Notes from Underground, White Nights, The Dream of a Ridiculous Man, and selections from The House of the Dead

«Я был злой чиновник. Я был груб и находил в этом удовольствие. Ведь я взяток не брал, стало быть, должен же был себя хоть этим вознаградить».

Впервые я столкнулся с этой повестью и этой шикарной цитатой в театре Сатирикон на моноспектакле «Константин Райкин. Вечер с Достоевским». Это было тяжелое для (неподготовленного) восприятия сценическое переложение и так не самого легкого произведения. Из всего увиденного и услышанного действа я вынес только эту цитату. Цитата гениальна своей универсальностью и безвременностью.

Федор Михайлович порой очень точно и болезненно задевал некие потаенные струны мой души и наверное это произошло не случайно. « ... я только доводил в моей жизни до крайности то, что вы не осмеливались доводить и до половины». Подобное двойное зрение, когда одновременно смотришь на героя и на себя, соотнося его мысли и поступки со своими мыслями и поступками, не покидало меня на протяжении всей повести.

Первая часть повести я бы охарактеризовал как теоретическую, вторую как практическую. Первая более сложная для понимания, но более внятная. Вторая же, легче, но сумбурней.

Все кто читал эту повесть, понимают, что произведение это непростое и свести все истолкование лишь к исповеди лишнего человека у меня не получилось.

Я не чувствую себя в философской терминологии как в родной стихии, но все же уловил в этих записках намек на развитие как минимум трех философских концепций. На ум пришли сразу же три персоналии: Эммануил Кант, Зигмунд Фрейд и Жан-Поль Сартр. И если с трудами первого он мог бы быть знаком, то часть идей двух других он, наверное, выхватил раньше времени из ноосферы.

Иммануил Кант. Критика чистого разума, т.е. критика знания приносимого разумом. «Видите ли-с: рассудок, господа, есть вещь хорошая, это бесспорно, но рассудок есть только рассудок и удовлетворяет только рассудочной способности человека, а хотенье есть проявление всей жизни, то есть всей человеческой жизни, и с рассудком, и со всеми почесываниями. И хоть жизнь наша в этом проявлении выходит зачастую дрянцо, но все-таки жизнь, а не одно только извлечение квадратного корня».

« … человек хоть и научился иногда видеть яснее, чем во времена варварские, но еще далеко не приучился поступать так, как ему разум и науки указывают». Эту цитату с таким же успехом можно повторить и в начале XXI века, на мой взгляд, с конца XIX века ничего кардинально в этом вопросе не изменилось.

«Цивилизация вырабатывает в человеке только многосторонность ощущений и … решительно ничего больше». Да, крайне отрицательную аттестацию получил человек со стороны Достоевского «... самое лучшее определение человека — это: существо на двух ногах и неблагодарное».

Зигмунд Фрейд. На слово подполье первой же аналогией так и просится подсознание. Психологическое подполье Достоевского не стройная модель психики человека по Фрейду, так как намешано там преизрядно. В черепной коробке этого неназванного мелкого чиновника одновременно смешалось все и «Я» и «Оно» и «Сверх-Я». Смешалось, но временами все же читается, что вот здесь говорит «Ид», вот здесь «Эго», а вот здесь «Супер-Эго».

Жан-Поль Сартр. Парадоксальная реакция на рационализм сроднит это произведение с экзистенционалистами. Хотя Достоевский по-своему решает проблему свободы. Свобода в каждом человеке, этот синоним сознания у Сартра. Если разум отрицает свободу воли и ставит во главу угла «хотенье» то нам зачастую становится сложно понять свободу воли (выбора), постулированную Сартром. Если уж наш человек сам примется выбирать, то выбор его будет точно не рассудочным. Человек Достоевского априори несвободен, так как всецело подчинен страстям, желаниям, «хотениям».

"Записки из Мёртвого дома" - это, пожалуй, самое моё любимое произведение у Достоевского.

И хотя действие практически всего романа происходит на каторге, это книга о свободе. О такой свободе, о которой мечтает человек в неволе. А финальная сцена прощания с острогом в чём-то знакома многим людям, ведь это так похоже на их расставание с теми местами, где они провёли много лет. С чем таким нам приходится прощаться в своей жизни? Со школой, институтом, прежним местом работы, со старым домом... Любое место может стать тюрьмой духа, любой труд - бессмысленным и бесполезным, но, расставаясь с ним, мы в последний раз оглядываем всё то, к чему уже давно привыкли, и до самого последнего мига не верится, что жизнь меняется.

Когда нескольким арестантам удаётся сбежать, в острог будто проникает освежающий вольный воздух, и в голове постепенно возникают мысли: "Раз они сбежали, значит, и я смогу?". Одна надежда уже делает человека свободнее. Но мечты... они так редко становятся реальностью.

Каторга - это мучения не только нравственные (пусть Достоевский и говорит, что они хуже всего), но и физические. И всё-таки сильнее всего меня задели не описания того, как избивают арестантов - в конце концов, среди них самих есть даже убийцы, - а глава "Каторжные животные". Да и сами арестанты в этой главе выглядят какими-то смиренно-безвольными, бездушными. Впрочем, неудивительно, от такой-то однообразной тяжёлой жизни.

Пса Культяпку, которого все презирали (только главный герой обращался с ним по-доброму), убил один из арестантов, чтобы сделать из собачьей шерсти подкладку для женских полусапожек... Козла Ваську, напротив, все арестанты любили, даже хотели позолотить ему рога, но он невовремя попался на глаза майору - тот приказал зарезать Ваську. Ослушаться майора никто не решился. Страх арестантов перед майором ещё понятен, но вот почему главный герой так спокойно отреагировал на сапожки с собачьей шерстью? Видно, в месте, где сидят отцеубийцы и воры-клептоманы, было не до мести за собаку. А всё равно - обидно...

Достоевский, насколько я знаю, писал "Записки из Мёртвого дома", используя свои личные впечатления, и всё же арестантам сочувствовать не получается. Да, тоска по свободе, которую они испытывают, в какой-то мере знакома каждому человеку, а пытки в остроге жестоки, но Достоевский вовсе не идеализирует их самих: видно, что они преступники, что большинство из них сидит за дело, что их нрав суров и опасен, а способности, которые у некоторых из них были, они растратили совсем не на то, на что следовало бы. А жаль.

"Записки из подполья" - мозговыносящая повесть Достоевского.

Здесь есть та же особая нервическая (шизофреническая) ритмика, которая присуща поздним романам автора. В небольшом произведении Достоевский предвосхитил технику "потока сознания" (в основном, первая часть повести), рассуждения о сознательном и бессознательном:

основные черты будущего экзистенциализма: отчуждение, страх, предсуществование, свободу, абсурдность существования:

рассуждения о хрупкости мира и о живом/неживом (присущие позже модернизму):

Повесть сильная. Всем рекомендую, особенно интересующимся экзистенциализмом.

P. S. "Подполье" - это аллегория, некая атомарная сущность индивида, его "Я".

В мае я впервые побывала в Петербурге пусть и не в период белых ночей. Но даже тогда ночи были уже светлые (по сравнению с Москвой), а воздух весенний и прозрачный. А если поехать туда с любимым, то вообще романтика. Надеюсь, мне когда-нибудь это удастся.
Так и повесть располагает к романтике, созерцаниям и мечтам. Представляется цветущая сирень и аромат, витающий в воздухе. Ночь… И мы видим идущего по улицам молодого человека. Он уже не юный школьник или студент, но вполне взрослый человек, которого от других отличает мечтательный вид и взгляд. Обычно такие люди одиноки в своей жизни. Прагматики считают их чудаками, иногда даже опасными чудаками. А встретиться двум мечтателям практически невозможно – каждый слишком погружен в свой мир и созерцание, и просто может не заметить родственную душу.
Так и наш герой, встретив девушку, – Настеньку – моментально решил, что встретил родственную душу, такую же, как он. И нам кажется, да, наконец-то они нашлись – два одиночества, которые могут составить счастье друг друга, и понимают друг друга с полуслова. Но ох уж эти бесконечные белые ночи. Сколько всего было сказано между ними всего за пару таких ночей. Сколько слез было пролито! Какими восхитительными мечтами наполнены они! Но ночи становятся все длиннее, а дни короче, вместе с ними рассеиваются и мечты…
Настенька… Бедная девочки, совершенно не знает жизни. Полюбила первого мужчину, которого увидела. «Пришпила» его к себе своей несчастностью. Вынудила. У второго вызывала жалость и сочувствие, именно их герой, ищущий чувств, и принял за любовь. Она не вызывает у меня злости за то, что была жестока. Молоденькая и глупая, надеюсь, она счастлива.
А главный герой обязательно будет счастлив – найдет счастье не в Настеньке, так в чем-то другом. Ведь он удивительный человек – ищет прекрасное вокруг себя и находит. Вот чему стоит поучиться!
*****
Бесконечно светлая, легкая и прекрасная повесть, написанная автором в самый прекрасный возраст, когда юность уже практически позади, а зрелось еще не коснулась волос, когда жизнь исполнена ожиданием чуда и верой в лучшее.

Записки из подполья — это настоящий крик души человека, который в жизни не видел ничего хорошего. И не видел он этого, может даже не потому, что не было, а потому, что не хотел видеть. Не зря «Записки» называют чем-то вроде психологического произведения, оно, наверно, так и есть. И все черты главного героя можно найти почти в любом человеке, но в разных формах и степенях. Вот, к примеру, такая черта, как специально мучить себя, некоторая форма душевного мазохизма. Не редко в друзьях это видишь, когда друг тебе жалуется на свою жизнь, ты начинаешь утешать, а он отталкивает твои утешения и продолжает жаловаться. И всё бы ничего, если бы это не доходило до постоянства. А порой слышишь (а то и сам участвуешь), как один человек пытается доказать другому, что он намного несчастнее его; собеседник же пытается доказать обратное, что ему, конечно же, несравненно труднее в этом мире. И так спор и идёт, пока обоим не надоест, но каждый всё равно будет считать, что именно он несчастнее и тем самым будет счастливее, потому что получит от этого огромное морально удовольствие. Ведь, как иногда приятно пожаловаться и обвинить во всём мир, людей вокруг тебя; как приятно сказать, что никто тебя не понимает, что ты один такой, а они другие.

И иногда истинно кажется, что так и есть. А потом приходит душевное похмелье, и ты начинаешь говорить, что ты не лучше их, а совсем даже и наоборот — ты хуже всех. Начинаешь думать, за что я думаю, что тот-то или тот плохие люди? Совсем уж они и не плохие, может даже и лучше меня.

Да-да, всё это есть и всё это правда. Даже если живёшь счастливо, и всё хорошо, но нет-нет, а придёт какое-то странное ощущение, какое-то странное понимание. Впрочем, сейчас это называют чаще депрессией. Но одно от другого недалеко находится.

Если после всего этого ничего не меняется, и через время всё это заново повторяется, а может и не проходит и вовсе, такое поведение становится обыденным для человека, значит, это доказывает, что человек явно получает от этого удовольствие. Иначе что же? Иначе бы мы избавлялись от таких моментов в своей жизни, говорили бы себе: «Нет»! Но так или иначе мы каждый раз возвращаемся к одним и тем же мыслям, ходим, как безумцы, по кругу. И любим себя мы сначала потому, что мы одни такие на белом свете, а все остальные другие; а потом потому, что мы мерзавцы и подлецы, да и вообще хуже всех на свете. Мы любим себя за то, что себя ненавидим.

Да много чего можно сказать по этому поводу. Всё произведение философское, каждая строчка пропитана какой-то мыслью. Короче говоря, сильно Фёдор Михайлович, сильно!

Мы даже и человеками-то быть тяготимся, - человеками с настоящим, собственным телом и кровью; стыдимся этого, за позор считаем и норовим быть какими-то небывалыми общечеловеками. Мы мертворожденные, да и рождаемся-то давно уж не от живых отцов, и это нам все более и более нравится. Во вкус входим. Скоро выдумаем рождаться как-нибудь от идеи.

Очень тяжёлое, болезненное произведение, страшное по той глубине погружения в бездну человеческой души. Вот он перед нами - герой, человек мыслящий, живущий в "умышленном" городе. Да и человек ли? Сам себя он при всей своей гордыне даже насекомым не считает, и упивается этой своей низостью, отсутствием свободы и воли, неумением любить:

Я всю жизнь не мог даже представить себе иной любви и до того дошел, что иногда теперь думаю, что любовь-то и заключается в добровольно дарованном от любимого предмета праве над ним тиранствовать.

Вся повесть - это монолог человека, который сам себя загнал в духовное подполье, "ножницами отрезал" себя от людей, забился, в нору и оттуда льёт желчь на весь мир, любуется своей болью, хоть зубной, хоть душевной, и мечтает стать хотя бы мышью, лишь бы пустым местом не быть.

Из всей жизни героя мы узнаём только о двух эпизодах: об обеде с товарищами и о его отношениях с падшей женщиной. Оба они - иллюстрация к философским размышлениям героя о сознании, разуме, свободе...

Эх, господа, какая уж тут своя воля будет, когда дело доходит до арифметики, когда, будет одно только дважды два четыре в ходу? Дважды два и без моей воли четыре будет. Такая ли своя воля бывает!

Читать эту повесть сложно, будто затягивает болото, возвращаешься к фразам, почему-то запоминаешь формулы этого подпольного героя. И оторваться сложно, причём сюжетные моменты совершенно не интересуют, пытаешься больше разобраться в психологии и философии, предложенной героем, вернее антигероем.

Очень страшно заглядывать в бездну человеческой души, но удивительно притягательно, главное не загонять себя в подполье, чтобы эта бездна не поглотила тебя, ведь, как говорил Ф. Ницше: Если долго вглядываться в бездну, бездна начинает вглядываться в тебя

"Белые ночи" Достоевский

Маленькое и очаровательное произведение гения русской мысли. Маленькое своим объемом, очаровательное своей красивым слогом и невероятной наивностью главных героев.
Втречаются двое при страннейших обстоятельствах: наша Настенька и прилюбопытнейший Мечтатель. Настенька - 17ти летняя девушка, грустившая о своём кавалере; Мечтатель - странный долгоразмышляющий о жизни парень, мечтавший познакомиться с реальной девушкой.
Ох уж этот комизм ситуации, что получилась,  но говорят, что кто-то плачет над этой историей...

Мне очень понравилось слово автора, но без этого было бы странно. А вот к героям истории есть множество вопросов, а может на это и был рассчет. Достоевский показал нам мечтательность и неопределенность в делах любовных юной девушки, и трагедию первой любви, которая, как обычно бывает, случается с нами не в то время, не на всю жизнь и не с теми людьми [назовём это так].

Любить Достоевского — это как любить бурю. Ты знаешь, что она тебя накроет, выбьет из колеи, заставит мучительно думать, рыдать, спорить сама с собой. Но всё равно возвращаешься. Потому что его тексты — как внутренний детектор правды. Он пишет не про других — он пишет про тебя. Только чуть раньше, глубже и болезненнее, чем ты готова признать.

Мне тяжело читать Достоевского. Его фразы — как удары. Его герои — не образы, а голоса внутри. Но «Записки из Мёртвого дома» — это даже не художественный роман. Это опыт. Это свидетельство. Это медленно проживаемая боль, без украшений, без фильтра.

Всё начинается с фразы:

«Наказание заключением — это смерть при жизни.»

И ты сразу оказываешься за стеной. Слушаешь дыхание каторжан, чувствуешь вонь казармы, мерзнешь под надзором часового. Там нет свободы — даже в мыслях. Там нет имён — только прозвища. Там человек — это преступник, даже если он думает иначе. А ещё там есть слёзы, скрытые за притворным весельем, и страшное одиночество посреди толпы.

Достоевский показывает тебе мёртвый дом — не просто тюрьму, а пространство, где всё человеческое будто стирается… но иногда — вопреки всему — всё же оживает. В жесте, в слове, в взгляде. В памяти о добре.

«Человек ко всему привыкает, — это правда, но не ко всему можно привыкнуть, не теряя себя.»

И вот ты читаешь это и думаешь: а к чему я сама уже привыкла? Что я перестала замечать в себе и в других? Почему мне комфортнее отворачиваться от чужой боли?

«Записки из Мёртвого дома» невозможно прочитать на одном дыхании. Там каждое дыхание — как всхлип. Потому что это правда, выстраданная, увиденная, прожитая.

Так почему я продолжаю читать Достоевского?

Потому что после него никакая ложь не проходит. Потому что он учит видеть главное: душу. Даже если она разбита. Даже если она заблудилась. Он не даёт готовых ответов — он заставляет искать их в себе.

Да, Достоевский может вогнать в депрессию. Но это не депрессия от безысходности. Это тревога от правды. От осознания, что человек — не только добро или зло. Он всё сразу. И это страшно. И это честно. И это — навсегда.