Крылья победы

«В пять утра меня вызывает Сталин, спрашивает:
— Где Руденко?
— Не найдем, товарищ Сталин.
— Пьянствует где-нибудь ваш генерал.
Я ему говорю:
— Товарищ Сталин, он не пьет.
— Ну так где же он?
— Не знаю.»

Командующим Центральным фронтом Рокоссовский и командующий 16-й Воздушной армией Руденко проводят осмотр подбитой немецкой техники после Курской битвы.
Начало ВОВ Сергей Игнатьевич встретил на чемоданах. Отдельным частям его авиасоединения, которое состояло из полков, летавших на бомбардировщиках Ил-4 и СБ, на истребителях И-16 и И-153 («чайка»), было приказано отправляться в Белоруссию с Дальнего Востока, где они дислоцировались. Сперва заставили разобрать самолеты и погрузить их в вагоны. Не доезжая до Свердловска, приказали выгружать и лететь дальше своим ходом на Западный фронт. По пути на фронт Руденко неоднократно приходится буквально при помощи пистолета выбивать у отдельных директоров гражданских аэродромов разрешение на заправку. Руденко получает приказ сосредоточить полки на аэродромах в районе Бологое. Там будет выгружаться 29-я общевойсковая армия. Его авиадивизии предстояло прикрывать места выгрузки, а потом взаимодействовать с этой армией. Прикрытие — дело истребителей, а задачи для бомбардировщиков будут поступать из Москвы. Первым самолетом, который был сбит одним из летчиков дивизии оказался наш самолет, летевший к Ленинграду. На его борту находились важные лица, но оповещения о полете этого самолета в дивизию не поступало. Своим решением Руденко не стал подвергать летчика наказанию, ведь это был его первый воздушный бой. Боеприпасы они брали прямо из железнодорожных эшелонов отступавших с запада войск. Иногда брали и самолеты, погруженные на эшелоны. Батальонов аэродромного обслуживания у дивизии не было. Опять же, при помощи оружия, Сергей Игнатьевич, обнаружив по соседству в соседнем лесу три БАО, эвакуированных из Прибалтики, заставил их присоединиться к дивизии. Во время прикрытия 29-й армии, дивизия получала задачи на разведку и бомбометание непосредственно от Генерального штаба. Каждое утро часов в семь прилетал самолет связи из Москвы с приказанием, подписанным начальником Генштаба Г. К. Жуковым. Тем же самолетом они отправляли свои донесения. В частности, о том, как выполняется задача: бомбить дорогу Невель — Ленинград. Зато, когда в печати все больше появлялось сообщений о подвигах авиаторов, о наградах отличившимся, о дивизии Руденко не было даже упоминания, несмотря на прямой контакт с Жуковым. «Стали высказывать жалобы: «Разве мы плохо воюем? Нас не замечают? Уже столько самолетов сбили». Вместо награждения, военный прокурор 29-й армии вспоминает про случай сбитого собственного самолета и приказание выслать для допроса и суда Н. Н. Морозова за то, что он сбил свой самолет. К тому дню Морозов уничтожил уже пять фашистских стервятников, стал одним из первых асов в полку, а его отдают под суд. За одной неприятностью нагрянула другая: также началось следствие по поводу якобы незаконного питания личного состава за счет местного населения. Это, мол, пахнет поборами. В общем, прокуратура против дивизии вела два следствия. День ото дня росли потери самолетов. Даже в самом боевом 29-м истребительном полку осталось всего семь исправных машин. Восполнять утраты было нечем — авиазаводы в это время перебазировались на восток и продукции выпускали мало. Сергей Игнатьевич приводит разные примеры, которые просто поражают отношением военных к имуществу и к самой войне. Многие просто бросали вооружение и со спокойной душой отступали. «Военный в плаще пошумел еще и махнул рукой: мол, делайте что хотите. Скомандовал сопровождавшим его людям спустить в Волгу два грузовика и «эмку». Подчиненные выполнили его указание. Еще что-то побросали в воду. Потом все сели в легковую машину и уехали.
Настало утро. Филиппов и его товарищи подошли к реке и увидели затопленные.у самого берега автомобили. Моторист разделся под холодным моросящим дождем и нырнул в воду. Вылез, весь дрожит, его оттирают, а он говорит:
— Машины исправны, хорошие. Жалко оставлять.
Взяли трос, прицепили к своим грузовикам и вытащили. Пригодятся еще машины. И легковую тоже вытащили. Развели костер, обогрелись немножко. А потом вспомнили: отступавшие что-то еще в воду кидали. Моторист снова стал нырять. Говорит:
— Там сейфы.
Авиаспециалисты встревожились: думают, попадут сейфы к немцам, а в них, может быть, документы какие. С помощью троса поочередно вытащили три сейфа. Привезли их и сдали мне.
Я поблагодарил Филиппова и всю его команду. Вызвали специалиста, который открыл сейфы. В них оказались планы наших оборонительных сооружений. Правда, они были под угрозой сдачи противнику, но все равно оказались бы находкой для врага. На планах стоял штамп штаба одной из наших армий.» Напомню, что происходило это все под носом у грозного Жукова, на Западном фронте. Летчики вскоре научились взлетать и садиться практически в полной темноте, чтобы не демаскировать аэродромы, за которыми охотились немецкие бомбардировщики. Как только Руденко наладил все и его авиасоединение начало работать как часы, его мгновенно отзывают в Москву и переводят на должность командующего ВВС 2-й ударной армии. Потом он был назначен заместителем командующего ВВС Калининского фронта. Многократно у Руденко были конфликты с различными военачальниками, которые свои неудачи объясняли отсутствием поддержки со стороны авиации.
«Погода становилась все хуже. Часто шел густой снег, и взлетать становилось невозможно. Такое случалось и днем и ночью.
А командующие армиями требовали от авиаторов самой активной помощи войскам в выполнении поставленных задач. Находились и такие руководители, которые свои промахи объясняли недостаточной поддержкой пехоты с воздуха. Постепенно обстановка накалялась, и мне, молодому командующему ВВС фронта, приходилось довольно трудно. Однажды генерал И. С. Конев был на передовой. Звонит оттуда к нам на КП и спрашивает:
— Когда выпускаешь авиацию?
Я ему доложил, что погоды нет, взлетать не можем.
— Почему же немцы летают?
— На западе и над линией фронта, — отвечаю я, — погода подходящая, а здесь, на наших аэродромах, пурга, метель. Сейчас поднять самолеты невозможно.
Проходит некоторое время. Войска начали действовать и успеха не имели. Конев снова взял меня в работу:
— Авиация должна вылетать!
— Она не может этого сделать, — ответил я. — Ни одного открытого аэродрома, видимость менее 500 метров, идет пурга.
Он крепко обругал меня и прервал разговор. Чувствовалось, что командующий очень сердит.»
Руденко пробует искать поддержки у командующего ВВС П.Ф. Жигарева, но тот ответил: «Разбирайтесь сами. Я вмешиваться не буду». Тогда Руденко самолично пишет доклад Коневу. «В резких тонах я обвинял командиров, которые не понимают, как надо применять авиацию. Они вызывают самолеты, не учитывая условий, в которых летчики могут действовать. А это приводит к ненужным потерям, которые мы не в силах сейчас восполнить. Кое-кто пытается использовать авиацию даже по мелким целям. Если удовлетворять такие заявки, авиацию можно растерять в течение одного дня.
Свой доклад я передал по телеграфу порученцу Конева и попросил передать его лично командующему. Через некоторое время поинтересовался, дошел ли мой документ по назначению.
— Вручил, — сказал мне порученец. — Командующий прочитал доклад и молчит…»
Потом, осознав, что с Руденко где залезешь, там и слезешь, Конев стал попридерживать своих лошадей, если говорить образно, и научился вникать в такое понятие, как «не летная погода».
N/B/ В начале войны авиация, как известно, организационно делилась на армейскую, находившуюся в подчинении командующих ВВС армий, и фронтовую. В ходе тяжелых оборонительных боев почти все авиачасти армейского подчинения остались без самолетов. Для решения наиболее важных боевых задач Ставка организовала специальные авиационные группы, которые потом вошли в ВВС фронтов, и это усилило их мощь. А армейская авиация не усилилась. Командармы настойчиво требовали машин для своих ВВС. Они обращались по этому вопросу и к командующему фронтом, и к представителям Ставки. Отдавать им самолеты — значило дробить Военно-Воздушные Силы, ограничивать возможности для использования их на решающих направлениях. Однако в феврале 1942 года Ставка все же приняла решение о передаче армиям авиачастей фронтового подчинения. Это, конечно, было шагом назад в боевом использовании авиации! И непонятно, как это укладывалось в голове у Сталина, человека, которому принадлежат следующие слова: «Опыт войны с немцами показывает, что операцию против немцев можно выиграть лишь в том случае, если имеем превосходство в воздухе.»
О том, как легко было подставить человека на войне Сергей Игнатьевич узнал на своем опыте. Как-то он отправил сообщение в элитную 31-ю авиадивизию, которой командовал прославленный летчик Громов. Какой-то телефонист, намеренно ли, случайно ли, слишком вольно трактовал эту телефонограмму и написал ее на свой лад. Не заверенное Руденко сообщение пошло выше по инстанциям. Причем, к телефонограмме кроме имени Руденко было прикреплено и имя военного комиссара ВВС Калининского фронта. Казалось бы, мелочь. Но нет, товарищ Сталин не мог оставить без внимания жалобу самого Громова. «А к вечеру из Москвы поступило приказание: «Жигареву немедленно явиться в Москву. Вызывает Верховный Главнокомандующий». Павел Федорович попрощался с нами, сел в машину и уехал.На следующее утро он позвонил мне. Голос у него был озабоченный. — Не волнуйтесь, — старался успокоить меня Жигарев. — Все будет в порядке. К вам едут. Я все понял… В дальнейшем моя догадка подтвердилась. Комбриг М. М. Громов — выдающийся летчик — пользовался у И. В. Сталина большим авторитетом. Командовать дивизией он послал Михаила Михайловича для тою, чтобы тот приобрел на фронте боевой опыт. Когда закончилась Московская битва, Сталин вызвал Громова на беседу. В конце разговора Верховный сказал:
— Желаю вам успеха, возвращайтесь в дивизию.
— Мне некуда ехать, — ответил Громов.
— То есть как некуда?
— Меня сняли с должности.
— Кто снял с должности?
— Руденко!
Вот тогда-то и поступил к нам первый запрос: кто снял с должности Громова? Потом второй, третий… Мы едва успевали давать объяснения. Признав их неубедительными, Сталин решил снять с должности не только меня, но и военного комиссара, начальника штаба, начальника связи…» Просто поражает та простота и легкость, с которой можно было одним махом обезглавить военную структуру из-за оплошности телефониста… Сталин тогда назначил Громова командующим ВВС Калининского фронта, а Руденко показательно направили в его распоряжение. Перед этим Сталин сказал: ««Ну-ка, покажите мне этого Руденко» Когда его вызвали в Москву и сказали дожидаться вызова к Сталину, то по недоразумению его не смогли быстро отыскать, и Сталин почему-то решил, что Руденко напился и прячется… В общем, не красит эта история и такое отношение к людям товарища Сталина, совсем не красит. Потом его не отпускали пообедать в столовую, пришлось обедать прямо в секретариате командующего, на виду у всех. А еще Сталину доложили о том, что Руденко назвал Громова аристократом. В общем, такое чувство, что Главкому больше заняться нечем было во время войны, кроме как устраивать стравливания между людей. Потом Сталин меняет гнев на милость и назначает Руденко командующим авиационной группой Ставки Верховного Главнокомандования. «Эту группу мы решили организовать так, чтобы держать авиацию в своих руках. А то командующие фронтами используют ее не всегда целеустремленно, распыляют: туда немножко, сюда немножко. В итоге нигде эффекта нет. Нужно наносить мощные удары с воздуха. Для того и создаем сильную авиационную группу, которая будет подчиняться непосредственно Ставке.» Эта должность привела к новым конфликтам между Руденко и командующими ВВС фронтов. «— Хороший нахлебник объявился, — с усмешкой заметил Красовский. — Никаких приказов ему не отдавай, задачи не ставь, а всем необходимым снабжай. Пожалуй, ты и командовать нами станешь.
— Что ж, обжалуй решение Верховного, если оно тебе не нравится, — в том же шутливом тоне ответил я.
— Ну как же? — уже всерьез возразил Красовский. — Всегда было так: кто приезжает во фронт, подчиняется и командующему ВВС, и командующему фронтом, а тут поди ж ты — без подчинения. Я этого понимать не хочу и буду ставить тебе задачи. — Ты можешь, конечно, ставить задачи, — спокойно сказал я. — Но выполнять мы будем только такие, которые отвечают положению о группе, утвержденному Ставкой.»
Конфликты будут преследовать Руденко и на Сталинградском фронте, когда тот воспротивится тупому требованию командующего, желавшего чтобы летчик посадил самолет на пашню. С сентября 1942 года Руденко начинает командовать 16-й воздушной армией, дислоцированной в Сталинграде. В Сталинграде, ближе к завершению сражения, Ставку волновало лишь одно – не удалось ли сбежать Паулюсу? Доходило до идиотизма. Летчиков заставляли, как мальчиков на побегушках, летать и проверять каждый слух, каждую фантазию о бегущем Паулюсе. Какое-то бездарное использование авиации и неуважение к командующему воздушной армии. Точно так же как Сталин относился к Руденко, он относился и к Рокоссовскому, что вдвойне странно, учитывая личные качества Константина Константиновича. Чего стоит только контроль за действиями Рокоссовского и Руденко, когда завоевывалось пресловутое господство нашей авиации в воздухе. Но вершиной скотства со стороны Сталина по отношению к Рокоссовскому стал его приказ о переводе Константина Константиновича с поста командующего первым Белорусским фронтом на второй Белорусский. Сделано это было после того, как Рокоссовский успешно провел все операции и вывел фронт на берлинское направление. Создается четкое впечатление, что Сталин выполнял заказ из какого-нибудь Лондона, например, и просто выполнял постороннее решение о назначении Г.К. Жукова на место Рокоссовского. «Нам сообщили, что И. В. Сталин имел разговор с Рокоссовским и, в частности, сказал ему: «Вы не обижайтесь, что мы решили вас перевести на Второй Белорусский фронт. Это сделано не потому, что вы не справитесь с Первым. Мы считаем, что в заключительных операциях три фронта стоят на главном направлении и что „коренным“ в этой тройке командующих должен быть заместитель Верховного Жуков, Мы понимаем, что вы с этим фронтом от Сталинграда идете. У вас хороший штаб, вы привыкли к своим помощникам, начальникам родов войск. Если вы желаете, мы вам разрешаем взять, кого найдете нужным, с собой на Второй Белорусский фронт». Константин Константинович оказался и умнее, и выше в моральном и духовном плане, чем Сталин. Он не захотел разрушать созданную им самим систему фронта и отказался брать кого-либо с собой на второй белорусский фронт… ««Кого-либо брать с собой я не считаю возможным, — сказал в заключение Рокоссовский, — там действительно очень подготовленный и сплоченный коллектив, способный решать крупные задачи. Такой коллектив и должен быть на главном направлении. А я сработаюсь и с другим штабом». Сталин ответил ему: «Спасибо! Иного я от вас и не ожидал». Вот благодаря таким людям, как Константин Константинович Рокоссовский и Сергей Игнатьевич Руденко, и была одержана Победа. Аминь!