Грозовой перевал. Незнакомка из Уайлдфелл-Холла

— Надеюсь, это вам послужит уроком. Не будете впредь пускаться в неосторожные прогулки по горам, — прокричал строгий голос Хитклифа с порога кухни. — Если вам тут ночевать, так у меня не заведено никаких удобств для гостей. Вам придется разделить постель с Гэртоном или Джозефом, если вы остаетесь.
— Я могу соснуть в кресле в этой комнате, — ответил я.
— Нет, нет! Чужой всегда чужой, беден он или богат, и меня не устраивает, чтобы кто-то тут рыскал, когда я не могу оставаться за сторожа! — заявил неучтивый хозяин.
Эти оскорбительные слова положили конец моему терпению. Я что-то сказал, выражая свое возмущение, бросился мимо хозяина во двор, — и с разгону налетел на Эрншо. Было так темно, что я ничего не видел; и пока я блуждал, ища выхода, я услышал кое-что еще, что могло служить образцом их вежливого обращения друг с другом. Сперва молодой человек, по-видимому, склонен был помочь мне.
— Я провожу его до парка, — сказал он.
— Ты проводишь его до пекла! — вскричал его хозяин или кем он там ему был. — А кто присмотрит за лошадьми?
— Когда дело идет о человеческой жизни, можно на один вечер оставить лошадей без присмотра: кто-нибудь должен пойти, — вступилась миссис Хитклиф дружелюбней, чем я ожидал.
— Но не по вашему приказу! — отрезал Гэртон. — Если он вам так мил, лучше помалкивайте.
— Что же, я надеюсь, вам будет являться его призрак. И еще я надеюсь, мистер Хитклиф не получит другого жильца, пока Мыза Скворцов не превратится в развалины! — ответила она резко.
— Слушай, слушай, она проклинает! — бормотал Джозеф, когда я чуть не споткнулся о него.
Старик сидел неподалеку и доил коров при свете фонаря, который я не постеснялся схватить; и, крикнув, что завтра пришлю им фонарь, я устремился к ближайшей калитке.
— Хозяин, хозяин! Он украл фонарь! — заорал старик и кинулся за мной вдогонку. — Эй, Клык, собачка моя! Эй, Волк! Держи его, держи!

Все ж таки однажды мы чуть не поссорились. Он сказал, что жаркий
июльский день лучше всего проводить так: лежать с утра до вечера на
вереске средь поля, и чтобы пчелы сонно жужжали в цветах, а жаворонки пели
бы высоко над головой, и чтобы все время ярко светило солнце и небо сияло,
безоблачно-синее. Таков его идеал райского блаженства. А я нарисовала ему
свой: качаться на зеленом шелестящем дереве, когда дует западный ветер и
быстро проносятся в небе яркие белые облака, и не только жаворонки, но и
дрозды, и скворцы, и малиновки, и коноплянки звенят наперебой со всех
сторон, и вересковые поля стелются вдали, пересеченные темными прохладными
ложбинами; рядом зыблется высокая трава и ходит волнами на ветру; и леса,
и шумные ручьи, и целый мир, пробужденный, неистовый от веселья! Линтон
хотел, чтобы все лежало в упоении покоя; а я - чтобы все искрилось и
плясало в пламенном восторге. Я сказала ему, что его рай - это что-то
полуживое; а он сказал, что мой - это что-то пьяное. Я сказала, что я в
его раю заснула бы, а он сказал, что в моем он не мог бы дышать, и стал
вдруг очень раздражительным. Наконец мы согласились на том, что испытаем и
то и другое, когда будет подходящая погода; а затем расцеловались и стали
опять друзьями.