Теория описавшегося мальчика

Бывают книги, которые понравились, поэтому о них хочется рассказывать. Бывают такие, которые сильно не понравились, а потому хочется выражать своё возмущение. Бывают книги-головоломки. Они могут и не произвести особо хорошего или плохого впечатления, но их интересно анализировать. Потому о таких тоже можно поговорить.

Но «Теория описавшегося мальчика» — книга-никак. О ней хочется написать невыразительное «Ну ОК» и жить дальше. И спустя годы о подобных книгах вспоминается только то, что особо вспомнить и нечего.

До этой книги я пыталась читать у Липскерова «О нем и о бабочках», но как-то не пошло. Напомнило мне смесь бульдога с носорогом, а если точнее, то Николая Гоголя и Филипа Рота. В современных российских декорациях. Настроения на подобное не было.

«Теория описавшегося мальчика» начиналась более бодро, но в итоге оказалась настолько не цепляющей, что я даже не смогу назвать больше ни одной книги, которая бы настолько меня не впечатлила.

Дочитав «Теорию описавшегося мальчика», я вспомнила, что однажды смотрела «Школу злословия», в которой Липскеров был гостем. Его спрашивали про ресторанный бизнес и Ходорковского, а он сидел весь такой маскулинный и серьёзный (уставший?), отвечал. Единственное, что запомнилось из того интервью — как Липскеров объяснил, что в ресторане хорошо постоянство. Чтоб заведение существовало десятилетиями, но даже если через годы человек заходил в определённое место, то он бы узнавал вкус блюд. Прожарка круассанов должна оставаться неизменной.

Учитывая, что я плохо знакома с творчеством автора, было бы странно утверждать, что он стремиться к чему-то подобному в литературе и сохраняет неизменность во всех своих работах. Что же касается «Теории описавшегося мальчика», то внутри этой книги как раз сохраняется невероятное однообразие текстового. И мне сложно сказать, что это хорошо.

В книге постоянно происходят какие-то события, всё такое шумное, пестрое, бредовое. Однако, нет ощущения, что сюжет хоть как-то развивается. Как главные герои Липскерова живут в никуда, так и текст вцелом живет в никуда. Да и из неоткуда.

Читатель понимает, что текст с чего-то начинается и к чему-то идёт. Вот это «к чему-то» оказывается смыслообращующим и в текстовом, и в жизненном. Текст может быть мозаичным, фрагментарным, включать в себя побочные линии или ретроспективу событий, но всё это многообразие служит одной задаче — высказать нечто.

В тексте есть что, как и зачем. Где-то на стыке всего этого рождается читательский восторг. И я его не испытала, так как не поняла, что у автора болит, кроме желания издать очередную вещь.

«Теория описавшего мальчика» собрана из лубочного, эдакого «русского духа», фантасмагорических элементов, бинаризма и псевдофилософии.
При этом всё это дано просто ради самого себя. С моей точки зрения ни на какую цель оно не работает.

В 21 веке можно что-угодно превратить в искусство, если смотреть многозначительно и создать интерпретацию-посыл. Липскеров даже этим себя не утруждал. Вернее, он не пошёл дальше многозначительного взгляда — просто обратил его на читателя, который и должен, вероятно, придать глубину тому, что ею не обладает.

Герои Липскерова четко делятся на две категории — стереотипные представители некоторой группы и персонажи, которых надо было сделать гипертрофированными и странными, тем самым подчеркнув в них доминирующее проявление. А такая фиксация на странном как доминантном не даёт герою развиваться.

Первая группа персонажей — просто фон сюжета. К ним можно отнести военных, полицейских, соседей, политиков и зрителей на концерте. Они, конечно, нечто делают, но их поступки — поступки группы. Там нет личной истории, биографии, мотивов. Действия этих персонажей сводятся к реагированию.

Вторая группа — герои, у которых будто бы есть биография и действия которых будто бы развивают сюжет. К ним, конечно же, относятся главные герои и приближённые к ним персонажи.

Я написала «будто бы» не просто так.

Биография предполагает то, что некие события прошлого влияют на события настоящего, тем самым формируя определённое будущее. Жизнь может быть непредсказуемой, плохо прогнозируемой. Тем не менее, в ней прослеживаются некие причинно-следственные связи. В сюжетах происходит нечто подобное.

Липскеров же создаёт героев либо такими, чтоб мы ничего не понимали об их прошлом (например, главная героиня), либо же такими, чтоб это прошлое ничего не объясняло в их настоящем (например, главный герой). В итоге читатель может прийти к выводу, что он читает о персонажах, у которых нет никакой движущей силы, кроме демонстрации собственных странностей.

Героиня, которую регулярно смывают в канализацию и которая потом возвращается с новой внешностью. Психиатр-эротоман, жена которого превратилась в ворону, родив ему сына-дятла. Чеченец, которого усыновила еврейская семья, превратившийся в ксилофон с головой и членом. Продюсер с растущей головой, которого чернокожий водитель возит на лимузине. Провинциальная юная дева, которая не против лишиться девственности с ксилофоном и фантазировать о последующем замужестве и жизни в замке.

Меня не смущают эти персонажи сами по себе. Но мне хочется увидеть некий посыл, какую-то идею. Всю книгу я надеялась на то, что замечу нечто особенное: раскрытие того, как могло бы выглядеть новое Средневековье (мессия вот появился), какое-то высказывание о близких отношениях (заявка то была на рассмотрение невозможности удерживать определённую дистанцию и обнаружение того, что вечности-миссии-дела жизни хочется больше, чем отношений), китч как акт иронический (у главных героев имена для этого просто отличные: Иван, Настенька). В итоге получился пшик.

Монологи об отсутствии смерти и множественных вариантах жизни, где в одной мальчик уписывается, в другой добегает до туалета, в третьей сразу идёт в туалет, но потом уписывается во сне и так далее — нечто нелепое в контексте всего сюжета. Нелепое, так как срабатывает эта идея лишь один раз, когда главный герой умирает, не умирая, и проживает второй вариант события с одинаковым стартом. Остальные же части сюжета с этой идеей никак не связаны. Более того, почти все герои книги Липскерова могли бы хотеть переиграть определённые события жизни (например, отменить смерть дочери, превращение жены в птицу, измену любимого человека), но ничего этого не происходит. Жизнь как-то продолжается и выглядит всё более безумной.

В финале книги у планеты Земля появляется близнец. Эта планета-двойник отдаляется от неё и автор делает вывод, что однажды потомки ее найдут и поймут, что смерти нет. Учитывая, что все жители той планеты полностью повторяют жизни жителей этой, то это не столько история о вечной жизни, сколько об удвоении смерти. То есть и это пространственно-временная теория постепенно скатывается в безумие.

В итоге единственный вывод, который напрашивается из всей книги, заключается в том, что жизнь абсурдна. Хоть вечная, хоть раздвоенная или размноженная, она не имеет особого смысла, у людей нет особой связи с себеподобными, все растеряны (пусть даже в глубине души) и хотят найти того, кто им все объяснит и поведёт если не в светлое будущее, то хоть в какую-то точку Б из той точки А, в которой все вечно топчутся. А проводник — одинокий чеченец-ксилофон.

Мысль об абсурдности жизни можно донести и более изящно. Без жесткого бинаризма в виде противопоставления мужского и женского, материи и антиматерии.

Читать эту книгу стоит только тем, кто любит творчество Липскерова или готов читать абсурдное ради абсурдного.

И учтите, что это не литература абсурда как таковая, потому что там нелогичные элементы соединяются в логичное целое, а здесь абсурдные элементы просто будут рассыпаны перед вами, не создавая никакого внятного целого. Будет постмодерная фрагментарность.

Но если вас почему-то есть желание не просто интерпретировать, а додумать за автора, то вам может сильно понравиться эта книга.

«Теорию описавшегося мальчика» очень занимательно пересказывать, когда душный человек спрашивает: «А что читаешь?».

Рекомендую с горящими глазами звучно захлопывать книжицу, шлёпать ладонями по коленям и начинать повестование с глубокого вздоха, чтобы можно было чечевицей речитатива выплюнуть, что есть мужик, но это поначалу был мужик, а потом стал сифоном...а, нет, ксилофоном из карельской берёзы, и ещё женщина на нём играла, сначала одна была, а потом другая, когда первую развоплотило и в слив затянуло, но вторая – это такая же женщина, только другая, а так они его обе в супе мыли и мясом кормили, потом правда дятел стучать начал, натурально дятел, с клювиком и шапочкой, но это днём, а ночью он машину водит, и детишек у него целый лес, а папка психиатром работает, соблазняет студенток песенкой про валенки, нормально жил, пока у Самого (читать с придыханием и знанием дела: да-да, у Того Самого) голова не раздулась что твой воздушный шар, да и не оторвалась совсем, продублировав всю нашу планету зеркальным отражением. Ах да, совсем забыл, ещё дятел мог так беззвучно кричать, что у всех кровь в жилах застывала и можно её отколупывать как карамельку, а ксилофон всё о миссии рассуждал, о предназначении, особенно если его молоточком стукнуть, хотя в целом-то дурак он конечно, даром, что ксилофон... Подождите, ну куда же вы?

Далее вас либо расцелуют, потому что наконец-то можно снять маску человека и поговорить без обиняков – как дятел с дятлом, как цветочное желе по форме человека с рептилоидом, как внетелесная сущность, прошедшая мириады смертей и перерождений, с метафизической структурой зороастрийской жизненной силы, ну или кем вы себя почувствуете после прочтения книги. Либо вам больше никогда не позвонят, что тоже неплохо, любые действия ведь должны вести к какому-то результату.

Впрочем, нет, не любые, и не действия, да и не должны вовсе, ведь описавшийся мальчик как уснул нигде, так и проснулся вникуда, уволакивая за собой в воронку всех остальных персонажей с их мыслями, мыслишками и разговорчиками в строю.

Липскеров щедро начиняет свою историю пространными разговорами о миссии, пути, трансформациях на этом пути, разбавляя резонёрские проповеди ксилофона (а какие ещё могут быть проповеди от кудлатого куска деревяшки с ручками) неожиданными пассажами, обличающими сумрачную натуру своего отечества, гиперболическое яростное рвение жить так, чтоб жилы вздулись и лопнули, потому что с полумерами жить – как-то оно не по-нашенски, оттеняя элегантным абсурдом человеческую типажную мелочность.

Персонажи его пустые, как амфоры на иконах: страдальчески глядят со страниц и таинственное олицетворяют собой что-то_другое, а что – пусть каждый придумает себе сам, тут Липскеров никого не неволит. Хотите, углядывайте в Исламе-Иване буквальный деревянный брусок с клавишами и богословской стружкой в голове, хотите – раскладывайте образ как адаптирующуюся к истошной скорости современного мира Веру, чья суть – приведение людей к свету, или как собирательный образ эпилептоида-пропагандиста, который насаждает безумие массам, в которое сам верит, хотя в предмете особо не разбирается. А при желании можно просто сформулировать всю историю как предутренний нелепый сон мальчика, который хочет писать и уже почти осознал это настолько, чтобы встать и проснуться, но ночной морок ещё липнет вымоченной в спирте ватой.

Эти образы-иконки-символы у Липскерова не лишены обаяния, потому что они не заинтересовывают личностно, но интересны, как может быть интересен небольшой запущенный колодец в густом лесу. Не от колодца зависит, что вы туда кинете, отодвинув крышку, и начнёте прислушиваться, как это что-то падает. Липскеров не даёт ответов кто, куда, зачем и почему, и сложно его за это винить – вы же не будете спрашивать заброшенный непримечательный колодец, кто и зачем его выкопал. Вскрывайте героям черепушки, смотрите в мякотку, наблюдайте, как они сами себя то угнетают, то милуют – в том и забавность всей «Теории описавшегося мальчика», что это не путь из точки в точку, это смешливый процесс из ниоткуда в никуда.

Это точно про эту книгу.
А как вы относитесь к чушикам? Нет, когда роман чушь, он чушь и есть. Чушики же это, когда ткань романа пропитана нереальностью. 

Тут нет никакого иносказания, в реальности Липскерова так все на самом деле и произошло. Более того сцена особого смысла не имеет, просто автору очень понравились образ и имя и он к нему в книге многократно возвращается.
Если вы думаете, что в этом завязка романа, то глубоко ошибаетесь. Завязка была гораздо раньше, когда волны от камня аж из антиматерии, брошенного в пруд, не расходились, а сходились к нему. 
Но не рассказывать же содержание, которое полно событий, удивительных до безумия.
Читают же люди про ведьм и орков? Да и в экстрасенсов верят. 
Липскеров не хуже, а лучше в своем полном пренебрежении здравым смыслом, можно сказать он - квинтессенция фантастики.
И вместе с тем как писатель реалист и бытописатель на мой взгляд значительно сильнее, хотя его бытописательство так же и вполне фантастично. Характеры экзотичны, но их действия вполне логичны в болезненном изгибе их душ и прекрасно вписываются в мир романа.
Толика реализма все в романе все же есть и именно она демонстрируют того Липскерова, которого я люблю. А вот фантаста я лишь терплю, хотя и в восторге от некоторых его выдумок. Впрочем сейчас я уже начинаю сомневаться, в чем же на самом деле секрет Липскерова...
А вот когда Липскеров начал философствовать, прозвучал звоночек, ибо в отличие от Виктора Олеговича делает он это с виртуозной уродливостью. Лучше б не брался....
Также я сильно не в восторге от языка романа, не люблю я нарочито коротких предложений.
Но иногда в них есть и некоторая прелесть

А как вы думаете, что такое "треугольник Малевича". Ни в жизнь не догадаетесь, а я умолчу!))
Мне оченьно нравятся чушики, но я не переношу пустой мистической бредятины про параллельные вселенные, если они не подкреплены уравнениями или должным образом обыграны в произведении. Не важно понимаю ли их я, важно, что есть люди, способные найти в них ошибки. 
И вот чего уж я совсем не люблю, так это профанации. Игнорант, использовавший чиселки в подтверждение своего бреда без понимания для меня просто ничтожество. Липскеров увы этого не избег. 
А тут еще и фразы говорящие, что и с мышлением у автора проблемы:

Масса фантасмагорических явлений завораживает и держит внимание на протяжении всего романа, но кончается все, увы, пшиком. Хотя очевидно, что автор это и сам хорошо понимал.
По совокупности всего лишь унылая троечка, к которой так и просится жирный минус, но при этом книга мне понравилась.  
А у вас такое бывало?

С книгами Липскерова покончено. Не в том смысле, что я поставила крест на его творчестве, а в том, что все написанное автором мной уже прочитано.
И вновь в сюжете полно маразма, буйной фантазии и смеси реальности и несуществующего бытия. Люди превращаются в нелюдей, любовь персонажей необъяснимо бьет через край, смерть и санитары молча наблюдают за действием, а психиатр ставит диагнозы. Вот такие у меня ассоциации с произведением. Виниловую пластиночку из книги, думаю, хотела бы почти каждая женщина, мужчину-ксилофона и ребенка-дятла - никто.
Я ни в коей мере не воспринимаю книги Липскерова как будущую классику русской литературы, как, наверное, никто не думает, что Донцова и Сорокин - это верх таланта и мысли. У каждого читателя есть любимые авторы, с книгами которых мозг отдыхает. Не надо думать о смысле жизни, переживать за персонажей и рассуждать, что хотел сказать автор. Просто читать, попивая чаек или кофе, читать и думать о своем. Дмитрий Липскеров - именно тот "герой", которому я благодарна каждый раз за релакс и хорошее настроение.
"Теория описавшегося мальчика" - это мое многоточие, с нетерпением жду новые книги.

Фантасмагория, сатира, фантастика с философско-научным подтекстом в антураже современной российской действительности? Я так до конца и не понял, что это я такое прочитал. Проваливаешься словно в чьи-то сновидения и не можешь выплыть, следишь за сюжетом, а оказываешься среди сюжетов картин Сальвадора Дали...
⠀
Дмитрий Липскеров, «ТЕОРИЯ ОПИСАВШЕГОСЯ МАЛЬЧИКА», Редакция Елены Шубиной, 2016.
В Москве к пруду бежит огромный мужчина азиатской наружности и бросает камень, круги от которого исходят не вовне, а внутрь, к камню... Мужчина на взводе, женщина пытается его успокоить, они приходят домой и вместе едят прямо в ванной баранину с помидорами, а потом... Женщина сливается вместе с водой в отверстие ванны...
⠀

⠀
Я, конечно, понимаю, что можно писать бредово, но писать такой бред и так убедительно ещё надо суметь. У Липскерова получается. Герои превращаются во что угодно и в кого угодно, говорят умные вещи, видят сны и видения, пытаются постичь тайны бытия. Красивый высокий мужик Иван Диогенович Ласкин, скромный физрук местной школы, находит камень, который считает антивеществом, вспоминает своего деда и афганское детство (в котором он был Исламом), любит Настю, которая в нём души не чает. Соседи пишут наветы и азиатская внешность приносит массу трудностей Ивану. А ещё он проглатывает эту самую "антиматерию" и превращается в музыкальный ударный инструмент ксилофон, на котором начинает играть уже видоизменившаяся после распада на частицы и восстановленная Настя, то есть Анастасия Ольговна Переменчивая.
⠀
По ходу сюжета героя вытаскивают из психиатрической больницы, где зам.главврача вынуждает Настю вступить в интимную связь, превратившуюся в оргию героини с его сыном-дятлом (ночью человек, а днём дятел, рождён от вороны). А неконтролируемое сексуальное притяжение возникает под действием старинной виниловой пластинки с записью песни "Валенки", ошибочно и фатально записанной задом наперёд, чем отец с сыном и пользуются... Ещё находится известный импрессарио, который под влиянием звуков, извлечённых из Ивана-ксилофона, сам преображается внутренне и внешне и помогает нашей славной парочке в организации гастролей в городке Коврове Владимирской области.
⠀
Все эти метаморфозы и духовные озарения приводят во второй части книги к главной битве — противостоянию духовного откровения, вызванного музыкой мужика-ксилофона, с убеждениями задетого за живое врача-материалиста из психушки, которому помогает сынок с тысячами дятлов. Тут и наша провинциальная элита, и звёзды шоу-бизнеса, и наше СМИ, в общем, мистика с реализмом и попыткой пробиться сквозь толщу холодных и озабоченных только хлебом насущным сердец.
⠀
⠀

⠀
Вообще меня поразил Липскеров такой свободой творческого полёта фантазии и самовыражения, было местами смешно, местами грустно, иногда даже умные мысли о параллельных вселенных возникают. Ведь книга как раз о теории мультивселенной (или "описавшегося мальчика" Вити, мать которого брошена мужем и вынуждена приехать к матери в Ковров, но ведь есть надежда, что всё может быть совершенно иначе, если не на этой Земле, то на параллельной хотя бы).
⠀
Книга напоминает мистический реализм, например, Владимира Орлова («Альтист Данилов»), чем-то мне напоминало всё это Мамлеева с его странными героями, есть сатира на грани Пелевина... В любом случае, интересный опыт чтения, автор явно выделяется в современной русскоязычной литератур, правда ничего нового автор не сказал.

Наконец то я добрался до последней изданной книги моего любимого писателя Дмитрия Липскерова. Книги Липскерова погружают читателя в совершенно особенный мир абсурда, магического реализма, превращая реальность в картины Сальвадора Дали. Не обошлось без этого и в Теории описавшегося мальчика. Образы совершенно фантасмагоричны: человек съедает камешел-антиматерию и превращается в ксилофон, ребенок, вылупившийся из яйца, по ночам превращающийся в дятла, новая планета появившаяся из головы умершего продюссера, пластинка с песней Валенки, записанная наоборот и вызывающая сильнейшее сексуальное желание. Фантазия просто безгранична! И эти абсурдные образы соседствуют с вполне жизненными моментами. Например потрясающая история, как афганский старик-снайпер с внуком на "закорках" ходит по горам и стреляет животных и людей, просто для пропитания, для выживания, обменять вещи и шкуры на соль и патроны...
Написано прекрасным, образным языком, читается взахлеб. Но конечно эта книга понравится далеко не всем, это как картины художников-авангардистов, не для всех. Многих отпугнет абсурдность сюжета, обилие секса, несколько нецензурных слов в повествовании. А я творчество Д. Липскерова люблю. И эта книга понравилась, хотя и не так сильно как его ранние произведения, например "Родичи".

Каждый раз Дмитрий Липскеров подвергает своего читателя испытаниям на прочность, на возможность безоговорочно принять к сердцу его фантазии, его упоительные фантасмагории, странные судьбоносные зигзаги, происходящие с героями его книг.
Данный роман не исключение и преданного рыцаря липскеровских книг ждет очередная порция страстей и метаморфоз. Именно эти две ипостаси чаще всего и присущи прозе автора. «Всюду и везде нас ждет необычное и неизведанное», — как будто бы говорит писатель и демонстрирует это почти в каждой главе.
Скромный школьный учитель физкультуры Иван Диогенович Ласкин находит на берегу водоема загадочный камень и считает его антивеществом. В холодную ноябрьскую погоду, он, вооружившись аквалангом, ищет канувший в воде камешек, а найдя, почему-то проглатывает его. Далее происходит фантастическое превращение! Уже в больнице Иван постепенно превращается в ... ксилофон — редкий ударный инструмент, на котором отныне будет играть верная подруга учителя Настенька. Нет, нет, Настенька тоже не является обычным человеком, не думайте! Она умеет уходить в отверстие ванны, сливаясь вместе с водой!
Благодаря ловкому импресарио Жагину, ксилофону Ивану (инструменту с головой и руками), и Настеньке, удается выступать на сцене с фантастической по воздействию на слушателя музыкой, и даже вещать о будущем и настоящем... Вы думаете, что импресарио Жагин обычный человек? Ошибаетесь, необычный! У него будет болеть, а затем расти голова, пока не отделится и не превратится в .... планету!
Практически через весь роман происходит мистическое противостояние с магистром темных сил психиатром Яковом Михайловичем. Ох уж этот Яков Михайлович! Мало ему того, что жена явила на свет вместо человеческого детеныша птичье яйцо. Из него потом вылупится мальчонка Викентий, который днем является дроздом, а ночью — самым настоящим человеком (впрочем автор, видимо забыв, позже утверждает обратное, что, однако, не мешает повествованию). Так этот Яков Михайлович еще и неустанно соблазняет студенточек и медсестер! Есть у него необычная пластинка, где песня «Валенки» записана наоборот! Звуки сего творения привели в сексуальное неистовство даже скромную Настеньку. Впрочем, мужественной и стойкой девушке удалось вырваться из лап мерзавца! Позже Яков Михайлович будет мстить строптивице, насылая на нее и его благоверного целую стаю внуков, людей-дятлов!
Читая новый роман Д.Липскерова, поневоле сравниваешь его с предыдущими книгами и наблюдаешь некоторые изменения. Пара начальных глав — типичны для традиционного Липскерова. Особенно это касается главы, где описывается странствие маленького Ивана с дедушкой по афганским пустыням. Здесь хватает жестоких сцен, демонстрации низменных инстинктов, есть много натурализма и некоторых просчетов вкуса.
Во второй части книги, где описаны музыкальные вояжи Ивана, Настеньки и Жагина, автор заглядывает в арсенал Владимира Орлова, автора «Данилова» и «Аптекаря». Здесь встречаются мягкие комичные и символические эпизоды, сочетаются сатира и философская мистика.
Конечно, роман не для всех! Читателю не стоит смущаться названием романа. Оно носит отвлеченный характер, достаточно символично и спорно.
А тех, кто не равнодушен к Босху и Брейгелю, кто любит Свифта, Гофмана, Майринка, Булгакова, Хармса и, собственно, Липскерова в одном флаконе, может смело перелистнуть страницы этой книги.