
"... вот-вот замечено сами-знаете-где"
russischergeist
- 39 918 книг

Ваша оценка
Ваша оценка
Грустная книга. Назвать ее романом о любви может только человек, который в любых проявлениях жизни ее видит. Что, наверное, для писателя не худшее умение. Обычного читателя скорее будет терзать вопрос, как же так получается, что с виду просто написанный, не слишком богатый на события текст, во-первых, окажется одним из важнейших событий каталонской культуры 20 века, во-вторых, так вытянет жилы и заставит переживать. Потом уже, к концу книги, отогреваясь после утренней прогулки, читатель может спросить себя, действительно ли это роман о любви, и не обесценилось ли в наше время вообще понятие романа о любви.
В поисках объяснений некоторых культурных вопросов, картинок и, что уж скрывать, в поисках перевода некоторых идиом (отличный словарик по тексту) наткнулась на огромное количество исследований "Площади Диамант", ее главной героини, символизма, стиля. Уже это количество заставило присмотреться к тексту внимательнее, иначе можно было совершить ошибку и разглядеть только чересчур прямолинейную связь между прозвищем главной героини, Голубка, и голубятней, которую они с мужем соорудили дома. Только вот как человек не может посмотреть на себя со стороны и путается потому в сложности собственной жизни, так и Голубку возле голубятни охватывает хаос курлыканья, перьев и запахов. Где-то в найденных статьях шептали имя Кафки и двигались к другим связям и символам.
Текст четко разделился на три типа повествования. Большая часть, конечно, обычный рассказ девушки Наталии о жизни в Барселоне первой половины 20 века. Народные гуляния, ухаживания, харизматичный Кимет, свадьба, обиды, голубятня, дети, гражданская война, вдовство, голод, депрессия, бакалейщик Антони, новый дом, свадьба дочери. И, да, именно здесь можно спросить, и про это люди исследования пишут? Пишут. И не в гражданской войне дело ни разу, хотя, как заметил брат голубкиного мужа Синтет, лучше читать историю в книгах, чем писать ее под обстрелом.
Даже в главах, написанных этим стилем, Мерсе Рудуреда никого не может обмануть простотой повествования. Во-первых, Голубка редко кого называет по имени - то ли от утраты собственного, ведь имя Наталия ее муж Кимет отправил в небытие в самом начале, то ли из деликатности, как будто настоящее имя человека, как у древних племен, вещь сакральная. И так и ведется рассказ:
Подошла, то бишь, старушка, и старик и старушка остались рядом. Цитата запомнилась из-за звучания, но вообще жена отца, родители Кимета, бакалейщик до самой свадьбы, работодатели - все остаются el senyor del guardapols, la filla de la casa, la senyora del meu pare. Имена принадлежат избранным. Даже сама Наталия в годы возвращения от Голубки к настоящему имени становится известной в парке (возможно, там в же парке Гуэль, где встречалась с Киметом до свадьбы) как la senyora dels coloms, которая из сеньоры с голубями вдруг развивается до "la senyora dels coloms s'enyora dels coloms", "сеньора с голубями скучает по голубям". Каталонцам-то все равно, а вот мне до сих пор странно, как они с именами собственными используют определенный артикль: la Enriqueta, en Quimet, el Mateu. Только у Наталии во всем тексте нет артикля, то она представляется просто (тогда артикль не нужен), то ее вежливо величают уже сеньорой Наталией.
Еще одна особенность языка - прошедшее время, образующееся при помощи глагола "идти" и инфинитива нужного смыслового глагола. То есть то, чем в куче языков люди привыкли обозначать будущее время, в каталонском - одно из прошедших. Во-первых, к этому поначалу трудно привыкнуть, во-вторых, создается особенное соотношение текста и времени, в-третьих, это такой поразительный поэтический прием, что ах.
Даже не зная языка, можно заметить, что в цитатах постоянно используется союз "и" в начале предложений. Если оставить в стороне подражание разговорному языку, сразу замечаешь, что союз не только соединяет все события воедино, но, как и прошедшее время, придает тексту постоянный ритм. Вот так маленького Голубкиного сына Антони отдают в колонию на время, потому что Голубке кормить его нечем - слова словами, а мальчишкины рыдания " no em deixis", "вцепившись мне в юбку, и не бросай меня, я умру, и все будут меня бить, и я - что он не умрет, что не будут его бить", все рвет напополам у меня.
А вот здесь маленькая Наталия из обделенной дочери, подруги и молодой девушки вдруг становится взрослой, потому что ее приглашает на танец Кимет, и все соединяющие i оставлены ни с чем вопросительными знаками ворвавшегося в жизнь Кимета. В самом начале романа Наталия становится Голубкой и остается совсем одна - пока, конечно, с Киметом, его идеей о семье, о доме, его братом Синтетом и другом Матеу.
Смерти матери и отдалению от подруг Кимет противопоставить ничего не может:
Отчасти одиночество Наталии тем и вызвано, что разделить его не с кем, нет никого похожего. Три товарища, конечно, бравые молодцы, но Кимет, как ни крути, патриархальная свинья, который не может не загнать жену в угол. Мнение о нем переходит и на двоих других, пока оба по очереди не приходят проститься с Наталией во время войны, там видно и как боится Синтет, и как грустно все терять Матеу. Все были республиканцы, храбрые, открытые, далее по тексту, но двойная смерть братьев во время боев оставила меньшее впечатление, чем расстрел Матеу посреди площади. "Они всегда расстреливали посреди площади", и вот этот странный абзац с "и", с кто сказал, что сказал, посреди площади, посреди какой площади, а она не знала, какой площади.
То же стихотворение с повторениями встречается и в день свадьбы Риты: Рита была одета в свадебное платье, потому что я захотела, чтобы она надела свадебное платье, потому что хорошая свадьба - это когда на невесте свадебное платье, и это все куда лучше звучит в оригинале))
Рита, не могу не отметить, поросенок жуткий, самоуверенностью вся в Кимета, но в хорошем смысле. Когда бакалейщик Антони, второй муж Наталии, дал ей денег в приданое, ее жених Висенс сказал, что будет любить жену и без приданого, на что Рита, и так притворявшаяся всю дорогу, что не собирается замуж, ответила: не, лучше с приданым, надо же что-то иметь свое, когда я с тобой разведусь. Висенс же хоть и прелесть, но именно на нем Наталия начинает оттачивать вдруг взявшийся ниоткуда юмор, мол, выглядел Висенс так, будто его убили и оживили насильно. Впрочем, здесь же, во время свадьбы Риты я вдруг заметила, что Наталия забыла совсем Кимета и оправилась совершенно. Жить надо, конечно, но только в тот момент мне стало жаль что Кимета, что и всеми забытых Синтета и Матеу.
Смерть мужа вызвала у Голубки и в книге некоторое помутнение, и тут рассказ о событиях сменился потоком сознания, где действия едва виднелись за мыслями, воспоминаниями, вопросами об осознании себя и прочим малосвязным, но до чего прямым путешествием в голову Наталии. То же повторилось после свадьбы Риты, когда Наталия, проснувшись рано на следующий день, не выдержала и вышла из дома выгулять из себя молодость с ее несчастьем и впустить зрелость с умиротворением. И каждый раз прямо перед простой фразой, которая все меняет: "Приехал военный, позвонил в дверь и сказал, что Кимет и Синтет умерли как мужчины. И отдал мне все, что осталось от Кимета: часы", - мысли Голубки как-то теряют яркость, начинают виться вокруг не то чтобы философских, но каким-то малоинтересных вещей, будто им нужен пинок от жизни, чтобы вернуться. Самый эмоционально тяжелый момент, конечно, происходит уже после смерти всех, кто хоть как-то да поддерживал Голубку. Детей нужно было кормить, еды не было, работы не было, ничего уже не было, и Наталии уже черт знает что в голову лезло. Прежде чем обратиться за спасением к отраве, она жалеет детей, себя и то, что осталось от ее детства - по-детски. "Так мы и уйдем, и все будут довольны, а мы никому зла не причиняли, и никто нас не любил".
Вместе с детством, к счастью, уходит и черная полоса в жизни женщины, тот, кто ей продал отраву, и протягивает руку помощи, находится работа, находится еда для детей, находится, что может не важнее еды для детей, но очень важно, друг.
Отдельные аплодисменты уходят третьему виду повествования - описаниям мест. Наталия по главе посвящает каждому из интерьеров, что для нее важен: новому дому с Киметом, дому, куда она нанялась уборщицей, дому бакалейщика. И речь ведь идет о старой архитектуре Барселоны, которой стоит уделить внимание. При желании можно составить подробный план и воссоздать все комнаты каждого из домов, но не сама дотошность меня покорила, а то, как при помощи вроде бы сухих описаний создались образы этих мест - и как в этих главах, как ни крути, человеку места не было, это были дома, не подчиненные нуждам человека, полноценные и ни в ком не нуждающиеся. Наталия даже задается вечным вопросом о падающем дереве, когда размышляет о раковине с шумом прибоя в доме бакалейщика Антони. И, чтобы кто-то всегда слушал этот прибой, кладет в раковину жемчужину из порвавшегося на Ритиной свадьбе ожерелья.
Прошу прощения за простыню, да еще и без ката; мне показалось важным написать про этот роман хоть что-то, ну а впечатлений оказалось уж слишком много. Конечно, если читатель привык к зловещим особнякам, захватывающим детективам или бластерам в космосе, что тоже очень важно, интересно и здорово, можно не оценить "Площадь Диамант", потому что она не сверкает всеми цветами радуги. Зато, если прислушаться, там тоже, как в раковине, жемчужина спрятана и прилежно слушает прибой.

Наверное, каждый когда-то пытался рассказать себе или другим прожитую часть жизни. Обычно это трудно, а порой и вовсе невозможно сделать. Ты тонешь в ворохе вопросов: что сделать в рассказе (а значит, и в жизни) главным? что аккуратно обойти, чтобы не растревожить стихшие за давностью времени чувства? рассказывать ли какие-то неуместные или неловкие моменты? упоминать ли только друзей или вспоминать и врагов тоже? жаловаться на жизнь или хвастаться достижениями? сосредоточиться на судьбе или на случайностях? вдаваться в подробности или просто обозначить линию жизни? А если ты и вовсе не рассказчик? Вот так и получается, что личные истории выдуманных персонажей оказываются лучшими биографиями, в которых многие люди узнают себя.
«Площадь Диамант» - очень простая история такой нерассказчицы: простым языком простая женщина вспоминает о своей простой жизни, в которой нет ничего великого, да и вообще сколько-нибудь значительного: жизнь, погруженная в ту текущую реальность, которая ей досталась. Кажется, что все, о чем она говорит, это какие-то мелочи: как работала в кондитерской, как познакомилась на танцах с будущим мужем, как сдирала старые обои в своей квартире, как рожала сына, как ухаживала за голубями мужа, как работала прислугой, как прощалась с сыном в интернате, как ходила смотреть в витрине кукольного магазина на плюшевого мишку... Но разве в человеческой жизни вообще есть мелочи? Разве даже самая что ни на есть обыденная жизнь не вмещает в себя целый космос?
Космос Наталии-Колометы уместился в одном хронотопе Барселоны - до, во время и после гражданской войны. Все самые важные события ее жизни – любовь, смерть, возрождение, - втиснуты в эти временные рамки так плотно, что кажется, ни до, ни после них в ней вообще ничего не происходит. Это история любви, в которой любви почти не видно и не слышно. Это история войны, в которой войны с ее разрушениями и бедствиями как таковой нет. Это история дружбы, в которой дружбу воплощают не слова, а поступки. Это история материнства, в которой нет родительско-детских проблем. М. Родореда написала не столько книгу-размышление, сколько книгу-событие: в ней все содержание передано через действия, поступки, непосредственные реакции героев на происходящее в жизни, а не через их рефлексии и переживания. И хотя это уже немного непривычно читать, автору удается хорошо показать взросление, даже возмужание героини, ее постижение самой себя, ее внутреннюю работу над собой, проделанную в попытках принять себя другой и удержать в себе свою новую, другую жизнь.
Книга оставляет трагичное впечатление: крушение надежд, крушение любви, крушение всего, что казалось счастливо предопределенным, и долгое внутреннее несогласие с необратимостью произошедшего. Впечатление усугубляет простой, суровый стиль авторского текста, кажется, в нем нет место вздохам, слезам, жалобам, нервным срывам – одно сплошное превозмогание, одно только мужество жить. И если до смерти Кимета, казалось, героиня с готовностью принимает свою жизнь, как есть, и старается жить, что бы не происходило, держа в себе свои эмоции, то после нее она оказывается неспособной ничего принять, как данность, и это сводит ее с ума, заставляя пытаться хоть каким-нибудь способом вернуться в свое прошлое - туда, где была счастлива или, по крайней мере, могла считать себя таковой.
Внешняя простота этой книги обманчива. Втянувшись в истории Колометы-Кимета и Наталии-Антони понимаешь, что она затрагивает очень глубокие струны души. Так что есть еще нечитаные классики, и надо восполнять пробелы в образовании.

Роман получил название по одной из центральных площадей Диамант города Барселоны, Каталония, Испания.
Маленькая скромная сеньорита Наталия работает в кондитерской. Нелюбимая забитая дочь, малообразованная девушка,простодушна и прелестна в цвете своей юности,:во время народных гуляний на площади Диамант, Наталия привлекла внимание своего будущего мужа. С момента замужества она потеряла даже свое имя, теперь суровый самоуверенный Кимет называет жену Коломета (Голубка).
Книга написана от первого лица: от лица Наталии льется поток слов и сознания. Сколько ей пришлось вынести и вытерпеть за последующие 20 лет! Это история мятежной республиканской Каталонии и событий Второй мировой войны словами бедной простой женщины, матери двоих чудесных детей..Это физическое ощущение от написанного о жизни Колометы (Голубки) по слову Кимета, мужа её. Это остановка дыхания и сердце пропускает удар, когда мать решается на страшное, лишь бы её Антони и Рита больше не мучились от жизни такой.
Маленькая женщина Голубка, сеньора Наталия, танцует на площади Диамант. Она обязательно будет счастливой!
Книга трагична и трогательна, наполнена символами и совпадениями, жизненно правдива, с надеждой на лучшее.
Она замечательна! Книга прочиталась безотрывно, но после нее требуется реабилитация чем-нибудь непритязательным и веселым.

Да и вообще, нам сейчас платить нечем, но я свое знаю — бедные без богатых пропадут, это яснее ясного.

Я, говорит, часто думаю, что со мной будет в старости, хочется, чтобы к тебе с почтением, а стариков почитают, когда они при деньгах…

Как-то при мне сказали про одного человека — этот, что пробка. Я тогда не поняла, что, собственно, хотели сказать. Пробка, она и есть пробка, затычка одним словом. Бывает, никак не закроешь бутылку старой пробкой, тогда я ее обрезаю, точно карандаш точу. Режешь-режешь, она скрипит, не поддается. Очень с ней трудно, потому что она ни твердая, ни мягкая. Потом-то я поняла, почему так говорят, сама стала вроде пробки, ни чем не возьмешь, все — едино.












Другие издания


