Уліс. Частка 1

В стране прекрасной Инисфайл один есть край. То дивный край, земля святого Мичена. Там высится сторожевая башня, всем путникам видна издалека. Могучие покойники там спят, как бы во сне живые пребывая, прославленные воины, князья. Отрадно там журчанье вод, привольных и рыбообильных, где резвятся маслюк и пикша, лиманда и палтус, камбала обыкновенная и калкановая, плотва, сайда и тинда, резвится без разбору всяческое рыбье простонародье, резвятся и прочие обитатели водного царства, числа коих никому не исчислить. Под дуновеньем ласкающих зефиров с запада и с востока могучие деревья колышут свое первосортное лиственное убранство, кедры ливанстии и благовонные сикоморы, платан вознесшийся и целительный евкалипт, и прочие украшения древесного мира, коими земля эта щедро наделена. Там прелестные девы, усевшись у подножия прелестных дерев, напевают прелестнейшие мелодии, забавляясь всяческими прелестными вещицами, как то золотыми слитками и серебряными рыбками, бочками сельди и полными неводами угрей, корзинами мальков трески и лосося, багряными дарами моря и шаловливыми букашками. И славные рыцари стремятся со всех концов искать их взаимности, от Эбланы до Сливмарги, несравненные принцы из непокоренного Манстера и Коннахта праведного, с шелковых равнин Ленстера, из страны Круахана и из Армы великолепного и из благородного округа Бойл, принцы, королевские сыновья.
И высится там роскошный дворец, хрустальный купол которого, сияющий тысячами огней, отовсюду заметен морякам, что бороздят просторы морей в ладьях, нарочно для этого построенных, и стекаются туда все стада и скот тучный и первые плоды той земли, и О'Коннелл Фицсаймон взимает с них дань, вождь и потомок вождей. На исполинских колесницах туда подвозят плоды полей, мешки капусты, полные отборных кочнов простой и цветной и брюссельской, и капусты кольраби, вороха шпината, консервированные ананасы, рангунские бобы, горы помидоров, связки фиг, груды брюквы, корзины грибов, кабачки, репу, вику, ячмень, и округлые картофелины, и с радужным отливом луковицы, сии перлы земли, и красные зеленые желтые смуглые розовые сладкие крупные кислые зрелые покрытые пушком яблоки и лукошки земляники и сита крыжовника, сочного и мохнатого, и земляники, достойной принцев, и малины прямо с куста.

Море, ветер, листва, реки, гром, мычанье коров, скотный рынок, петухи, куры не кукарекают, змеиный ш-ш-ш-шип. Во всем есть музыка. Дверь Ратледжа: кр-р, скрип. Нет, это уже шум. А сейчас он менуэт играет из «Дон Жуана». Придворные во всяческих туалетах танцуют в покоях замка. А снаружи крестьяне. Нищета. Голодающие с синими лицами, едят лопухи. Красота, нечего сказать. Глянь: глянь-глянь-глянь-глянь-глянь: погляди на нас.
Радостная мелодия, я хорошо чувствую. Но никогда бы не написал такую. А почему? Моя радость – другая. Но они обе – радость. Конечно, радость.
Музыка самим фактом уже говорит, что ты. Сколько раз думал, она не в духе, а она начинает вдруг напевать. Ну, тут ясно.

Задетые за живое, закрасневшись, они слушали, впитывали тот поток дивный поток струящийся по коже членам сердцу душе хребту. Блум кивнул Пэту, лысый служитель Пэт плохо слышит, чтобы раскрыл двери бара. Двери, бара. Вот так. Хорошо. Служитель Пэт послушно стал слушать, глухарь тугоухий, у самых дверей стал, слушал.
– Мои печали унеслись.
Сквозь тишину взывал к ним негромкий голос, не дождя шелест, не шепот листьев, не похожий на голос ни струн ни свирелей ни какужихтам цимбалов, касающийся их притихшего слуха словами, их притихших сердец воспоминаниями о жизни – своей у каждого. Полезно, полезно слушать: печали, свои у каждого, унеслись, едва лишь они услышали. Едва лишь они увидели, все потерявшие, Ричи, Польди, милосердие красоты, услышали от того, от кого уж никак не ждешь, ее милосердное мягколюбовное нежнолюбимое слово.
Это любовь поет. Все та же старая сладкая песня любви.