Овод. Оливия Лэтам

Я никак не ожидала, что Риварес может писать так хорошо. Он говорит именно то, что следует, то, чего не решаемся сказать мы. Как великолепно написана, например, вся та часть, где он сравнивает Италию с пьяницей, проливающим слезы умиления на плече у вора, который обшаривает его карманы!

Революция – преходящий момент в жизни народа. Такова цена, которую мы платим за движение вперед.

время революций насилия неизбежны, но это будет только в отдельных случаях, это будут исключения, вызванные исключительностью исторического момента. А в террористических убийствах самое страшное то, что они становятся чем-то заурядным, на них начинают смотреть как на нечто обыденное, у людей притупляется чувство святости человеческой жизни

лет тринадцать назад, в Лиме. Я говорил, что Перу прекрасная страна, но она не так уж прекрасна для тех, кто очутился там без гроша в кармане, как было со мной. Я побывал в Аргентине, потом в Чили

Рабы всегда ухитряются завести себе собственного раба, и для какого-нибудь негра нет большего удовольствия в жизни, чем измываться над своим белым слугой.

Я рос в богатой семье, меня до невозможности баловали, и я вообразил, что весь мир сделан из розовой ваты и засахаренного миндаля. Но в один прекрасный день выяснилось, что некто, кому я верил, обманывал меня…

вы должны смягчить тон. Уж если преподносить читателю такую пилюлю, так не надо отпугивать его с самого начала резкостью формы.

Жестокость? По отношению к горбуну? – Да… Сам он, конечно, относится к этому совершенно спокойно. Для него кривлянья – такой же способ зарабатывать кусок хлеба, как прыжки для наездника и роль Коломбины для актрисы. Но когда смотришь на этого горбуна, становится тяжело на душе. Его роль унизительна: это насмешка над человеческим достоинством.

наблюдают, а из головы не выходили слухи о том, что арестованных опаивают незаметно для них белладонной 25 опаивают незаметно для них белладонной 25 , – чтобы выманить показания, которые мог дать в бреду кто-нибудь из них.

А как смеялись и болтали люди на улицах!.. Ничто  не  изменилось  с того дня, когда он был полон жизни. Ни одна из повседневных мелочей не стала иной оттого, что человеческая  душа,  живая  человеческая  душа, искалечена насмерть. Все это было и раньше. Струилась  вода  фонтанов, чирикали воробьи под навесами крыш; так они чирикали  вчера,  так  они будут чирикать завтра. А он... он мертв.