Неврозы, убийства, враждебные закрытые сообщества. Официант в коллежде, наверняка шпион.
  -Мы с Чалметом читали По, Бодлера, Уитмана, Флобера, Чехова, это казалось нам романтичным! Гулять по городу, видя не просто постройки, но ожившие места из книг.
  -Вы подписывали письма «из-под покрова тьмы ночной»(из стихотворения Уильяма Эрнста Хенли), «вернитесь к пиру» (Шекспир, «Макбет»).
  -Это была ирония.
  -А позже вам казалось странным, что, пока вы писали друг другу истории на салфетках и декламировали стихи, к власти приходили Гитлер и Муссолини, умер Ленин.
  -Политика была вне сферы наших интересов.
  -Говорит автор "Прощай, Берлин", "Рамакришна и его ученики" и "Одинокий мужчина".
  -Всему свое время. Еще мы играли в бессознательное творчество: быстро записывали первое, что придет в голову.
  -Снег за окном. Еда. Как одиноко. У тебя был Чалмет. С кем я разговариваю? Опять вымучиваю текст. Нужно новый телефон. Телефон, граммофон, патефон. П-па-па, балерины. Иностранцы в Михайловском. Странцы, странные.
  -Хмм.
  -Ты меня отвлекаешь. И я не умею писать диалоги.
  -А что ты вообще умеешь?
  -Я пишу как могу. Ты тоже писал как мог, до той поездки в Берлин.
  -У меня были на нее деньги. Признаю, мог позволить себе бросить сначала Кембридж, потом медицинский колледж. И я ни на что не надеялся.
  -Берлин накануне Второй Мировой. Какое жуткое везение. И карьера успешного писателя. Ты всегда любил кино и оказался тесно связан с ним.
  -Не пересказывай статью с моей биографией. Ты боишься, что иначе все увидят твою неспособность писать…
  -Я не претендую!
  -...неспособность получить 3 балла. Даже здесь. А учительница из начальной школы еще удивлялась потом, что ты не поступила на журналистику. Не призналась ведь ей.
  -Кристофер, речь о твоей книге.
  -А почему на ты, кстати?
  -Особенности английского. И на тот момент ты немного младше меня. Очень смешно местами.
  

  
  В мечтах я был <…> окружен насмешливыми критиками и открытыми врагами, борец с вялостью, моральным разложением, угрюмо подавляющий романтические чувства к молодому человеку, и в конце концов триумфально преодолевающий все преграды, проходящий тест, восходящий в звании Мужчины.

  Иронизируешь над собой: «Я не умирал от неизученной разновидности паралича - хотя, читая некоторые наиболее отчаянные записи в дневнике, этого не скажешь»
  -Молодец, похвастайся своим посредственным знанием английского.
  -Ишервуд бы так не сказал, в книге нет яда и насмешливых комментариев по поводу знакомых. Только самоирония.
  -Так ведь ты меня пишешь.
  -И то верно.
  -Мне еще нравится описание делюкс-издания вашей с Чалметом будущей книги: иллюстрированное настоящими картинами маслом, резьбой по дереву и слоновой кости, в значимых местах взрываются фейерверки, все диалоги озвучены, страницы пахнут соответственно описываемым событиям и так далее. Из вас двоих Чалмет был настоящим постмодернистом, он считал «ошибкой веру в трагедию: суть в том, что в наши дни трагедия невозможна». Совсем недавно была Великая Война, но вы уже не можете поверить в ее реальность, даже по рассказам очевидцев.
  -Мы просто не могли представить себя на их месте. Что бы мы делали? Но я не был оторван от реальности, прекрасно знал, как тяжело получить бывшему военному работу, что толкает людей на забастовки, почему я могу позволить себе карьерные метания, а друзья - нет. Осознавал свои сильные и слабые стороны как писатель.
  -Тебе было одиноко и ты не мог понять, почему не можешь так же, как остальные просто наслаждаться танцами, морем, гольфом и чтением газет.
  

  
  Кто-нибудь когда-нибудь искренне был доволен перспективой остаться в вечной оппозиции, отбросами социума, до конца своих дней? Я, во всяком случае, всегда знал, что не был бы. Я хотел - как бы ни пытался убедить себя, в моменты самолюбования, в обратном - найти, неважно насколько скромное, место в обществе.

  -Я был счастлив, абсолютно счастлив.
  -И часто себе это повторял. Ты был молод. Начинающий писатель. Гей. Спасибо, что не пытаешься предстать ни вдохновенным юношей без забот и тревог, ни страдальцем. «Львы и тени» - не только карикатурные зарисовки из жизни английской молодежи. Хотя ваши постмодернистские изыскания - это что-то.
  -На свои бы посмотрела.
  -У меня, если честно, все 240 страниц в голове играла мелодия из «Одинокого мужчины» Тома Форда.
  -Неважно, кто как относится к моей ориентации, это - ярлык. Смотри, даже большинство книг не переведены. Но во «Львах и тенях» и так хватает волнений молодого автора, об этом я почти не говорю, в предисловии не зря стоит предупреждение не ждать откровений.
  -Чем мне закончить?
  -Твоя рецензия, тебе решать.
  -Может цитатой?
  

  
  Благоразумие? Мы ожидали это слово. Разве не Дьявол всегда благоразумен? Мы ли тебя не предупреждали? Уже забыл свой урок - что путь к спасению всегда лежит через совершение кажущегося безумия и глупостей?

  Зато я точно знаю, что начну с детской считалочки, она хорошо перекликается с темой молодости и выбора своего пути. "На златом крыльце сидели: царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной - кто ты будешь такой?"
  -Как-то слишком сентиментально. Послушай, кажется, вся эта рецензия не работает. Чего от нее ждут: пересказ, игру слов? Мне не нужен рецензент, и я сам ненастоящий, игра твоего воображения. Если постмодернизм - потеря всяких связей и смыслов, дай книге шанс говорить за себя. А книгу я начал так:
  

  Читать далее

  8

  112

Цитаты

• 

  Аноним8 ноября 2017 г.

  To think private thoughts in public he would probably have considered rude - as, indeed, it is.

  1

  38
• 

  Аноним8 ноября 2017 г.

  All revolutions occur when the worst period is over and things are improving.

  1

  37

Подборки с этой книгой

• 

  Долгая прогулка. 2016-2019. Творческие рецензии или их попытки

  • Gauty
  • 427 книг
• • 
  • 
  • 

  Долгая прогулка 2014-2023

  • Shurka80
  • 5 734 книги