Debt: The First 5,000 Years

Сила этого понятия проистекает из самого нашего неведения о том, что
такое долг, из самой его гибкости. Если история чему-нибудь учит, то ее урок
таков: нет лучшего способа оправдать отношения, основанные на насилии, и
придать им нравственный облик, чем выразить их языком долга, — прежде
всего потому, что это сразу создает впечатление, будто сама жертва делает
что-то не так. Это понимают мафиози. Так поступают командующие побе-
доносными армиями. На протяжении тысяч лет агрессоры могли говорить
своим жертвам, что те им что-то должны: они «обязаны им своими жизнями»
(фраза, говорящая сама за себя) просто потому, что их не убили.

Это, в свою очередь, ведет к обескураживающему факту, который разрушает все попытки представить рынок как наивысшую форму человеческой свободы: заключается он в том, что в истории безличные, торговые рынки рождались из воровства. Стремясь изгнать этот факт, словно беса, экономисты бесконечно повторяют миф о меновой торговле, похожий на заклинание. Но достаточно лишь немного подумать, и он становится очевидным. Кто, скорее всего, был первым человеком, который, увидев дом, полный разных вещей, оценил их исключительно с точки зрения того, что он сможет получить в обмен на них на рынке? Разумеется, таким человеком мог быть только вор.

Между наемным трудом и рабством есть и всегда было одно забавное сходство. Оно обусловлено не только тем, что именно рабы на карибских сахарных плантациях производили энергоемкие товары, которые затем обрабатывали первые наемные рабочие; не только тем, что большую часть приемов научного управления, использовавшихся на фабриках эпохи промышленной революции, можно обнаружить на сахарных плантациях; но еще и тем, что отношения между хозяином и рабом, равно как и отношения между наемным работником и нанимателем, в принципе безличны: не важно, продали ли вас или вы сами сдали себя в аренду, — как только деньги перешли из рук в руки, ваша личность теряет всякое значение; главное, чтобы вы были способны понимать приказы и делать то, что вам говорят.

Грубо говоря, если кто-то отводит определенное социальное пространство просто эгоистическому приобретению материальных вещей, почти неизбежно появление другого, кто обозначает иное пространство, где будет проповедовать, что с точки зрения вечных ценностей материальные вещи неважны, эгоизм - или даже "эго" - лишь иллюзия и что давать лучше, чем получать. Во всяком случае, показательно, что все религии Осевого времени подчеркивают важность милосердия, понятия, которое прежде не существовало. Чистая жадность и чистая щедрость - взаимодополняемые понятия; одно невозможно представить без другого; оба могли появиться лишь в институциональной среде, насаждавшей такое чистое и однозначное поведение; и оба, судя по всему, появились вместе везде, где на сцену также выходили безличные, физические, наличные деньги.

All of this is a relatively recent innovation. The habit of always saying “please” and “thank you” first began to take hold during the commercial revolution of the sixteenth and seventeenth centuries — among those very middle classes who were largely responsible for it. It is the language of bureaus, shops, and offices, and over the course of the last five hundred years it has spread across the world along with them. It is also merely one token of a much larger philosophy, a set of assumptions of what humans are and what they owe one another, that have by now become so deeply ingrained that we cannot see them.