Грозовой перевал. Незнакомка из Уайлдфелл-Холла

И я читаю лишь одну молитву – повторяю ее, пока не закостенеет мой язык: Кэтрин Эрншо, не дай бог тебе покоя, пока я жив! Говоришь, я убил тебя – так являйся мне! Я знаю, что убитые являются своим убийцам. Мне известно, что привидения бродят по земле. Будь со мною, прими какой хочешь образ, сведи меня с ума – только не оставляй меня в этой пучине, где я не могу тебя отыскать! О Боже! Это невыразимо! Я не могу жить без моей жизни! Я не могу жить без моей души!

Но твое дело — угождать себе, а ее — угождать тебе.

— Разве ты не знаешь, что ты — часть меня? Так неужели ты думаешь, что можешь вредить себе, ронять себя и я этого не приму к сердцу?

Ведь мы с ним - одно, и я настолько это ощущаю, что его падение, его слабости, его проступки становятся как бы моими. Я краснею за него, я раскаиваюсь за него, плачу, молюсь и страдаю за него, как за себя.

...Однако то, что свет клеймит как романтичность, нередко, по-моему, куда ближе к истине, чем принято считать. Хотя высокие мечты юности слишком часто сменяются пошлым практицизмом зрелости, это ведь еще не делает их ложными.

We deferred our excursion till the afternoon; a golden afternoon of August: every breath from the hills so full of life, that it seemed whoever respired it, though dying, might re-vive. Catherine's face was just like the landscape-shadows and sunshine flitting over it in rapid succession; but the shadows rested longer, and the sunshine was more transient; and her poor little heart reproached itself for even that passing forgetfulness of its cares.

The lass said nothing to her father, but she told it all over Gimmerton this morning.

Плохая причина для верного решения.

Жестокость вала порождена еще большим вашим несчастьем.