Наблюдающий ветер, или Жизнь художника Абеля

Индивидуальность - последняя тайна любого создания, и ее надо уважать. Лишние вопросы - непочтительность к Господу. Люди сотворены не для того, чтобы играть с Ним в прятки.

Но ведь нерациональный поступок - всегда жест свободы. Искупить ее сладостное мгновение десятилетиями добровольного рабства, вырвать из немоты мироздания объяснение собственному безумствую - не к этому ли стремился дедушка?

Вещество тишины – ничто. Она – само отсутствие. У нее нет глаз, однако она зряча. Она не имеет ни фронта, ни тыла, однако может повернуться спиной. Она – само беззвучие и бесформенность. Кроме того, она безвременье, потому что настенные часы формируют время тиканьем и боем. Если их не завести, наступит тишина.

Мир есть мост. Перейди по нему, но не строй на нем дома.

Не думаю, что моя неприкаянность уникальна, – вероятно, это удел целого поколения, во всяком случае, многих его представителей.

в моей власти с завтрашнего дня начать новый отсчет – в другом городе, другой части света, в окружении незнакомых людей. Это моя любимая фантазия.

Я? Слово извивается в воздухе струйкой дыма и тает, избегая любого предписанного значения. Но я не дым. И я снова и снова пытаюсь втиснуть его в форму, которая оказывается ему тесна. Так и живу, сдавленная со всех сторон стенками сосуда, в который заключила себя сама. И не только себя. Потому что же такое «другие», как не грубые знаки, начертанные нами в воздухе?

А непризнанность и забвение иногда свидетельствуют не только о поражении, но и о силе духа.

Ощущение расколотости стало для меня единственной реальностью. Я не отворачивалась от нее. Вынужденная скрывать свое состояние, чтобы не сгинуть окончательно, я послала в мир вместо себя бумажную куклу. По счастью, это у меня получилось. В противном случае само мое существование оказалось бы под угрозой.

Впрочем, я уже давно знала, как выглядит совесть. В моём представлении она походила на белый прозрачный мешок. И когда человек, например, лгал, в мешок попадало чёрное семечко, пока в конце концов ткань не начинала казаться совершенно чёрной.