Возвращение с Западного фронта: На Западном фронте без перемен. Возвращение. Три товарища. Возлюби ближнего своего

... Она шла в своём серебряном платье, юная и красивая, пламенная, как сама жизнь, я любил её, и когда я говорил ей: "Приди", она приходила, ничто не разделяло нас, мы могли быть так близки друг другу, как это вообще возможно между людьми, - и вместе с тем порою всё загадочно менялось и становилось мучительным, я не мог вырвать её из круга вещей, из круга бытия, который был вне нас и внутри нас и навязывал нам свои законы, своё дыхание и свою бренность, сомнительный блеск настоящего, непрерывно проваливающегося в небытие, зыбкую иллюзию чувства... Обладание само по себе уже утрата. Никогда ничего нельзя удержать, никогда! Никогда нельзя разомкнуть лязгающую цепь времени, никогда беспокойство не превращалось в покой, поиски- в тишину, никогда не прекращалось падение. Я не мог отделить её даже от случайных вещей, от того, что было до нашего знакомства, от тысячи мыслей, воспоминаний, от всего, что формировало её до моего появления, и даже от этих людей...

Шквальный огонь. Заградительный огонь. Огневые завесы. Мины. Газы. Танки. Пулеметы. Ручные гранаты. Все это слова, слова, но за ними стоят все ужасы, которые переживает человечество.
Наши лица покрылись коростой, в наших мыслях царит хаос, мы смертельно устали; когда начинается атака, многих приходиться бить кулаком, чтобы заставить их проснуться и пойти вместе со всеми; глаза воспалены, руки расцарапаны, колени стерты в кровь, локти разбиты.
Сколько времени прошло? Что это-недели, месяцы, годы? Это всего лишь дни. Время уходит-мы видим это, глядя в бледные, бескровные лица умирающих; мы закладываем в себя пищу, бегаем, швыряем гранаты, стреляем, убиваем, лежим на земле; мы обессилели и отупели, и нас поддерживает только мысль о том, что вокруг нас есть еще более слабые, еще более тупевшие,еще более беспомощные, которые, широко раскрыв глаза, смотрят на нас, как на богов, потому что нам иногда удается избежать смерти.
В те немногие часы, когда на фронте спокойно, мы обучаем их: "Смотри, видишь дрыгалку? Это мина, она летит сюда! Лежи спокойно, она упадет вон там, дальше. А вот если она идет так, тогда драпай! От нее можно убежать".
Мы учили их улавливать жужжание мелких калибров, этих коварных штуковин, которых почти не слышно; новобранцы должны так изощрить свой слух, чтобы распознать среди грохота этот комариный писк. Мы внушаем им, что эти снаряды опаснее крупнокалиберных, которые можно услышать издалека. Мы показываем им, как надо укрываться от аэропланов, как притвориться убитым, когда противник ворвался в твой окоп, как надо взводить ручные гранаты, чтобы они разрывались за секунду до падения. Мы учим новобранцев падать с быстротой молнии в воронку, спасаясь от снарядов ударного действия, мы показываем, как можно связкой гранат разворотить окоп, мы объясняем разницу в скорости горения запала у наших гранат и у гранат противника. Мы обращаем их внимание на то, какой звук издают химические снаряды, и обучаем их всем уловкам, с помощью которых они могут спастись от смерти.
Они слушают наши объяснения, они вообще послушные ребята, но, когда дело доходит до боя, они волнуются и от волнения почти всегда делают как раз не то, что нужно.
Хайе Вестхуса выносят из-под огня с разорванной спиной; при каждом вдохе видно, как в глубине раны работают легкие. Я еще успеваю проститься с ним.

• Все кончено, Пауль, - со стоном говорит он и кусает себе руки от боли.