
Ваша оценкаЦитаты
Аноним27 января 2022 г.Попускать вору – наполовину соучаствовать ему! И раз Кирпич вор – ему место в тюрьме, а каким способом я его туда загоню, людям безразлично!
373,5K
Аноним27 декабря 2012 г.В нашей жизни очень важно правильно оценивать людей. Особенно если они твои друзья…
303,6K
Аноним25 августа 2020 г.Читать далееНа кухне сидел Михал Михалыч и читал газету. Он вытянул нам навстречу из панциря свою круглую черепашью голову и сказал:
– Много трудитесь, молодые люди…
– Да и вы бодрствуете, – криво усмехнулся Жеглов.
– Я подумал, что вы придете наверняка голодными, и сварил вам картофеля…
– Это прекрасно, – кивнул Жеглов, а меня почему-то рассмешило, что Михал Михалыч всегда называет нашу дорогую простецкую картоху, картошечку, бульбу разлюбезную строгим словом «картофель».
– Спасибо, Михал Михалыч, – сказал я ему. – Может, выпьете с нами рюмашку?
– Благодарствуйте, – поклонился Михал Михалыч. – Я себе этого уже давно не позволяю.
– От одного стаканчика вам ничего не будет, – заверил Жеглов.
– Безусловно, мне ничего не будет, но вы останетесь без соседа. Если не возражаете, я просто посижу с вами.
Мы пошли к нам в комнату, и Михал Михалыч принес кастрюльку, завернутую в два полотенца – чтобы тепло не ушло; видимо, он давно уже сварил картошку.
Посыпали черный хлеб крупной темной солью, отрезали по пол-луковицы, разлили по стаканам. Жеглов поднял свой и сказал:
– За помин души лейтенанта Топоркова. Пусть земля ему будет пухом. Вечная память…
И в три жадных глотка проглотил. И я свой выпил. Михал Михалыч задумчиво посмотрел на нас и немного пригубил свой стакан.
Хлеб был черствый, и вкуса картошки я не ощущал, а Жеглов вообще не стал закусывать и сразу налил снова.
Мы посидели молча, потом Михал Михалыч спросил:
– У вас товарищ умер?
Жеглов поднял на него тяжелые глаза с покрасневшими веками и медленно сказал:
– Двое. Одного бандит застрелил, а другой подох для нас всех, подлюга…
Зашевелились клеточки-складки-чешуйки на лице Михал Михалыча:
– Н-не понял?
– А-а-а! – махнул зло рукой Жеглов и повернулся ко мне: – Мы ведь с тобой и не знаем даже, как звали Топоркова… – Он поднял свой стакан и сказал: – Если есть на земле дьявол, то он не козлоногий рогач, а трехголовый дракон, и башки эти его – трусость, жадность и предательство. Если одна прикусит человека, то уж остальные его доедят дотла. Давай поклянемся, Шарапов, рубить эти проклятущие головы, пока мечи не иступятся, а когда силы кончатся, нас с тобой можно будет к чертям на пенсию выкидать и сказке нашей конец!
Очень мне понравилось, как красиво сказал Жеглов, и чокнулся я с ним от души, и Михал Михалыч согласно кивал головой, и легкая теплая дымка уже плыла по комнате, и в этот момент очень мне был дорог Жеглов, вместе с которым я чувствовал себя готовым срубить не одну бандитскую голову.
Жеглов и второй стакан ничем не закусил, только попил холодной воды прямо из графина, багровые пятна выступили у него на скулах, бешено горели глаза, и он теребил за руку Михал Михалыча:
– Они и меня могут завтра так же, как Топоркова, но напугать Жеглова кишка у них тонка! И я их, выползней мерзких, давить буду, пока дышу!.. И проживу я их всех дольше, чтобы самому последнему вбить кол осиновый в их поганую яму!.. У Васи Векшина остались мать и три сестренки, а бандит – он, гадина, где-то ходит по земле, жирует, сволочь…
Все вокруг меня плавно, медленно кружилось. Я встал, взял со стола графин, пошел за водой на кухню и почувствовал, что меня тихонько, как на корабле, раскачивает, и веса своего я не ощущаю – так все легко, будто накачали меня воздухом.
– … Вашей твердости, ума и храбрости – мало, – говорил Михал Михалыч, когда я вернулся в комнату и, сделав небольшой зигзаг, попал на свой стул.
– А что же еще нужно? – щурился Жеглов.
– Нужно время и общественные перемены…
– Какие же это перемены вам нужны? – подозрительно спрашивал Жеглов.
– Мы пережили самую страшную в человеческой истории войну, и понадобятся годы, а может быть, десятилетия, чтобы залечить, изгладить ее материальные и моральные последствия…
– Например? – уже стоял перед Михал Михалычем Жеглов.
– Нужно выстроить заново целые города, восстановить сельское хозяйство – раз. Заводы на войну работали, а теперь надо людей одеть, обуть – два. Жилища нужны, очаги, так сказать, тогда можно будет с беспризорностью детской покончить. Всем дать работу интересную, по душе – три и четыре. Вот только таким естественным путем искоренится преступность. Почвы не будет…
– А нам?..
– А вам тогда останутся не тысячи преступников, а единицы. Рецидивисты, так сказать…
– Когда же это все произойдет, по-вашему? Через двадцать лет? Через тридцать? – сердито рубил ладонью воздух Жеглов, а сам он в моих глазах слоился, будто был слеплен из табачного дыма.
– Может быть… – разводил черепашьими ластами Михал Михалыч.
– Дулю! – кричал Жеглов, показывая два жестких суставчатых кукиша. – Нам некогда ждать, бандюги нынче честным людям житья не дают!
– Я и не предлагаю ждать, – пожимал круглыми плечами Михал Михалыч. – Я хотел только сказать, что, по моему глубокому убеждению, в нашей стране окончательная победа над преступностью будет одержана не карательными органами, а естественным ходом нашей жизни, ее экономическим развитием. А главное – моралью нашего общества, милосердием и гуманизмом наших людей…
– Милосердие – это поповское слово, – упрямо мотал головой Жеглов.
Меня раскачивало на стуле из стороны в сторону, я просто засыпал сидя, и мне хотелось сказать, что решающее слово в борьбе с бандитами принадлежит нам, то есть карательным органам, но язык меня не слушался, и я только поворачивал все время голову справа налево, как китайский болванчик, выслушивая сначала одного, потом другого.
– Ошибаетесь, дорогой юноша, – говорил Михал Михалыч. – Милосердие не поповский инструмент, а та форма взаимоотношений, к которой мы все стремимся…
– Точно! – язвил Жеглов. – «Черная кошка», она вам помилосердствует… Да и мы, попадись она нам…
Я перебрался на диван, и сквозь наплывающую дрему накатывали на меня резкие выкрики Жеглова и журчащий говор Михал Михалыча:
– …У одного африканского племени отличная от нашей система летосчисления. По их календарю сейчас на Земле – Эра Милосердия. И кто знает, может быть, именно они правы и сейчас в бедности, крови и насилии занимается у нас радостная заря великой человеческой эпохи – Эры Милосердия, в расцвете которой мы все сможем искренне ощутить себя друзьями, товарищами и братьями…23955
Аноним14 ноября 2013 г.Вы считаете, что антипод любви - ненависть. Но, поверьте, это не так! Настоящий антипод любви - равнодушие...
223,2K
Аноним29 января 2015 г.Самая дорогая вещь на земле - это глупость. Потому как за нее всего дороже приходится платить.
201,4K
Аноним3 сентября 2012 г.Читать далееПасюк учился в шестом классе вечерней школы, учился безнадежно плохо, и его грозились перевести обратно в пятый класс. По литературе учительница уже отказалась аттестовать его в первой четверти, потому что в домашнем сочинении «Почему мы любим Гринева и ненавидим Швабрина?» Пасюк написал: «Я не люблю Гринева, потому что он бестолковый барчук, и не скажу, что ненавижу Швабрина, потому как он хотя бы вместе с Пугачевым стоял против ненавистного царизма». Жеглов, узнав об этом сочинении, хохотал до слез и сказал, что Пасюка правильно выгонят из школы — если ты такой умный, то ходи в Академию наук, а не в шестой класс…
205K
Аноним16 января 2018 г.И правопорядок определяется не наличием воров, а умением властей их обезвреживать!
121,6K
Аноним4 апреля 2015 г.Читать далее— Граждане бандиты! Внимание!
Напор на дверь утих, они там замерли от неожиданности, да и я не сразу сообразил, что Жеглов говорит с ними через вентиляционный люк, и в этой затхлой сводчатой тесноте, в этой мгле кромешной звучал его голос иерихонской трубой. Я почти уверен, что Жеглов предвидел этот эффект.
— Ваша банда полностью блокирована. Оба выхода перекрыты. Фургон ваш, кстати, уже отогнали от дверей. Я предлагаю вам сдаться, иначе вы отсюда не выйдете…
— И кто это гавкает? — крикнул горбун.
— С тобой, свинья, не гавкает, а разговаривает капитан Жеглов.
103,8K
Аноним23 января 2015 г.Читать далееЖеглов появился так же неожиданно, как исчез, и теперь задумчиво
смотрел на меня, и я видел, что его томит желание дать мне какое-то
неотложное поручение. И, чтобы упредить его, я твердо сказал:- Все, я ухожу...
- Позвольте полюбопытствовать куда? - заострился Жеглов.
- Домой, переодеваться. Сегодня вечер, - напомнил я ему.
- А-а! Чего-то я запамятовал. - Жеглов секунду размышлял, потом махнул
рукой: - Слушай, а ведь это идея - повеселимся сегодня? Нам ведь тоже
роздых, как лошадям, полагается - не запалить бы мне в- Да, наверное... - сказал я осторожно, поскольку меня одолевала
секретная мыслишка провести с Варей время отдельно от Жеглова - очень уж я
казался самому себе невзрачны- Значитца, так, - повелел Жеглов, не обращая внимания на мою
осторожность. - Будешь дома, возьми там пару банок мясных консервов и
плитку шоколаду, а я тут сгоношу чего-нито- А ты переодеваться не будешь? - спросил я.
- Чего мне переодеваться? - захохотал Жеглов, полыхнув зубами. - Я,
как Диоген, все свое при себе имею...
У меня был час на сборы, и весь этот час я добросовестно трудился.
Наверное, ни разу в жизни я так долго не собирался. Докрасна раскаленным
утюгом через мокрую тряпку я отпарил синие бриджи и парадный китель так,
что одежда резалась на складках. Потом разложил мундир на стуле, достал
новенькие рантовые сапоги и полировал их до дымного блеска. Отправился в
ванную и тщательно побрился, волосы расчесал на косой пробор. Пришил новый
подворотничок. Уселся на стуле против всего этого богатства и великолепия и
задумался. На правой стороне мундира зияли три дыры, проверченные Жегловым,
и я сам себя уговаривал, что теперь мне уже хода нет назад и я должен -
просто у меня другого нет выхода, - я должен теперь надеть свои ордена,
хотя самому себе поклялся, что не покажусь с ними в МУРе до тех пор, пока
сам не раскрою какое-нибудь серьезное дело и, как говорят спортсмены,
подтвержу свою квалификацию. Но нельзя же идти на вечер с дырками на груди,
это просто уставом запрещается, и главное, что до раскрытия собственного
дела еще ух как далеко, а Варя будет на вечере сегодня!
Вот так я поборолся немного сам с собой, и эта борьба была с самого
начала игрой в поддавки, как если бы я сам с собой играл в шахматы, заранее
решив выиграть белыми. Я решительно встал и пробуравил шильцем еще дырку
справа и две дырки слева. Полез в чемодан и достал оттуда увесистый
фланелевый сверточек, развернул его и разложил на столе мои награды. Принес
из кухни кружку воды и зубной порошок, потер немного - так, чтобы
высветлились, но и не сияли, как новенькие пятаки. Потом не спеша - я это
делал с удовольствием, поскольку знал, что эти знаки должны удостоверить,
что я не по тылам отирался четыре года, а был на фронте, - неторопливо
привинтил справа оба ордена Отечественной войны, Звездочки, гвардейский
знак, а налево пришпилил орден Красного Знамени, все семь медалей, польский
крест "Виртути Милитари" и бронзовую медаль "За храбрость". Накинул на себя
мундир, застегнулся до ворота, продел под погон портупею, посмотрел в
зеркало и остался жутко собой доволен...
В гардеробе клуба Тараскин и Гриша Шесть-на-девять о чем-то
сговаривались с ребятами из мамыкинской бригады.- Ага, вот Шарапов пришел, мы его сейчас туда направим!.. Иди сюда,
- Сейчас. - Я сдал шинель и фуражку в гардероб, подошел к ним и шутя
козырнул: - Для прохождения службы прибыл...
Тараскин смотрел на меня, как будто его зам- Ну и даешь ты, Шарапов...
- Вот это иконостасик, - сказал восхищенно Гриша.
- Да ты не красней! - хлопнул меня по плечу Мамыкин. - Чай, свои, не
- Это я от удовольствия, - пробормотал я смущенно.
- Тихарь же ты, Шарапов, - мотал сокрушенно головой Тараскин. - Хоть
- А что я тебе должен был говорить? - спросил я растерянно.
- Шарапов, я о тебе заметку в нашу многотиражку напишу, - пообещал
- Да бросьте вы, в самом деле!
И в это время появился Жеглов. Он меня в первый момент, по-моему, не
узнал даже и собирался пробежать мимо и, только поравнявшись, заложил вдруг
крутой вираж, присмотрелся внимательно- Учись, каких орлов надо воспитывать! Не то что твои задохлики!..
Даже мамыкинские "задохлики", стоявшие тут же, рассмеялись, и я сам
был уже не рад, что стал предметом всеобщего обсуждения и рассмотрения. А
Жеглов, одобритель- Вот когда за работу в МУРе тебе столько же нацепят, сможешь сказать,
что жизнь прожил не зря. И не будет тебя жечь позор за бесцельно прожитые
годы...
Ребята гурьбой отправились в зал, а я стал прохаживаться в вестибюле.
Подходили знакомые и неизвестные мне сотрудники, многие с женами, все
принаряженные, праздничные, торжественно-взволнованные. Прошагал мимо
начальник отдела Свирский в черном штатском костюме, на лацкане которого
золотом отливал знак "Заслуженный работник НКВД", в красивом галстуке.
Около меня он на минуту задержался, окинул вз- Молодец, Шарапов, сразу военную выправку видать. Не то что наши тюхи
- за ремень два кулака засунуть можно. - Он закурил "беломорину", выпустил
длинную синюю- Ничего, товарищ подполковник, стараюсь. Хотя толку пока от меня
- Пока мало - потом будет много. А Жеглов тебя хвалит... - И, не
докончив, ушел.
Наверху в фойе играл духовой оркестр, помаленьку в гардеробе стали
пригашивать огни, а Вари все не было. Я сбежал по лестнице к входным
дверям, вышел на улицу и стал дожидаться ее под дождем.
И тут Варя появилась из дверей троллейбуса, и, пока она шла мне
навстречу, я вспомнил, как провожал ее взглядом у дверей родильного дома,
куда она несла найденного в то утро мальчишку, и казалось мне, что было это
все незапамятно давно - а времени и месяца не простучало, - и молнией
пронеслась мысль о том, что мальчонка подкидыш и впрямь принес мне счастье
и было бы хорошо, кабы Варя согласилась найти его в детдоме, куда его
отправили на жительство, и усыновить; ах как бы это было хорошо, как
справедливо - вернуть ему счастье, которое он, маленький, бессмысленный и
добрый, подарил мне, огромное счастье, которого, я уверен, нам с избытком
хватило бы троим на всю жизнь!
А Варя, тоненькая, высокая, бесконечно прекрасная, все шла мне
навстречу, и я стоял под дождем, который катился по лицу прохладными
струйками, и от волнения я слизывал эти холодные пресноватые капли языком.
Дождевая пыль искрами легла на ее волосы, выбившиеся из под косынки, и я
готов был закричать на всю улицу о том, что я ее люблю, что невыносимо
хочу, чтобы завтра мы с ней пошли в загс и сразу же расписались и усыновили
на счастье брошенного мальчишку и чтобы у нас было своих пять сыновей, и
что я хочу прожить с ней множество лет - например, тридцать - и дожить до
тех сказочных времен, когда совсем никому не нужна будет моя сегодняшняя
работа, ибо людям нечего и некого будет бояться, кроме своих чувств; и еще
я хотел сказать ей, что без нее у меня ничего этого не получится...
Но не сказал ничего, а только растерянно и счастливо улыбался, пока
Варя раскрывала надо мной свой зонтик и прижимала меня ближе к себе, чтобы
я окончательно не вымок. Мне же хотелось рассказать ей об Эре Милосердия,
которая начинается сейчас, сегодня, и жить в ней доведется нашему
счастливому подкидышу-найденышу и остальным пяти сыновьям, но Варя ведь еще
не знала, что мы усыновим найденыша и у нас будет своих пять сыновей, и она
не слыхала в глухом полусне смертельной усталости рассказа о прекрасной
занимающейся поре, имя которой - Эра Милосердия...
Поэтому она весело и- Володенька, да ты настоящий герой! И какой ты сегодня красивый!
Володенька...
Мы вошли в зал, когда люстру на потолке уже погасили и с трибуны
негромко, размеренными фразами говорил начальник Управления. Каждую фразу
он отделял взмахом руки, коротким и энергичным, словно призывал нас
запомнить ее в особенности. От его золотых генеральских погон прыгали
светлые зайчики на длинный транспарант, растянутый над всей сценой: "Да
здравствует 28-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции!"
Мне нравилось, что он не доклад нам бубнил, а вроде бы не спеша и
обстоятельно разговаривал- Никогда перед нами, товарищи наркомвнудельцы, не стояло более
серьезной и ответственной задачи, - говорил генерал. - Год прошел после
решения МГК ВКП(б) и приказа наркома "Об усилении борьбы с уголовной
преступностью". Многого мы уже добились, но оперативная обстановка в городе
все еще весьма напряженная. И каждый гражданин вправе нас спросить: как же
так, дорогие товарищи, мы Гитлеру шею свернули, мировой фашизм уничтожили,
вынесли на своих плечах неслыханную войну, а пойти погулять вечером в
Останкинский парк рискованно, и ночью ходить через Крестовский мост
небезопасно?..
Он поднял вверх руки, будто сам и спр- ...А ведь люди помнят, что перед войной в Москве уже было
- ...А ведь люди помнят, что перед войной в Москве уже было
практически спокойно! Немалыми усилиями, но своего мы тогда добились:
большинство опасных жуликов переловили, выявили и позакрывали все малины,
пересажали особо злостных, не желающих завязывать с прибыльным ремеслом,
барыг-перекупщиков. Мы официально и абсолютно справедливо объявили об
уничтожении в стране организова- ...Но в сорок первом, когда на фронт ушла большая часть сотрудников
- можно уверенно сказать: золотой фонд московской милиции, - когда все
- можно уверенно сказать: золотой фонд московской милиции, - когда все
внимание, все силы, все материальные и людские ресурсы нашей страны были
сосредоточены на организации отпора немецко-фашистским оккупантам, здесь у
нас зашевелился уголовный элемент. Еще Владимир Ильич Ленин указывал, что
уголовник и спекулянт - первые пособники контрреволюции. Пока наш народ,
истекая кровью, защищал великие социалистические завоевания, нашу Отчизну,
здесь зашевелились, проросли воровские недобитки, организовались и срослись
в шайки и банды, появились малины, расцвели на народной нищете барыги,
спекулянты, как пауки, стали пухнуть на общем горе; они радовались, что от
голода и бедности любая вещь, любой кусок опять превратится в доходный
воровской товар...
Генерал отмахнул рукой- ...И сейчас, когда самая страшная в человеческой памяти война
- ...И сейчас, когда самая страшная в человеческой памяти война
позади, еще шевелится это болото. Преступники пользуются тем, что для
полного и окончательного искоренения их временно не хватает людей, кадров.
Многие опытнейшие сыщики полегли на фронтах войны, новых специалистов пока
еще недостаточно, и поэтому мы огромные надежды возлагаем на пополнение,
поступающее к нам из рядов вчерашних воинов-фронтовиков. Мы надеемся на их
бесстрашие, самоотверженность, высокую вои- Это он о тебе говорит...
- Товарищи фронтовики! Обстановка не позволяет обстоятельно и не спеша
- Товарищи фронтовики! Обстановка не позволяет обстоятельно и не спеша
преподать вам курс юридических и розыскных наук. Вы должны учиться, сразу
же активно включаясь в работу, беря пример с таких наших работников, как
майор Любушкин, капитан Жеглов, майор Федосеев, капитан Мамыкин, майор
Мурашко, капитан Сапегин. Вам лучше, чем кому-либо, известен армейский
принцип: "Делай, как я!" И если вы сможете делать еще лучше, вы обретете
благодарность и признание миллионов московских тружеников, которые вправе
от нас потребовать полного уничтожения уголовной нечисти в нашем прекрасном
социалистическом городе!
Начальнику Управления дружно и охотно хлопали. Потом объявили приказы
о поощрениях и награждениях, и торжественная часть закончилась. Зажегся
свет, и мы вышли в вестибюль. Оглу- Слышал, Шарапов, высокую оценку руководства? Давай, бери пример...
- Слышал,
- А мне показалось, что генерал как раз больше внимания уделил
- А мне показалось, что генерал как раз больше
- Ладно ядовитничать! Недаром я читал где-то, что "Варвара" по-латыни
- Ладно ядовитничать! Недаром я читал где-то, что "Варвара" по-латыни
или по-греческ- Это точно! - кивнула Варя. - Знаешь, Жеглов, я когда с тобой
- Это точно! - кивнула Варя. - Знаешь, Жеглов, я когда с тобой
разговариваю, то чувствую, как у меня во рту растет еще три ряда зубов. И
все на тебя!
И- Тебя, Варвара, не переговоришь! Идемте, я вас приглашаю на
препирались, но весело, без сердца. Жеглов в конце концов махнул- Нет, не забыл. В кармане у меня, в шинели...
- Давай чеши за харчами, а я Варвару твою пока постерегу. Да не бойся,
- Нет, не забыл. В кармане у меня, в шинели...
- Давай чеши за харчами, а
- Что-то чешется под ушком, не послать ли за чекушкой?
- Ох, бисов хлопец, - хохотнул Пасюк. - Тилько бы ему про горилку!
- Ну да, тебе-то она только в компрессах нужна, - огрызнулся Коля. - Я
- Ох, бисов хлопец, - хохотнул Пасюк. - Тилько бы ему про горилку!
- Ну да, тебе-то она только в компрессах нужна, - огрызнулся Коля. - Я
же для общего веселья...- Поздоровайся, Катерина, с сотрудниками. Это руководитель наш - Глеб
Копырин важно сказал ей:- Поздоровайся, Катерина, с сотрудниками. Это руководитель наш - Глеб
Егорыч Жеглов, выдающийся человек...
Проворно крутя маленькой костистой головкой, жена Копырина с нами
всеми поручкалась, всовывая нам в руку свою узкую, как совок, прохладную
ладошку. "Выдающий человек" Глеб Егорыч не произвел на нее впечатления, а
пялилась она главным образом на мои ордена, видимо полагая, что Копырин по
своей обычной безалаберности все перепутал и толком не знает, кто у него
начальник, и уж конечно им не мог быть Жеглов в его защитной штопаной
гимнастерке - рядом со мной, в парадном мундире, при всех-то регалиях! И
все мы, в том числе и Варя, оказывали ей всяческие знаки внимания и
уважения, для того чтобы сделать приятное Копырину, который млел от
безусловного успеха своей супружницы в глазах товарищей.
В буфете всем давали беспл- Нам всем толпиться здесь нелепо, - сказал Жеглов. - Пусть Тараскин с
дома свои харчи, вино и устраивались компаниями у столиков.- Нам всем толпиться здесь нелепо, - сказал Жеглов. - Пусть Тараскин с
Пасюком пока займут стол, а мы сходим потанцуем...
Я был уверен, что за четыре года совсем разучился танцевать, поскольку
и до войны не бог весть какой танцор был. Но Варя потащила меня за собой, и
я сам не понимал, то ли в ногах тоже какая-то память живет, то ли Варя меня
так уверенно вела, а может быть, летел я на крыльях радости, но танцевал я
легко и, оттого что в руках моих была Варя и глаза ее светили перед моим
лицом, совсем исчез в водопаде обрушившегося на меня счастья.
Духовой оркестр, который Коля Тараскин неуважительно называл
пневматикой, старался не отставать от моды и играл "последний крик" - блюзы
и свинги, - но мне это было все равно: кроме выученных еще в техникуме
танго и фокстрота, я не умел танцевать ничего. А Тараскин объяснял, что он
еще умеет танцевать "линду", но она считается чуть ли не неприличным
танцем, и он на всякий случай воздержится.
Потом оркестр сделал перерыв, и на эстраду вышел Боря Шилов, лейтенант
из комендантского взвода. Он очень здорово играл на аккордеоне "хоннер", и,
когда он разогнал на басах "русскую", в круг ступил Жеглов. Ах как он
прекрасно плясал! Мускулистый, весь натянутый как струна, шел Жеглов
неспешно по кругу, и, когда он, постепенно убыстряя шаг, раскидывал в
стороны руки - широко, легко и радостно, - все девушки одновременно тихо
вздыхали: они знали, что он их всех может обнять крепко и ласково. А он,
подчиняясь ритму пляски, все быстрее и быстрее перебирал своими блестящими
сапожками, и дробь они стучали, как армейский барабанщик "Зарю- А-а-ах! - выкрикивал Жеглов, сверкая зубами на смуглом лице, вихрем
паркету ладонями и взмывал в прыжке вверх, словно доски подкидывали его
цирковой сеткой-трамплином.- А-а-ах! - выкрикивал Жеглов, сверкая зубами на смуглом лице, вихрем
проносясь по кругу, и все разом хлопали в такт, любуясь его ловкостью и
стройностью.
Две девчонки выскочили ему навстречу и, поводя круглыми плечами,
прикрытыми цветными косынками, наступали на него разом, а только Жеглов
бросался к ним, отмеряя каждый шаг четким приступом, как они в притворном
испуге подавались назад, и видно было, что они его не боятся, а заманивают.
А он не заманивался, он гордо подзывал их к себе, и они плавными утицами
бесшумно плыли за ним следом, и все повторялось снова, пока он одновременно
о- Ну, видали, как надо ногами работать?
- Ничего не скажешь, здорово! - засмеялась Варя.
- То-то! - победно крикнул Жеглов и потащил нас за собой в буфет.
в глазах:- Ну, видали, как надо ногами работать?
- Ничего не скажешь, здорово! - засмеялась Варя.
- То-то! - победно крикнул Жеглов и потащил нас за собой в буфет.
Хозяйственный Пасюк уже застелил бумагой два сдвинутых столика и
расставил на них наши припасы, две бутылки водки, казенные бутерброды и
чай. С одной стороны рядом с ним сели Тараскин и Гриша Шесть-на-девять, а
напротив - Копырин с женой, Варя, я, и только Жеглов сто- Тараскин, сумку!
"фердинанда", готового уже тронуться в путь. Осмотром, видимо, остался
доволен, махнул рукой и щелкнул пальцами:- Тараскин, сумку!
Коля нырнул под стол и достал из клеенчатой хозяйственной сумки
бутылку шампанского. Шампанского! Я его давненько не видел. Толстая зеленая
бутылка с серебряным горлом и закрученной проволокой пробкой перелетела
через стол и плотно легла к Жеглову в ладонь. Мгновение он мудрил с- За праздник! За нас! За тех, кого нет с нами! - поднял стакан
рванулось, бурля, по граненым стаканам, в каждом стакане бушевала буря
пузырьков - во мне вот так же бушевали сейчас пузырьки радости.- За праздник! За нас! За тех, кого нет с нами! - поднял стакан
Жеглов...
Я только пригубил свой стакан и придвинул его ближе к Варе - там
всего-то ничего было налито, и мне хотелось, чтобы ей досталось чуть
больше, я ведь мог и водки хлопнуть. И еще меня томила мысль, что, может
быть, правда есть в поверье: если пить из одного стакана, то мож- Наш стол вашему кланяется! - И протянул Варе огромную, яростно
мысли о ней и ничего бы мне не надо было говорить ей о счастливом найденыше
и наших пяти сыновьях.
Подошел Мамыкин, сказал со смехом:- Наш стол вашему кланяется! - И протянул Варе огромную, яростно
желтую, насквозь просвеченную солнцем пшенку - горячий кукурузный початок,
заботливо присыпанный крупной серой солью. - Ешь, Варюха, на здоровье...
Варя укусила кукурузу, и это было очень смешно - будто на желтой
флейте играла, - потом передала ее мне, а я и попробовать н- У тебя, Шилов, компас есть? Вот и иди, и иди, и иди...
после одного его укуса зерен осталось не больше половины.
Пришел Боря Шилов приглашать Варю на танцы, но Жеглов упредил его,
строго сказав:- У тебя, Шилов, компас есть? Вот и иди, и иди, и иди...
И сам повел Варю танцевать вальс. Я смотрел на них и мучился даже не
от ревности, а от того, что Варя сейчас весело хохочет в объятиях Жеглова и
он чего-то ей на ухо говорит и говорит... А как он умеет говорить, я знаю,
и лучше было бы, чтобы Варя сейчас была со мной, потому что я-то еще н- Держи, может быть, сгодится. Меня сегодня дома не будет... - И
вечером...
Вспышкой, ослепительно и незаметно, промчалось время, смолкла музыка,
погасли огни, разошелся народ, и уже в раздевалке Жеглов сунул мне в руки
пакет:- Держи, может быть, сгодится. Меня сегодня дома не будет... - И
куда-то умчался, не попрощавшись с Варей. Я разодрал угол пакета и увидел,
что в нем бутылка шампанского.
Дождь на улице кончился, только ветер носил водяную пыль и горьковатый
запах мокрых деревьев. Желтые лампочки иллюминации засвечивали серый рваный
подзор низких облаков, и от этого колеблющегося света лицо Вари было бледно
и прозрачно. С шипением вспарывали лужи редкие автомобили, и этот трескучий
шорох еще сильнее подчеркивал тишину, непроницаемо-ватную, как замершая у
моих губ клубочками пара немота. И воздух затвердел, как желто-серый натек
на сосне.
Мы дошли до Лесной улицы, где была остановка трамвая, и мне надо было
что-то сказать, что-то сделать, потому что, если Варя перейдет на другую
сторону дороги, это путь к ее дому, а если мы останемся здесь, то это
маршрут ко мне. Но я будто окаменел, я не мог рта раскрыть, во мне все
тряслось от напряжения, от ужасного волнения - я та- Не надо ничего говорить, Володя. Я знаю все...
От Савеловского вокзала показался красный завывающий трамвайный вагон.
Я взял Варю за руку, я весь подался к ней, но она, не глядя на меня,
сказала негромко:- Не надо ничего говорить, Володя. Я знаю все...
В трамвае было полно свободных мест, но мы стояли на задней площадк- Когда я была маленькая, я перед праздниками старалась пораньше лечь
держался одной рукой за поручень, а другой крепко прижимал к себе Варю.
Полыхала неживым пронзительным светом над головой синяя длинная лампа, а
Варя чуть слышно шептала мне:- Когда я была маленькая, я перед праздниками старалась пораньше лечь
спать, чтобы проснуться - и праздник уже наступил. Володя, милый, я все
время сейчас как перед праздником, как перед полетом, как перед удачей.
Володя, любимый, я хочу закрыть глаза и проснуться счастливой. Господи,
какая радость - жить накануне счастья...
И оттого, что ее волосы были на моем лице и совсем рядом был мерцающий
полумрак ее морозных серых глаз, которые казались сейчас сине-зелеными,
оттого, что я слышал бой ее сердца под своей рукой, казалась мне трясущаяся
и прыгающая трамвайная площадка огромными качелями, замахнувшими меня так
нестерпимо высоко, пугающе и сладко, что я закрывал глаза и тихо
постанывал, и счастье было острым, как боль.
Я не зажигал света в комнате, мне не хотелось, чтобы Варя видела
холостяцкую убогость нашего жилья. И мне помогали машины на улице - они
настырно вламывали в комнату молочно-белые дымные сполохи своих фар, и по
комнате носились - со стены на потолок и в угол - голубоватые размытые
пятна, рвавшие тьму в клочья.
На стуле рядом с кроватью тихо шипело в стаканах шампанское, которое
подарил мне мой друг Жеглов. И так же тихо дышала на моей руке Варя, и я
боялся шевельнуться, чтобы не разбудить ее, и я смотрел все время на ее
тонкое лицо с чуть запавшими скулами и глубокими тенями под глазами, и
сердце мое рвалось от нежности, благодарности и надежды, что с этой
девочкой мы проживем вместе сто лет, усыновим нашего найденыша и вырастим
пять сыновей, которые в какие-то сроки выйдут на улицы моего огромного
города, Города Без Страха, и то, чем занимался много лет их отец, будет им
казаться удивительным и непонятным. Они и знать не будут, чего стоило,
чтобы на этих улицах, где они гуляют со своими девочками, томимые нежностью
и предчувствием завтрашнего счастья, никто никого не боялся, не ловил и не
убивал. Им будет казаться, что Эра Милосердия пришла к людям сама -
естественно и необходимо, как приходит на улицы весна, и, наверное, не
узнают они, что рождалась она в крови и преодоленном человеческом страхе...
Я лежал неподвижно, слушая тихое Варино дыхание, и перед моими глазами
проплывали лица - сержант Любочкин, взорвавшийся на заминированном
лазоревом лугу, и звероватая цыганская рожа штрафника Левченко, с которым
мы плавали через Вислу за "языком", и круглое детское личико Васи Векшина,
которого бандит приколол заточкой к лавке на Цветном бульваре, и все те
бесчисленные люди, которых я успел порастерять навсегда за свои двадцать
два года, и не давала мне покоя, волновала и пугала мысль - почему мне
одному из них досталось все счастье, а им нич- Ты не спишь, мой родной?
холодок неприятного горького предчувствия, тонкая горчинка страха: что-то
должно со мной случиться, не может человек так долго и так громадно быть
счастлив.
Варя, не открывая глаз, спросила:- Ты не спишь, мой родной?
Я поцеловал ее в плечо и снова поразился, какая у нее нежная,
прохладная кожа. Гладя ее вьющиеся волосы и тонкие гибкие руки, я весь
сгорал,- Варя, давай сегодня поженимся...
первыми тополиными листочками, и- Давай, мой родной. Мне так хорошо с тобой, хороший мой...
- Варюша, а что же мне подарить тебе на свадьбу? Ведь на свадьбу надо
Она помолчала немного и, все так же не открывая глаз, ответила:- Давай, мой
- Ты мне подарил себя...
- Ну-у, тоже подарок!
- Ты еще ничего не понимаешь, - сказала она, закрывая мне рот ладонью.
- Когда-нибудь ты поймешь, почему я тебя полюбила.
Она обняла меня за шею, улыбнулась; я в- Мы сами не очень-то знаем цену нашим подаркам. Лет сто назад далеко
- Ты еще ничего не понимаешь, - сказала она, закрывая мне рот ладонью.
- Когда-нибудь ты поймешь, почему я тебя полюбила.
Она положила мне голову на грудь, поцеловала в подбородок и сказала:- Мы сами не очень-то знаем цену нашим
- И что?
- Он преподнес подарок невестам всего мира.
- А как звали студента?
- Его звали Феликс Мендельсон-Бартольди...
свадьбу марш, который он написал перед венчанием в церкви Оноре Сен-Пре, -
денег на другой подарок все равно у него не было...- И что?
- Он преподнес подарок невестам всего мира.
- Брачевание или регистрация смерти?
- И совсем нечего смеяться! - нравоучительно сказала тетя. - С каждым
- Мы на брачевание, - сказала Варя, светя своими огромными веселыми
спросила нас строго:- Брачевание или регистрация смерти?
Варя засмеялась, а я суеверно сплюнул че- Тогда после праздника приходите. Инспектор сейчас болеет, а я только
может- А почему же у вас такое странное распределение? - спросила Варя.
- Потому как со смертью не подождешь, документ срочно родным нужен -
следа не осталось теней под глазами, только заметны были маленькие веснушки
на переносице.- Тогда после праздника приходите. Инспектор сейчас болеет, а я только
по регистрации смерти...- А почему же у вас такое странное распределение? - спросила Варя.
- Потому
- Береги себя...
- А как же! Я тебе вечером позвоню...
- Я сегодня вечером дежурю. Звони завтра. Утром. Жду, мой родной...
форме, как поп в церкви...
Мы расстались с Варей на углу Колхозной - я уже опаздывал к себе в
МУР. Она притянула меня к себе, поцеловала быстро и сказала:- Береги себя...
- А как же! Я тебе вечером позвоню...
- Я сегодня вечером дежурю. Звони завтра. Утром. Жду, мой родной...
102,9K
