The Persistence of the Old Regime: Europe to the Great War

Тезис Арно Майера трудно назвать новым – он пишет, что ancient régime в Европе (в состав которой он без каких-либо колебаний включает империю Романовых) просуществовал до конца Первой мировой. Все рассказы о модерности и трансформации режима он считает преувеличенными и относит к wishful thinking. Прелесть, думаю, даже не в связности изложение, хоть она и крайне уместна, а в богатстве стиля – рассказ Майера просто приятно читать. Да, ты знаешь, что через эти же точки можно построить другой рассказ, чуть больше современности, чуть меньше аристократической реакции, и перед тобой будет уверенный рассказ о восхождении буржуазии в командным высотам власти, но эрудированность и бойкое перо подкупают, черт возьми.

Британские авторы (например, Перри Андерсон, Майкл Манн, Крис Уикхем) предпочитают страновой подход, когда анализ по государствам. Возможно, что американца Майера так любопытно читать именно потому, что он выбрал другой разрез, по темам, от экономической власти старого порядка до идеологической (посредством социального дарвинизма и нездорового увлечения Ницше). С другой стороны, такое подход неизбежно приводит к некоторому самоповтору, когда один и тот же тезис доказывается в разной среде, то в парламенте, то в богеме. Тезис-то в целом один – старый порядок, власть крупных землевладельцев, связанных с короной (в случае с Францией – с контрэлитой, мечтавшей об очередной реставрации), продолжал доминировать везде и во всем, сохраняя экономическую, культурную и военную гегемонию в Европе. Буржуазия везде получала все больше богатства, но при этом не могла никак конвертировать это богатство во власть. Даже в Британии, где структура общества была уже индустриальной (доля рабочих в национальной экономике сильно превышала долю занятых в сельском хозяйстве), старый порядок все еще доминировал.

Мне показалось, что сам нарратив немного противоречив – автор старается рассказать, что новое было угнетено и забито в угол, однако в рассказе о новом так увлекается, так расходится, что читать интересно именно об этом новом, а не о главном тезисе. Рассказ об искусстве, что о живописи, что об архитектуре, показывает, что автор может переключаться между регистрами и улетать в высокие эмпиреи (качественно), да и удивительно читать об объемах производства автомобилей, их было уже вполне порядочно. Кокошка, Дягилев, импрессионисты, постимпрессионисты – все вертится, и кружится, и несется кувырком. Забавно читать про то, как всех их отгоняли от официальных музеев, как кураторов увольняли за покупку картин неофициозных французов.

Интересно в этом анализе и то, как автор показывает расширение франшизы – насколько неравномерно расширялось число людей, имевших право голоса. Сама необходимость снижения ценза, казалось бы, носилась в воздухе, однако понимать-то понимали, а делать не делали, или делали, но странными, не слишком считываемыми публикой рывками.

Что-то устарело, какие-то оценки автора по-прежнему остались маргинальными, но в целом можно сказать, что тезис завоевал место под солнцем. Так, Майкл Манн ссылается на эту книгу Майера, да и в целом ссылки на нее мне встречаются часто. Есть, пожалуй, что-то притягательное в этом прошлом мире. Трудно описать это чувство, но какое-то смутное ощущение беспокойства я ощущал, когда смотрел в венском военном музее на автомобиль Франца-Фердинанда со следами пуль. Вот Майер описывает, что он, наследник австро-венгерского престола, был жутким, дремучим реакционером, вот он строит планы по уничтожению зачатков парламентской демократии, а вот он весь в дырках, и вот Европа летит в пропасть. Самое странное во всей этой трагедии в том, что все всё понимали, все знали, что закончится это все крахом и коронами на мостовой, но все равно шли на обострение ситуации. Надо ли их жалеть? Не строит, казалось бы, однако за собой они увлекли миллионы людей, не имевших никакого желания защищать их короны и привилегии. Возможно, что без войны падение старого порядка могло бы быть менее жутком и эпичным.

В основе книги Арно Майера лежит идея консервативной реакции как причины Первой мировой войны. Идея эта показалась мне достаточно оригинальной (хотя отдельные фрагменты теории попадались и у других авторов, например, Барбара Такман в Августовских пушках не обошла вниманием писателей и философов, весьма активно призывавших к войне, но связать воедино разрозненные факты и тенденции, кажется, никому не приходило в голову) и весьма добротно доказанной. Майер дает взгляд с неожиданного ракурса, возможность увидеть некоторые привычные вещи в новом свете. Он не пишет ничего нового, просто по-иному интерпретирует хорошо знакомое.

Фактически в книге только одна мысль: к Первой мировой войне привело не стремительное развитие капиталистических отношений, мировой торговли, стремление к занятию новых рынков, не превалирование интересов буржуазии, не новое искусство. Причиной войны по Майеру было стремление старых феодальных элит европейских государств к сохранению статус-кво, к удержанию своей власти, сопротивление грядущему капитализму и новым трудовым отношениям. Майер очень подробно рассматривает ситуацию в Европе с середины девятнадцатого века до 1914 года (что сильно напоминает книгу Аристократия в Европе , но если Ливен рассматривает только дворянство в некотором стазисе, то Майер изучает все население континента и делает далеко идущие выводы), с опорой на массу статистических данных, тщательно изучает экономическое, культурное, политическое и социальное влияние столпов старого режима: аристократии, церкви, земельного и служилого дворянства; дворы монархов, палаты парламентов (особенно верхние), реформы избирательного права, и доказывает, что несмотря на Французскую, промышленную и буржуазную революции, восход либерализма и рост пролетариата, эти феодальные элементы по-прежнему контролировали политику, экономику, культуру и общество шести стран-участников Первой мировой войны. Страх перед либеральными течениями, социализмом, профсоюзами, трудовыми и национальными движениями привел к реакции: Ancien Régime с помощью войны решал не проблемы внешней политики, а внутренние кризисы (например, только начало войны позволило Великобритании выйти из тяжелейшего парламентского кризиса, вызванного обсуждением гомруля и беспорядками в Ольстере).

Книга написано не совсем ровно: самый сложный для восприятия раздел - экономика: тяжело освоить весь массив статистики, во время чтения которого изрядно притупляется внимание, в главе про искусство и культуру наоборот, отсутствие статистики и любых конкретных доказательств делает ее несколько неубедительной, хотя с самим фактом сопротивления старых институций художественному авангарду спорить, в общем, смысла нет; да и читается она отлично, как статья из искусствоведческого журнала, написана со знанием дела. Скажем, в случае с Францией выкладки Майера не так убедительны, как указывает сам автор, аристократия в этой стране не имела никакого политического влияния, а экономический вес ее был весьма ограничен. Другие мои замечания проходят по разряду придирок, но все равно: слишком частое и навязчивое употребление выражений accordingly, to be sure и admittedly, под конец они меня просто бесили; навязчивое повторение некоторых моментов раз за разом в каждой главе, словно автор опасается, что его не поймут; очень большой словарный запас автора часто ставит в тупик.

Печально, что несмотря на возраст книги (издана в 1981 году) и идеи, она по-прежнему воспринимается маргинальной из-за консерватизма как коллег-профессионалов, так и общей читающей публики. Конечно, надо понимать, что это не истина в последней инстанции, а теория, хоть и богато и убедительно доказанная, всего лишь любопытный и неожиданный взгляд на привычные вещи, который стоит учитывать при разговоре о прошлом и настоящем.