В прекрасном и яростном мире

Что вы, Платонова же нельзя читать. То есть, никакой человеческой возможности. Из всей существующей на свете мути эта самая муторная. Да пробовала я. Ну, тогда еще, в юности, когда возвращенную литературу все читали. Продралась страниц через двадцать. Не помню уже, чего, кажется "Джана" (привлеченная созвучностью названия повести Раевского "Джафар и Джан". Там кучка людей брела куда-то через безводную местность и были они так измучены бессмысленным своим, конечной цели не имеющим, походом. И ничего в этих людях прекрасного или героического (юность любит все красивое и необычное)..

И груди женщин обвисли, как пустые мешочки. А потом ребенок одной из них, сосавший пустоту и скуливший от бессилия не плачем, а жалким щенячьим поскуливанием, умер. И я сломалась. Не смогла больше. Время от времени спрашивала у тех своих знакомых, о которых знала - читают. И всё один бывал ответ: "Платонов - нет, не смог(ла)". И поместила Андрея Платоновича среди творцов, чья слава неоправданно и непомерно раздута. Печалясь: вот уж высоколобым критикам неймется поглумиться над наивным беззащитным читателем. Ну да, пущай ужо, мы тоже не лыком шиты, без них разберемся, что такое хорошо, а что такое плохо.

И потому, когда от человека, безусловно в моих глазах авторитетного и обладающего отменным вкусом, услышала о потрясающем чувстве языка и мастерстве Платонова, первой реакцией было: "Разыгрываете?" Ничуть, оказалось. Подивилась причудливости комбинаций тасуемой колоды, но закладку в сетевой библиотеке сделала. А полгода и выпуск "Школы злословия" с филологической дамой - великим знатоком творчества писателя, спустя, решила, что пора второй попытки приспела. И взялась за "Чевенгур"

Что это самое объемное произведение писателя и единственный его законченный роман, узнала позже. По причудливой аберрации, представлялось, что крупнее должен быть "Котлован" (на деле соотношение примерно как пять к одному, где единичка как раз пугавшая повесть). Впрочем, размер не имеет значения, когда едва начав, с первых абзацев испытываешь потрясение, своего рода культурный шок. Как, как он это делает? Как вообще возможно писать о таких вещах? Каким образом этот спокойный отстраненный рассказ выворачивает такие душевные пласты, каких надрывным криком и красотами неимоверными языковыми не оцарапать даже?

О языке. Это Клондайк, кимберлитовые трубки, что ни фраза - алмаз. Мне, с моей одержимостью текстами, даже проговаривать не хочется избранные места. Их, словно бы, и нет, весь массив - сокровище. Афористично, емко, точно. Всякое слово на своем, идеально ему предназначенном месте. И нигде красоты ради красот. Все в контексте, все работает на действие. Странное, порой фантасмагорическое, но и совершенно приземленное, поддающееся некоей примитивной логике. И знаете, знаете, это очень похоже на "Улитку на склоне" Стругацких.

Поразительно похоже. И та же сила эмоционального воздействия. Смешно, а потом вдруг окатит таким отчаянием. Или восхитит. Да ничем, в сущности: небом, травами, птицей, паровозом. В "Унесенных призраками" Миядзаки есть момент, когда бумажные птички оживают, преследуют живого дракона, налившись злой силой. У него как такие птички. Я еще на середине примерно, просто очень захотелось зафиксировать впечатление.

И вот такое, литературная дама в передаче говорила, что жизнь у Платонова - это страдание, которое нужно претерпевать. Мне представляется, иначе. Тотальная и фатальная неуместность действий; не нахождение в нужном месте в нужный час. "В этот час, быть может, само счастье искало своих счастливых, а счастливые отдыхали от дневных социальных забот, не помня своего родства со счастьем."

Сартр однажды заметил, что Экзюпери сделал самолёт органом своих чувств. Самолёт летит, рассекает крылом, словно ласточка, синее течение воздуха, и мы вместе с пилотом чувствуем это напряжение синевы, эту лёгкую изморось звёзд на крыле...
Вот так и Платонов любовно чувствует механизмы, машины, созданные человеком, словно бы расширяющие душу в мир, с её мечтой о полёте, о стремительном движении сквозь кроткие пространства природы, подобно грозе, участвующей в мировой, таинственной, творческой ярости стихий.
Машинист Александр Мальцев, маленький человек, вобравший в своё воображение красоту большого мира.
Движение поезда - темно и сладко тает, и кажется, что обнажённая душа летит над землёй, любовно приминая, разрезая крылом, словно птица, синюю рожь дождя, и вдруг, цветущая вспышка света - удар грозы перед тобой.
Ты чувствуешь тёплое движение мира в душе, чувствуешь в мире себя... зачем смотреть на что-то ещё? Весь мир в тебе... душа несётся над землёй : зелёные вспышки деревьев, синее змеение рек, тучи, пёстрые брызги цветов... я всё это видел. Всё это до боли моё... Стоп! Помощник Мальцева как-то странно смотрит на него. Вот Мальцев не заметил жёлтого сигнала, не заметил сигнала приборов. Впереди - стоит поезд. Кто-то машет, предупреждает, но Мальцев не замечает всего этого... Боже! Да он же ослеп от вспышки грозы!
Весь мир был в нём, он ехал ослепшим, и не замечал этого. Он представлял себе мир, нежно творил этот мир - душа танцевала в темноте...
Разве чтобы что-то увидеть, нужно на это смотреть ? Душа танцует в темноте... и в этом танце, участвуют цветы, деревья, люди, поезда, синие, словно падшие грозы, реки... Они - это он. Разве он не знает, не видит себя ?
Вот помощник Мальцева подводит его к дому, и спрашивает : "ты ослеп? Ты ничего не видишь?"
И Мальцев отвечает : " Что ты, я вижу всё : вот мой дом, вот дерево, а вот моя жена встречает меня у дома... Ведь правда, встречает ? "
Душа танцует в темноте... Мальцева отстраняют от работы, отдают под суд.
Прошло время. Он грустно сидит в какой-то безрассветной, апокалиптической ночи мира, плачет, слыша как мимо несутся поезда.
Душа танцует в темноте... В мире есть много такого, что мы не видим, что порою темно и страшно касается нас, причиняя нам боль и ужас смерти, ибо ревнует нас, быть может, боится нас и нашего проникновения в прекрасный и яростный мир. Но и в душе есть много прекрасного, яростное - тоже есть, порой вырывающееся наружу, к себе подобному, разрывая красоту чувства ли, сердца, взора...
Нужно только уметь, как и Мальцев, жить и чувствовать мир, всей красотой души, не унывать, танцевать, пусть в темноте, пусть над бездной, но сделать мир в душе, частью внешнего, большого мира, озарив его грозою чувства к нему, любовью и доверием к ближнему, чтобы "стало вдруг видно во все концы света", словно бы ты только что сотворил этот прекрасный и яростный мир, тихий, девственный мир, и увидел его таким, каким его не видел ещё никто.

Вот это неожиданно! Как ручной удар в грудь, от которого так и трещат кости разных там желтоглазых и чрезмерно активных активистов.
Потрясающе. Платонов выжег из меня слезу и хороший такой ком в горле.
Особенно хорошо идет чтение на пару с текстами Летова и с собственными мыслями.

Прапрапрадеда, по одной из моих непутевых линий, звали Елисей, это, почти тот, что прятал гробы в пещерах, а потом их требовал вернуть, потому что у людей больше ничего и нету. Это даже наверняка, потому что бабка моя, когда ей еще 20 было, купила красной ткани себе на гроб, которая сейчас истлела и рвется от любого прикосновения.
Чудовищный язык, но прекрасный в своей чудовищности, небольшой гротеск совковых словесов вызвал во мне приятные детские воспоминания. Хотя в моем детстве уже не должно было бы быть такого, но мы жили некоторое время в месте, в котором и крепостное право не закончилось почти, а плавно перетекло в коллективизм, а потом черт знает во что. Мать моя работала в "конторе", где Ленин на бордовом бархате пах струхами и старой бумагой, мне разрешали печатать на машинке и разбирать старые бумаги, где кто-то хотел купить на майские праздники что-то, и бумаги эти пестрили такими словесами.
Ужас как хорошо.

Как показывает Государыня История, ничто в мире не вечно и Страна Советов в том числе, уж что говорить о гаденьком впечатлении от прочитанной книги такого скромного человеческого отродья, как я. Всё пройдёт, как с белых яблонь дым. И не исключено, что прогулка по "Котловану"-не последнее рандеву с исчадиями Платоновского гения. Я, быть может, даже великодушно выселю из памяти воспоминание о картине мира, предложенной писателем в повести. Да-да, той самой, что темнее нефтяного пятна в Атлантике и мрачнее самого мрака! Я бы сравнила её с "Чёрным квадратом" Малевича. Понимаю, конечно, что это такая авторская задумка: показать безысходность положения тамошних жертв труда во имя реализации плоской утопической идеи ( ну и похвастаться знанием о всесоюзном тлении: "вам отшибло нюх, но я то всё чую"), понимаю. Но это не то, что мне хочется читать накануне экзаменов, более того- это вообще не то, что мне хочется читать. Уже давно затихли предсмертные конвульсии страны, которую Платонов так невыгодно высветил своим литературным прожектором, а повесть всё живёт и пышет безнадёгой.
После токой "секир- башки" так охота залечь куда-нибудь на дно и там лично умереть. Не котлован, а выгребная яма.

В начале чтения мне подумалось, что Андрей Платонов в этом рассказе использует слог, близкий к традиционному, и герои вроде бы изъясняются обычно. Ан нет, чем дальше читаешь, тем больше находишь особенностей платоновского стиля. Да и содержание как будто необычное получается.

Алексей Алексеевич Иванов, гвардии капитан, едет после окончания войны домой. Поскорее попасть к своей семье ему мешают задержки поездов. Однако не только это: капитан и сам как-то не особо торопится, ему, видите ли, свободным хочется ещё побыть некоторое время. Знакомится у вокзала с девушкой Машей, тоже едущей с фронта, где работала помощником повара. Они с ней хорошо общаются. Наконец-то поезд приходит, Алексей едет в одну сторону с девушкой, которой надо сходить раньше. Вместо прощания Иванов внезапно решает выйти и проводить её до дома.
В этом городе он проводит двое суток. Затем продолжает путь до своего дома. И вот он прибывает. Родная семья. Радость, успокоение, расслабление…

Однако кое-что начинает его беспокоить. За время войны дети его подросли. Дочке Насте 5 лет, отца она не помнит, отчуждённо как-то его встретила. Сыну Пете двенадцать лет, но ведёт себя по-взрослому, командует матерью и сестрёнкой. Эко диво! Сынишка ведёт себя как хозяин дома. На вокзале уже при встрече он не кинулся отцу на шею с восторгом, как можно было предположить. Нет, когда Алексей обнимает его, Петруша говорит важно: «– Ты отец, что ль? (…) – Знать, отец!»

Иванов потом ещё подивится, как обстоятельно рассуждает сын об отношениях мужа и жены, какие примеры приводит.
После ужина дети ложатся спать, а родители ведут беседу (Петрушка, лёжа на печке, подслушивает).

А беседа оказывается ох какой непростой… Жена Любовь Васильевна рассказывает, как тяжело ей было жить, как она ждала любимого мужа. Алексей с удивлением и раздражением узнаёт, что к ним ходил в гости какой-то Семён Евсеевич, который приносил угощения детям.

Иванов ревнует, а читатель вместе с ним испытывает разнообразные переживания: по ходу разговора словно на лыжах взбираемся на гору, потом с неё катимся. Можно ещё назвать это эмоциональными качелями. Жена уверяет мужа в горячей любви к нему и верности. Алексей Алексеевич то с недоверием слушает объяснения, то вроде бы верит. Любовь Васильевна говорит, что Семён Евсеевич приходил в гости ради детей, его дети вместе с матерью погибли от рук нацистов. Но вот Любовь Васильевна говорит, что гость однажды поцеловал её, и уже опять ревность поднимается в душе мужа. Но поцеловал гость только в щёку, так успокаивает Иванова жена.

Жена во всём доверчива и откровенна. И, когда, вроде бы, подозрения мужа (и читателя) ослабевают, жена рассказывает, что на работе на неё повышенное внимание обращал инструктор райкома профсоюза. Признавался в любви к Любови. И она допустила близость с ним. Только один раз, и радости это ей не доставило.

Раздражение Иванова превратилось в гнев. Высказал он супруге обидные слова, взял свой вещмешок и покинул дом. Куда же отправиться? Ну конечно, к девушке, повстречавшейся ему в пути.

Вот тебе и возвращение домой к своей семье! Необычный вроде поворот. В то же время в жизни всякое бывает. Драматические, даже трагические события при возвращении случались. Мне известна одна история, когда вернувшийся герой Великой Отечественной войны застрелил свою жену. А ещё слышал историю, когда другой герой не вернулся к семье, потому что встретил на фронте и полюбил другую женщину.

Так и капитан Иванов, раздираемый гневом и разочарованием в своей супруге, принял решение ехать к Маше. Себя он почему-то ни в чём не винит, о своей неверности не думает. Каков финал произведения, читатель узнает, прочитав рассказ.
Произведение пронизано глубоким психологизмом. Если кто очень давно был знаком с рассказом, как я, тем также советую перечитать его. Перед чтением вначале слушал аудиокнигу в отличном исполнении Георгия Столярова.

Небольшое предисловие: заметила сегодня двух ребятишек, заглядываюших остожно в яму, вырытую под фонарный столб. И тут что-то в голове зашевелилось...

Котлован мы читали в школе и, скажу честно, сюжета я бы не вспомнила, если бы не порылась в интернете. Но зато я хорошо помню ужас, который сопровождал меня все время чтения этой книги.Котлован, яма - ведь это же еще и место расстрела. И место смерти (это уже ассоциации). По степени ужаса эта немного слабее, чем "1984", но где-то на уроне "Мы". О чем? Да все о том же - о социализме/коммунизме с НЕчеловеческим лицом.
Вот сейчас, освежив сюжет в памяти, я понимаю, что эта для меня совершенно точно самая страшная книга про ужасы раннего социализма/коммунизма из всех, которые доводилось читать. Другие - да, страшные. Но рационально страшные. А эта - страшная иррациональна. Действительно, как Кафка...
Хотя вот пишут - антиутопия, был запрещен. Нам в школе это преподносили как КЛАССИЧЕСКУЮ советскую литературу, "за власть советов", о коммунизме именно с человеческим лицом. Неужели так велика сила обмана, что можно одно выдавать за другое?

Эта книга должна была мне не понравится. Тут описан не самый мой любимый период истории (плюс я очень плохо его знаю), да и про слог Платонова была наслышана, что это очень сложно и непонятно. Готовилась к худшему, так сказать. Но очень неожиданно книга мне понравилась, а в слог Платонова я влюбилась.

Трудился главный герой на заводе и тут задумывается: «А в чем же смысл?». И как только задумался, сразу работать не может. А не работать нельзя, вот и пошел наш герой не понятно куда (смысл искать). Нашел рабочих, который роют котлован (равно светлое будущее) для строительства единого здания для всего местного пролетариата, и тоже стал рыть, ведь в этом же тоже должен быть какой-то смысл.

Книга была написана во времена первой пятилетки, и автор через такую яркую метафору с Котлованом изобразил всю абсурдность коллективизации. Люди просто забывали про настоящее, и работали ради чего-то, ради того, что им пообещали, ради того, что они сами себе нафантазировали. И вся их жизнь – это рытье этого котлована. Кстати, можно легко переложить на сегодняшнее время, когда многие работают на нелюбимых работах и времени у них остается только прийти домой поесть и лечь спать.

А вторая часть про раскулачивание. Люди спят в гробах, съедают своих лошадей до рвоты, чтобы они не достались другим, медведь ходит по избам, ищет кулаков, людей отправляют на плотах по рекам. И вот, на несчастье, одних, строится «счастье» других.

Платонов с помощью жуткой метафоры и тлена показал, как он видел тот период времени. Я точно не поняла все смыслы, все отсылки в книге (даже во фразах героев есть скрытые лозунги), потому что тут либо нужно знать хорошо историю, либо жить в то время. Но в целом атмосфера безысходности, потеря смыслов и идеалов, на сквозит всю книгу.

Книга очень специфичная, здесь все очень завулировано (поэтому обязательно читайте разборы), но написано очень красиво. Я всю книгу выделяла какие-то жуткие, но прекрасные цитаты.

Тяжелое, мучительное и депрессивное чтение. И невозможно вот так прямо определить жанр: антиутопия смешивается с социальной фантастикой. Книга о великой жертве во имя будущего, книга о поиске того, что дальше, чище и светлее, чем земля. Люди погружаются в котлован, а сами мучаются  и мечтают о свете и дальнейшем пути, истине и откровении, тоскуют об этом, тянутся к нему. От земли к свету, жертва во имя жизни других поколений, принятие смертей и проводы товарищей, вереница гробов, смерть ребенка, "отпуск" по реке кулаков, дом, в котором все люди смешаются, как будто Вавилонская башня — мне все это прямо позванивает настырно как звонок-отсылка к библейским мотивам, более глубоким, чем фон и время произведения.

Это закономерно, потому что Платонов и сам был "неустойчивым и неопределенным элементом", у его родителей были абсолютно разные взгляды на религию и веру. Эта разница мировоззрений оказала влияние на мироощущение автора.

Время четко говорит о том, что это начало коллективизации, а вот место размыто, оно безлико, нет привязок к географии, люди туда приходят как по волшебству, появляются сами собой, из ниоткуда практически, эти расстояния доступны даже калеке и группам людей, но при этом разделение деревня/город очень четкое, люди из этих мест не перемешиваются сразу. И в деревню опять-таки не все приходят, а 2-3 человека " приносят актуальную коммунистическую повестку", напоминает явление апостолов с Божьим словом.

Есть отсылка и к райским мотивам: дом, где всем будет хорошо и привольно, более ясное понимание окружающего и вера в него у ребенка, вспоминаем цитату "Не расти, девочка, затоскуешь!" ( райское, полудетское состояние людей до осознания добра и зла, вера в чудо, как только познали, сразу затосковали).

Но сразу же возникают и вопросы: Вавилонская башня росла вверх, а у Платонова люди копают вниз, вглубь, к сердцу земли, а не к небу, считают это место будущим счастьем для всех.

Но вот в этом и особенность Платонова, что вроде бы и мотивы все эти есть, а назвать их чисто библейскими нельзя, философски-религиозными скорее. Видимо, потому что все так переплетено и неясно, книгу я читала долго и медленно, пытаясь глубже осознать и понять. Но, видимо, перечитывать мне ее пару раз, чтобы "снять еще несколько пластов земли со дна" произведения.

Честно говоря, меня ошеломила эта повесть. Очень жаль, что она так и не попала мне в руки в школе, очень хотелось бы обсудить её со своей учительницей, высказать свои робкие рассуждения, докопаться до большего, но самое главное – прожить её не в одиночестве и постараться ничего не упустить.

Я была уверена, что легко прочту эту повесть, но это оказалось огромным заблуждением – стиль автора не может оставить никого равнодушным, ведь сквозь слова и образы нужно буквально прорываться: они давят, словно специально сопротивляются, не дают пройти. Ты читаешь книгу, а слышишь будто бы внутренний голос, да только не свой. Чужой. Он странный, повествование не похоже на привычное, но чем сильнее сопротивление, тем больше тебе хочется идти дальше и вникать во всё происходящее. Идти вперёд страшно, от сатиры горько и в какой-то момент хочется бросить всё и уйти, но это не так просто. Рассказывать о сюжете не хочется – я либо опошлю его своим корявым пересказом, либо смогу передать лишь малую часть из огромного полотна, которое соткал автор.

Это нужно читать и переживать. Главное – не сдаться в самом начале.

⠀
Мне кажется, определение «прекрасный и яростный» к нашему сегодняшнему миру тоже отлично подходит.

Последние дни читаю советскую литературу и, в сравнении с моим обычным кругом чтения, очень осязаемо чувствую, какая она всё-таки самобытная. В первые десятилетия после распада СССР было принято открещиваться от советской культурной традиции, игнорировать её, но сейчас, мне кажется, уже можно оглянуться назад и увидеть советские тексты по-новому. Кроме топорного соцреализма были там и уникальные сюжеты, методы, стили, которые не могли родиться ни в каких иных условиях. Тексты Андрея Платонова, например.

Если вас пугают «Котлован» или «Чевенгур» (меня пугают), можно прикоснутся к Платонову через рассказы. «В прекрасном и яростном мире» хорош для этого:в нём уникальный стиль Платонова уже ярок, но ещё не настолько, чтобы ослепить читателя. Прочла его сегодня, и это такое удовольствие! Совсем другой регистр языка, мышления, восприятия!
-----