Путь к богатству. Автобиография

Я слышал об одном че-ловеке, который провел семь лет в одиночной камере в Бастилии, в Париже. Это был человек неглупый, мыслящий, но кому нужны были его мысли, когда он ни с кем не общался? Ведь ему нечем было даже записать их. Нет бремени более тяжкого, нежели время, которое не знаешь как употребить. В конце концов он прибегнул к такому средству: каждый день разбрасывал на полу своей тесной камеры клочки бумаги, а потом подбирал их и наклеивал рядами и разными фигурами на подлокотники и спинку стула; и по выходе из тюрьмы говорил друзьям, что, если бы не это занятие, он, наверно, лишился бы рассуд-ка. Какой-то философ, если не ошибаюсь, Пла-тон, говаривал, что лучше быть последним не-веждой, нежели знать все на свете, но не иметь возможности поделиться своими знаниями.

Много часов я нынче с приятностью провел за шахматами; я очень люблю эту игру, но она требует спокойной обстановки и свежей головы; кто хочет играть хорошо, тот не должен думать о выигрыше, ибо это отвлекает от самой игры и рискуешь наделать много неверных ходов. Осмелюсь изложить здесь безошибочное правило: если двое одинаково хороших игроков играют на большие деньги, тот из них, кто больше любит деньги, проиграет: его подведет тревога за исход игры. Мужество в этой игре почти так же необходимо для успеха, как в настоящем бою. Если игрок вообразит, что его противник намного его искуснее, он так сосредоточится на защите, что непременно упустит выгодные возможности.

Я пытался ему втолковать, что физи-ческая сила, проистекающая от пива, соразмерна лишь количеству ячменного зерна или муки, растворенной в воде, из которого оно варится, что в куске хлеба ценою в пенни муки больше, а значит, если съесть кусок хлеба и запить пин-той воды, такой завтрак придаст ему больше крепости, чем пинта пива. Однако он продолжал пить, и каждую субботу у него вычитали из по-лучки четыре или пять шиллингов за это хмельное пойло, я же получал свое сполна. Так эти бедняги изо дня в день сами себя обездоливали.

Но раньше я очень любил рыбные блюда, и горячая, прямо со сковороды рыба пахла восхитительно. Некоторое время я колебался между принципом и склонностью, а потом вспомнил, что, когда рыбу потрошат, из желудка ее вынимают мелких рыбешек, и поду-мал: «Раз вы поедаете друг друга, почему нам не поедать вас». И я с аппетитом пообедал треской и после этого ел вместе со всеми, лишь изредка снова переходя на растительную пищу. Вот как удобно быть существом разумным: разум всегда подскажет оправдания для любого поступка, который нам хочется совершить.

Я теперь увлекся по-эзией и сам стал понемножку сочинять стихи.

Брат решил, что это сулит ему выгоду, поощрял мои попытки и сам заказывал мне баллады на разные случаи. Одна называлась «Тра-гедия у маяка» и повествовала о гибели в море капитана Уортилейка и двух его дочерей; другая была в форме матросской песни о том, как был захвачен пират Тич (он же Черная Боро-да). Стихи были никудышные, в духе тогдаш-ней литературной дешевки, но брат печатал их, а потом посылал меня торговать ими на ули-цах. Первая баллада разошлась очень быстро, ибо событие, в ней описанное, произошло совсем недавно и наделало много шума. Это поль-стило моему тщеславию, но отец отваживал меня от стихотворства, высмеивая мои творения и убеждая меня, что стихоплетов обычно ждет нищенская доля. Так я избежал судьбы поэта, по всей вероятности, очень плохого; зато писание прозы весьма пригодилось мне и помогло продвинуться в жизни, поэтому я расскажу те-бе, как я в моем положении сумел приобрести свое теперешнее, пусть и несовершенное, уме-ние: писать.