Повести и рассказы

«Хорошее воспитание не в том, что не прольёшь соуса на скатерть, а в том, что ты не заметишь, если это сделает кто-нибудь другой. <…> Да, прекрасная, интеллигентная семья...»

- Я знаю, какой вам нужно психологии! - обиделся Никитин. - Вам нужно, чтобы кто-нибудь пилил мне тупой пилою палец и чтобы я орал во всё горло, - это, по-вашему, психология.

Те­перь в окна было вид­но се­рое небо и де­ре­вья, мо­крые от до­ждя, в та­кую по­го­ду не­ку­да было де­вать­ся и ни­че­го боль­ше не оста­ва­лось, как толь­ко рас­ска­зы­вать и слу­шать.

Вспоминала она комнатку с грязными обоями, гуся, Фёдора Тимофеича, вкусные обеды, ученье, цирк, но всё это представлялось ей теперь, как длинный, перепутанный, тяжёлый сон...

Не вынося музыки, которая расстраивала ей нервы, она (Каштанка) заметалась и завыла.

Я это к тому вам объясняю, что ежели все пойдут в ученые да в благородные, тогда некому будет торговать и хлеб сеять. Все с голоду поумирают.

Не успокаивайтесь, не давайте усыплять себя! Счастья нет и не должно его быть, а если в жизни есть смысл и цель, то смысл и цель вовсе не в нашем счастье, а в чём-то более разумном и великом. Делайте добро!

Надо, чтобы за дверью каждого довольного, счастливого человека стоял кто-нибудь с молоточком и постоянно напоминал бы стуком, что есть несчастные, что как бы он ни был счастлив, жизнь рано или поздно покажет ему свои когти, стрясётся беда - болезнь, бедность, потери, и его никто не увидит и не услышит, как теперь он не видит и не слышит других.

Пол в лавке был полит; поливал его, вероятно, большой фантазер и вольнодумец, потому что весь он был покрыт узорами и каббалистическими знаками.

Как могло случится, что в продолжение больше, чем двадцати лет, он не знал и не хотел знать этого? Он не знал, не имел понятия о боли, значит, он не виноват, но совесть, такая же несговорчивая и грубая, как Никита, заставила его похолодеть от затылка до пят.