Так говорил Заратустра. Веселая наука. Злая мудрость

Когда мы любим, мы хотим, чтобы наши недостатки оставались скрытыми — не из тщеславия, но чтобы любимому существу не пришлось страдать. Да, любящий хотел бы выглядеть неким богом — и опять же не из тщеславия.

“Лучше оставаться должником, чем расплачиваться монетой, не носящей нашего образа!” — так требует этого наша суверенность.

Величественные натуры страдают иначе, чем это воображают себе их почитатели: пуще всего страдают они от неблагородных, мелочных вспышек, выводящих их из себя в какие-то злые мгновения, короче, от сомнений в собственном величии — и вовсе не от жертв и мученичества, которых требует от них их задача.

Как ни велика алчность моего познания, я могу брать у вещей только то, что уже мне принадлежит, — владения других продолжают оставаться в вещах.

До того как наступит следствие, верят в другие причины, чем после его наступления.

Из того, что некто есть “великий муж”, вовсе не следует еще, что он — муж; возможно, только мальчик, или хамелеон всех возрастов, или околдованная бабенка.

Потребность считается причиною возникновения; на деле она часто есть лишь следствие возникшего.

Смеяться — значит быть злорадным, но с чистой совестью.

Ничем мы столь охотно не делимся с другими, как покровом тайны — со всем тем, что под ним.

Границы нашего слуха слышат только те вопросы, на которые в состоянии найти ответ.