
Ваша оценкаNotes from Underground, White Nights, The Dream of a Ridiculous Man, and selections from The House of the Dead
Рецензии
Аноним7 апреля 2016 г.Читать далееБлагодаря этой потрясающей повести я посмотрела на Ф.М. Достоевского с совершенно с другой стороны. Он остался таким же умным и проницательным, но добавилась какая-то юность и сентиментальность, чего не было в других произведениях. Повесть не большая, но очень емкая.
Меня до глубины души потряс последний абзац:
Но чтоб я помнил обиду мою, Настенька! Чтоб я нагнал темное облако на твое ясное, безмятежное счастье, чтоб я, горько упрекнув, нагнал тоску на твое сердце, уязвил его тайным угрызением и заставил его тоскливо биться в минуту блаженства, чтоб я измял хоть один из этих нежных цветков, которые ты вплела в свои черные кури, когда пошла вместе с ним к алтарю...О, никогда, никогда! Да будет ясно твое небо, да будет светла и безмятежна милая улыбка твоя, да будешь ты благословенна за минуту блаженства и счастия, которое ты дала другому, одинокому, благодарному сердцу!
Боже мой! Целая минута блаженства! Да разве этого мало хоть бы и на всю жизнь человеческую?...У героя нужно поучиться осознанности, нравственной чистоте и безусловной настоящей любви. Эти качества редко встретишь в жизни. Но я верю, что они существуют!!!
10128
Аноним8 декабря 2015 г.Исповедь эскаписта.
Читать далееЯ прочел книгу не о ком-то, я прочел книгу о себе. Даже в наше время мечтатели( правда их зовут теперь эскапистами, что чуть ли не диагноз), существуют и теперь. И я-один из них.
в моем дне один час, который я чрезвычайно люблю. Это тот самый час, когда кончаются почти всякие дела, должности и обязательства, и все спешат по домам пообедать, прилечь отдохнуть, и тут же, в дороге, изобретают и другие веселые темы, касающиеся вечера, ночи и всего остающегося свободного времени. В этот час и наш герой, – потому что уж позвольте мне, Настенька, рассказывать в третьем лице, затем, что в первом лице все это ужасно стыдно рассказывать, – итак, в этот час и наш герой, который тоже был не без дела, шагает за прочими. Но странное чувство удовольствия играет на его бледном, как будто несколько измятом лице. Неравнодушно смотрит он на вечернюю зарю, которая медленно гаснет на холодном петербургском небе. Когда я говорю – смотрит, так я лгу: он не смотрит, но созерцает как-то безотчетно, как будто усталый или занятый в то же время каким-нибудь другим, более интересным предметом, так что разве только мельком, почти невольно, может уделить время на все окружающее. Он доволен, потому что покончил до завтра с досадными для него делами, и рад, как школьник, которого выпустили с классной скамьи к любимым играм и шалостям.Что тут добавить? Это я. Я с детства был таким. И ничего, совершенно ничего не изменилось. Я всегда слишком мало интересовался реальным миром. То есть как...Может быть, напротив, интересовался больше, чем другие? Но только не делами, а миром, как объектом созерцания, как мир, наполненный большими и маленькими удивительными предметами, наделенными эстетической ценностью. А ещё- реальный мир был для меня всегда как -бы трамплином, от которого отталкивалось мое воображение. Действительность преломлялась и преобразовывалась в моем разуме, и в итоге получалось нечто столь прекрасное, какого нет и не может быть в реальном мире. И это нравилось мне куда больше, чем то, что я видел настоящими глазами. У меня были всегда и есть другие глаза, свое внутреннее зрение, которое видит то, что другим видеть не дано.
Он теперь уже богат своею особенною жизнью; он как-то вдруг стал богатым, и прощальный луч потухающего солнца не напрасно так весело сверкнул перед ним и вызвал из согретого сердца целый рой впечатлений. Теперь он едва замечает ту дорогу, на которой прежде самая мелкая мелочь могла поразить его. Теперь «богиня фантазии» (если вы читали Жуковского, милая Настенька) уже заткала прихотливою рукою свою золотую основу и пошла развивать передним узоры небывалой, причудливой жизни – и, кто знает, может, перенесла его прихотливой рукою на седьмое хрустальное небо с превосходного гранитного тротуара, по которому он идет восвояси. Попробуйте остановить его теперь, спросите его вдруг: где он теперь стоит, по каким улицам шел? – он наверно бы ничего не припомнил, ни того, где ходил, ни того, где стоял теперь, и, покраснев с досады, непременно солгал бы что-нибудь для спасения приличий.Лучше и не скажешь, нечего добавить. И откуда берутся такие вот люди? Кто-то назовет нас странными, кто-то- больными вовсе. Кто-то осудит, скажет, что мы живем неправильно. Кто-то и пожалеет. Но не понимая при этом, что мы, мечтатели, на самом деле счастливы. Просто по своему, не так, как это принято, положено. И в свою очередь тоже можем пожалеть тех, у кого нет тайной дверцы, куда можно уйти от реальности. Тех, кто живет одними лишь приземленными делами. У мечтателя все свое- свой мир, куда открыт ход только им, свои личные привычки, привязанности, ритуалы. Но однажды и мечтатель затоскует, и захочет жизни, самой что ни на есть жизни, устанет от одиночества, захочет чтобы его губ коснулся не воображаемый, а настоящий поцелуй, как бы не прекрасна была та любовь, что создал он воображением. И с кем-то настоящим, самым настоящим захочется разделить свой мир и вместе туда войти. И тогда...тяжело придется. Мечтатель не привык и не умеет бороться за свое счастье, он может только мечтать об этой борьбе. И потому, вероятнее всего, проиграет её другому, более включенному в реальный мир человеку. Такая судьба у мечтателей. На самом деле это чистые душой люди, способные любить, как никто, без злобы, без корысти, без собственничества. Только кто оценит это?
Оглянувшись на свою жизнь однажды, мечтатель вдруг поймет, что ничего у него в жизни не было на самом деле. Или все же было? Просто никто не знал о множестве его прожитых жизней во множестве миров. Горькое это счастье. Одиночество посреди воздушных призраков. Нельзя, нельзя так жить...Но как научиться иначе, если ты уже не можешь?
Вот, главный герой "Белых ночей" после 26 лет жизни в воображаемом мире пытается (или не очень-то пытается?) обрести любовь в реальной жизни. Магия удивительных белых ночей свела вместе двух одиноких людей. Его и девушку Настеньку. И вот, кажется , та, кто поймет. Вот- родная душа. "Я сама мечтатель". Но нет, на самом деле нет. Настенька- мечтатель поневоле. У неё была причина мечтать а не жить, так как жить ей просто не давали обстоятельства. А вот ему ничто не мешало, казалось бы. Он был один, он был свободен. Но не жил. Настя сделала свой выбор в пользу другого. И он принял этот выбор, без злобы, без обиды, так, как может только самый чистый душою человек. Он любил, но для неё был только братом, только...камином что-ли, у которого можно обогреться, озябнув, и пойти дальше. Так, она ушла, стала счастлива с другим. А у него остались опять только его мечты. И осталась память о нескольких ночах, и образ этой девушки, окутанной светлым ореолом, и это стало единственным ярким и настоящим событием его жизни.10138
Аноним3 декабря 2014 г.Читать далее"Записки..." преподносятся как произведение художественное, но несомненно основаны на реальных впечатлениях писателя от четырехлетнего пребывания на каторге.
А Иван Александрович Ильин в одной из своих лекций говорил, что в именно в этом произведении следует искать "место для оптимальной точки созерцания" творчества Достоевского.
Федор Михайлович отправился в острог по политической статье, он не убил и не ограбил, но главным героем "Записок..." обозначен осужденный убийца. Можно размышлять о цели этого вымысла можно принять как факт, но факт весьма немаловажный. Достоевский удивительно чувствителен, он впитывает то, что видит, он улавливает малейшие подрагивания души человеческой, он всматривается в бездну человеческого существа с обостренным любопытством, перед которым отступает порой и ужас, и отвращение.
Первые несколько десятков страниц тонут во мраке. Федор Михайлович сходу рассказывает о страшных людях со страшным прошлым, вползающим в общее настоящее, впечатления от первых глав напоминают впечатления самого главного героя от первого времени в неволе; мы погружаемся в смрадную кошмарную тьму, кишащую монстрами. Я всерьез заопасался, что все четыреста страниц будут похожи на столь тяжелое начало, что текст представит собой лишь описание жутких преступлений и душевных уродств, ими порожденных. Как же я был обрадован первому описанию доброго хорошего, искренне симпатичного автору человека (который, к слову сказать, в остроге тоже не просто так оказался).
В мертвом доме нет "благородных" статей, по которым несли мученический крест в тех же Соловках представители духовенства, православные миряне и "белые". В мертвом доме нет извергов-чекистов, стреляющих людям в головы устрашения ради и тем самым перетягивающих внимание наблюдателя на себя. В мертвом доме под надзором обыкновенных служивых людей влачат свой общий быт преступники. Преступники есть политические, или, скажем, контрабандисты (я даже не говорю о невиновных, осужденных по ошибке); они выглядят милыми очаровашками перед массой жутких убийц и душегубов. Достоевскому пришлось жить бок о бок с существами хуже зверей, потому что по слову самого писателя "зверь никогда не может быть так жесток как человек, так артистически, так художественно жесток"; жить не в осаде, не окопавшись с последним патроном, а будто с обыкновенными людьми - деля личное пространство, пищу, отхожее место, крышу над головой, воздух. Вот это страшно.
Конечно, я ошибался, предполагая, что книга будет описывать исключительно кошмары и зло. Разумеется, далеко не все каторжники представляли собой монстров в человеческом обличье, но этот половник дегтя в бочке дегтя в некоторых местах повествования заставляет волосы на затылке шевелиться.
"Иной и не убил, да страшнее другого, который по шести убийствам пришел".Надо сказать, что Федор Михайлович не слишком уж акцентирует внимание на однозначно отрицательных персонажах, не перебирает их злодеяния голыми руками, он просто обозначает их; но обозначает предельно точно и четко, исключая всякую двусмысленность. Достоевский вообще удивительно остр в описаниях, он умеет подобрать наиболее меткие фразы для характеристики того или иного явления, персонажа.
"На мои глаза, во все время моей острожной жизни, А-в стал и был каким-то куском мяса, с зубами и с желудком и с неутолимой жаждой наигрубейших, самых зверских телесных наслаждений, а за удовлетворение самого малейшего и прихотливейшего из этих наслаждений он способен был хладнокровнейшим образом убить, зарезать, словом, на все, лишь бы спрятаны были концы в воду. Я ничего не преувеличиваю; я узнал хорошо А-ва. Это был пример, до чего могла дойти одна телесная сторона человека, не сдержанная внутренно никакой нормой, никакой законностью. И как отвратительно мне было смотреть на его вечную насмешливую улыбку. Это было чудовище, нравственный Квазимодо. Прибавьте к тому, что он был хитер и умен, красив собой, несколько даже образован, имел способности. Нет, лучше пожар, лучше мор, чем такой человек в обществе!"О хороших людях, а точнее, я бы сказал, о хорошем в людях Федор Михайлович говорит много и красочно. Он искренен и честен в своих эмоциях и впечатлениях. Он находит в человеке искорку добра, искорку любви и любуется этой искоркой, пытается время от времени даже раздуть ее. Повторюсь, Достоевский удивительнейшим образом любопытен (и весьма мужественен, без этого любопытство бы затухло), ему до всего есть дело, во время театрального представления он смотрит в глаза зрителям, он заглядывает в самые укромные уголки души, всматривается в них как всматривается в вольную даль сквозь щели между палями, составляющими стену острога.
Вот отрывок из первых впечатлений автора.
"Между угрюмыми и ненавистливыми лицами остальных каторжных я не мог не заметить тоже несколько добрых и веселых. "Везде есть люди дурные, а между дурными и хорошие, - спешил я подумать себе в утешение, - кто знает? Эти люди, может быть, вовсе не до такой степени хуже тех остальных, которые остались там, за острогом". Я думал это и сам качал головою на свою мысль, а между тем - боже мой! - если б я только знал тогда, до какой степени и эта мысль была правдой!"Но писатель смотрит не только вокруг. Годы заключения обращают его взор внутрь самого себя. Он развивает природные аналитические способности, доводит свое мастерство до умопомрачительных высот.
"Помню, что во все это время, несмотря на сотни товарищей, я был в страшном уединении, и я полюбил наконец это уединение. Одинокий душевно, я пересматривал всю прошлую жизнь мою, перебирал все до последних мелочей, вдумывался в мое прошедшее, судил себя один неумолимо и строго и даже в иной час благословлял судьбу за то, что она послала мне это уединение, без которого не состоялись бы ни этот суд над собой, ни этот строгий пересмотр прежней жизни. И какими надеждами забилось тогда мое сердце! Я думал, я решил, я клялся себе, что уже не будет в моей будущей жизни ни тех ошибок, ни тех падений, которые были прежде. Я начертал себе программу всего будущего и положил твердо следовать ей. Во мне возродилась слепая вера, что я все это исполню и могу исполнить..."В книге подробнейшим образом описывается острожный быт. Повальное воровство, тараканы в щах, вино в бычьих кишках, театральные постановки (в который раз наблюдаю какое-то удивительное значение театра в жизни человека, особенно невольника, - вспомнить "Неугасимую лампаду"), госпиталь, каторжные животные, попытки побега, телесные наказания - все это обрисовывается тщательнейшим образом.
"У меня один арестант, искренно преданный мне человек (говорю это без всякой натяжки), украл Библию, единственную книгу, которую позволялось иметь на каторге; он в тот же день мне сам сознался в этом, не от раскаяния, но жалея меня, потому что я ее долго искал".Читаются "Записки..." на удивление легко. Я бы сказал, что по манере повествования эта книга самая простая из тех произведений Достоевского, что я успел прочесть. Множество сюжетных вкраплений, отдельных историй не позволяют вниманию рассеяться, постоянно держат его в фокусе.
Идейное же наполнение представляет собой скорее контекст и скрытое между строк. Идей и мыслей много. Очень много. Мыслей фундаментальных, железобетонных, я бы сказал.
"...да, живуч человек! Человек есть существо ко всему привыкающее, и, я думаю, это самое лучшее его определение" (тут же вспоминаем "Записки из подполья" и добавляем к характеристике неблагодарность).Закончу словами уже упомянутого мною Ивана Александровича.
"Все, что он (Достоевский) напишет позже, будет подобно ищуще-протянутым рукам: либо к Богу, чтобы дотянуться до Него и лишний раз убедиться в Его доброте, любви и справедливости, стать причастным Его изумительной ткани; либо к людям, чтобы заговаривать у них дурное, объяснять им его и (самое главное) чтобы ухватить это дурное в момент его преображения и показать, что не так уж все безнадежно, что зло победило не окончательно; а затем — снова к людям, чтобы насладиться их добротой, их пламенем, которое, сияя, исходит от Бога как отрада и утешение — и, наконец, просто, чтобы сказать, что могут быть, должны быть и будут реально, по-настоящему добрые люди".1085
Аноним6 сентября 2013 г.Читать далееТварь ли я дрожащая или право имею? Тварь! Нет, право имею! Или не имею? Или все твари,а я имею? Никто права не имеет, а я имею: все они меня ниже. Хотя хочу как они. Не имею! Решено! Но я тварь мыслящая, наверное, все-таки имею.
Федор Михалыч в своих "Записках" ведет повествование от лица мелкого петербургского чиновника в отставке, чье болезненное восприятие запутанности и нелогичности собственной жизни и всего мира до крайности обострило отношения с реальностью и ее обитателями.
Данное произведение - предтеча таких великих романов как "Идиот", "Братья Карамазовы", "Преступление и наказание", "Бесы", поэтому весьма любопытно ознакомиться с зарождающимися в Достоевском экзистенциальными настроениями. Тут для справочки можно почитать и Википедию:
В экзистенциализме, согласно Р. Мэю, человек воспринимается всегда в процессе становления, в потенциальном переживании кризиса, который свойственен Западной культуре, в которой он переживает тревогу, отчаяние, отчуждение от самого себя и конфликты.
Человек является способным мыслить и осознавать своё бытие, а следовательно, рассматривается в экзистенциализме как ответственный за своё существование. Человек должен осознавать себя и быть ответственным за себя, если он хочет стать самим собой.
Точнее главного героя и не опишешь. Он зол на себя, на весь мир, на тех, кто его любит, на тех, кто не любит. Для большего ощущения иррациональности и несправедливости в данной повести (как и в других произведениях Достоевского) показывается моральное и социальное дно, притом главный герой плавает где-то посередине и никак не может решить, где же ему тяжелым камнем на века приткнуться. Проститутка, разумеется, чиста душой и не теряет способности к исправлению положения, успешные друзья, разумеется, глупцы и разложенцы, а наш герой - умен, чист душой, птица высокого полета, но отчего-то чувствует смятение в груди, страшится осуждения и осмеяния глупцами, сам себя то причисляет к лику святых, то смешивает с петербургской грязью. Кризис налицо! Что с этим делать - не понятно, но совершенно ясно, что процесс полураспада уже начался и остановке не подлежит.
Вечные вопросы бытия (смысл которых, пожалуй, заключается не в ответах, а в их поиске) в повести грубо оголены, никакого вам сентиментального малосольства, только страдания, только хардкор. А уж пострадать писатель, судя по всему, был не дурак.
Еще немного и примусь за Кьеркегора.
1078
Аноним29 ноября 2011 г.Когда я дошёл до самого дна, снизу постучали
Ежи Лец
Сколько мерзости можно найти в человеке. И Достоевский делает это чрезвычайно откровенно и правдиво.1076
Аноним21 апреля 2011 г.Эта книга вызвала у меня больше эмоций, чем какая-либо другая в моей жизни. Чуть не плакал, а может даже плакал. Про главную героиню думал какая же она СУУУУУУУУКА. Но может быть я тогда был слишком молодой, и поэтому эта книга меня так сильно зацепила?
10117
Аноним18 ноября 2025 г.Непривычно читать такого Достоевского. Действительно сентиментальная и очень наивная повесть. 17-летняя Настенька понятна в своей восторженности и неискушенности. Но вот 26-летний герой выглядит совсем ребенком. Легкий и воздушный слог создает теплую поэтичную атмосферу.
9106
Аноним4 ноября 2025 г.“Я даже думаю, что самое лучшее определение человека – это: существо на двух ногах и неблагодарное”
Читать далееКнига, которую можно назвать взрывной бомбой, заложенной под фундамент всей мировой литературы...
Это не просто повесть, а яростный, нервный и невероятно современный монолог. Перед нами — исповедь «подпольного человека», отставного чиновника, который выворачивает наизнанку собственную душу, а вместе с ней и душу всего так называемого «прогрессивного человечества». Он умён, желчен и до боли осознаёт всю фальшь окружающего мира и собственную несостоятельность в нём.
Главная сила этой книги — в её беспощадной честности. Достоевский с хирургической точностью вскрывает самые тёмные уголки нашего «я». Его герой бунтует против закона «дважды два — четыре», против рационального устройства вселенной, где человеку отведена роль винтика. Он готов страдать, лишь бы доказать свою свободу, даже самую уродливую и саморазрушительную. Именно здесь, в этом болезненном самоанализе, и родился русский экзистенциализм.
Книга разделена на две части: в первой — поток ядовитых философских мыслей и отчаянный бунт против «хрустального дворца» рационализма, а во второй — горькая история из жизни героя, которая наглядно иллюстрирует все его теории. Этот контраст между высоким интеллектуализмом и низменными поступками заставляет понять: трагедия «подполья» — это не абстракция, а реальная цена болезненного самосознания.
Чтение это непростое, порой даже мучительное. Герой отталкивает, его мысли кажутся сплошным парадоксом, но вместе с тем ты ловишь себя на том, что в каких-то его язвительных замечаниях узнаёшь и собственные, тщательно скрываемые мысли. Это диалог с самой неприглядной частью себя.
«Записки из подполья» — это вызов. Вызов вашему комфорту, вашим убеждениям и вашему представлению о «нормальности». Это книга-испытание, после которой ты уже не можешь смотреть на мир и на себя прежними глазами.
9107
Аноним29 сентября 2025 г.Реальность мечтателя
Читать далееДовольно сложно мне оценивать это произведение после "Преступления и наказания". Вроде все понятно и хорошо описано, но чего-то мне не хватило.
Жить все время в мечтах и в мечтах видеть, что действуешь, но не действовать в реальности. Это страх реальности или зависимость от мечтаний? Это робость или лень? И опять-таки страх выйти из своей зоны комфорта.
Если честно, не знаю, как бы сложилась жизнь двух персонажей останься они вместе. Я изначально почему-то думала, что так и получится. Но я думала это произойдет на следующий день или в день свадьбы. А так главный герой поплачет немного и пойдет дальше жить в своих мечтаниях. А вот Настенька возможно обрела счастье. Возможно.
Если задуматься не такое уж это светлое и романтичное произведение. Была ли любовь у главного героя? Думаю, вряд ли. Просто из-за того, что в его жизни ничего не происходило и ничего не случалось, его встречи с молодой девушкой стали ярким событием в его жизни. Увлечение? Безусловно. Обидно? Конечно да. Но переживет.9174
Аноним4 сентября 2025 г.Когда нехорошо, то даже лучше...
Читать далееФедор Михайлович посредством своего героя отправляется в очередной заплыв в глубинные пласты хтонического человеческого сознания.
Бывший чиновник в форме мемуаров повествует о том, как он будто пчела собирает нектар от эмоций ожесточенности, одиночества, смены добрых побуждений на подлые. Автор показывает, на то момент еще новое открытие, что морально-нравственное падение таит в себе неизъяснимые иррациональные наслаждения.
Герой упивается своим подпольем, своей ненавистью к миру, самой природе, которая, по его мнению, противостоит личной свободе, тормозит реализацию свободной воли.
Чем более его уход в «подполье» сознания, тем ярче проявляется эмоция злобы. Ему становится легче, когда он злой.
Естественный и легкий путь виден как состояние человека, когда он уходит в аллегорическое подполье и живет в мире отвержения и изощренной злобы. Герой повести доводит свои изыскания до крайности. Он смеется над общественными утопиями и рациональным эгоизмом, утверждая о противоречии таких устремлений сути человека и поэтому их неосуществимости.
Достоевский предвещает этим текстом философию экзистенциализма и вытекающий из нее абсурдизм.
Жить на «свету» требует усилия и постоянной балансировки на краю того уголка сознания, с которого можно упасть в так называемое подполье.
И в связи с таким авторским виденьем, стоит вспомнить, что на смертном одре Достоевский держался за Евангелие, как за средство преодоления искаженной человеческой природы, как за надежду для того, кто хочет покинуть подполье.9226