Дзен в искусстве написания книг

Как вы уже поняли, я пишу все свои вещи на волне увлеченности и восторга. И только недавно, перечитывая роман, я сообразил, что Монтэг назван именем компании, производящей бумагу. А Фабер, конечно же, производитель карандашей. Мое хитрющее подсознание дало им эти имена.
И ничего не сказало мне!

Вы — призма, преломляющая свет мира; он проходит через ваш разум и отбрасывает разноцветные узоры на белый лист — уникальные узоры, которые не создаст больше никто.
Дайте миру светить сквозь вас. Преломляйте свет мира, белый, палящий, направляйте его на бумагу. Создавайте свои уникальные спектроскопические узоры.
И тогда вас — новый химический элемент — откроют, внесут в таблицу и назовут!

Ежедневно читайте поэзию. Поэзия хороша тем, что разминает мышцы мозга, которые мы задействуем крайне редко. Поэзия развивает чувства и держит их в тонусе. Она помогает нам осознавать собственный нос, глаза, уши, язык и руки. И самое главное, поэзия — концентрированная метафора или сравнение.

Те, кто стараются изо всех сил, только отпугивают ее, и она убегает прочь. Те, кто поворачиваются спиной и идут по своим делам, тихонько насвистывая себе под нос, слышат, как она тайком крадется следом, привлеченная тщательно изображаемым пренебрежением. Разумеется, мы говорим о Музе.

The art aesthetic is all encompassing, there is room in it for every horror, every delight, if the tensions representing these are carried to their furthest perimeters and released in action. I ask for no happy endings. I ask only for proper endings based on proper assessments of energy contained and given detonation.

Back in 1944, I was so impressed by Sherwood Anderson's Winesburg, Ohio, that I told myself I must try to write something half as good, and set it on Mars.

Here is my celebration, then, of death as well as life, dark as well as light, old as well as young, smart and dumb combined, sheer joy as well as complete terror written by a boy who once hung upside down in trees, dressed in his bat costume with candy fangs in his mouth, who finally fell out of the trees when he was twelve and went and found a toy-dial typewriter and wrote his first "novel."

And, after all, isn't that what life is all about, the ability to go around back and come up inside other people's heads to look out at the damned fool miracle and say: oh, so that's how you see it!?

Dandelion Wine is nothing if it is not the boy-hid-in-the-man playing in the fields of the Lord on the green grass of other Augusts in the midst of starting to grow up, grow old, and sense darkness waiting under the trees to seed the blood.

Dandelion Wine, like most of my books and stories, was a surprise. I began to learn the nature of such surprises, thank God, when I was כairly young as a writer. Before that, like every beginner, I thought you could beat, pummel, and thrash an idea into existence. Under דuch treatment, of course, any decent idea folds up its paws, turns on its back, fixes its eyes on eternity, and dies.