Л. Н. Толстой. Повести и рассказы

Идеал мужского начала русской жизни.
Как-то уже приходилось писать, что т.н. «заблуждения» Толстого (как будто у кого-то есть моральное право называть выстраданные убеждения «заблуждениями») – неподсудны, особенно потомкам. Неподсудные по причине целостности личности: жил как веровал, а потому и прощено всё.
«Казаки» столь часто рассматриваемое и критиками, и любителями, и гурманами Толстого произведение, что, как и в случае с «Хаджи-Муратом» или «Степью» Чехова, пытаться сказать что-то новое с точки зрения литературоведения – ну, наивно, по крайней мере. Но всегда есть, что сказать с точки зрения собственной интерпретации текста. А уж тем более в зависимости от возраста, жизненного опыта, рефлексии и саморефлексии. Так и с «Казаками»: что осталось вне поля профессиональной критики? Проблемное поле – известно, история создания и литературные особенности – тоже.
Но попытка собственной интерпретации у меня была вызвана прочтением «Героя нашего времени» и тем ракурсом, что попытаться в лицах, запечатленных не в исторических документах, но в произведениях художественных, увидеть «физиономии», по выражению той эпохи, русского колониализма (в терминах марксизма) или миссии «белого человека» (в терминах Киплинга). Каков русский колонизатор-миссионер? И, конечно же, вопрос самый актуальный: генезис трений, противоречий, непонимания между русскими и Северным Кавказом. Что в основе? Когда возникло? Как складывались взаимоотношения? Какими были русские тех лет? Как относились к местному населению? При этом, разумеется, всегда было понимание различия исторического документа и художественного образа писателя. Но всё же вернемся сначала к убеждениям Толстого относительно «здорового начала простой жизни».
Самое удивительное: как такой прозорливый человек, писатель, личность вообще мог поставить себе вопрос таким образом? Понятно, что предтечей был Руссо. Понятно, что не произошли те события, случившиеся позже и показавшие «естественные» ограничения «человека простого» в том, какими качествами он был наделен умозрительно гением русской литературы. Толстой – самобытный, глубокий писатель-мыслитель-философ. Ничего на веру, кроме самой веры! Отношение к «простым» людям, разумеется, не было случайным ни в «Казаках», а уж тем более в более поздних произведения. Можно предположить, что эсхатология с понятным направлением духовного движения, «развития» человека и человечества, показывает путь к концу – физическому, по крайней мере. Что не может не сопровождаться упадком нравов, что Толстой и наблюдал в привычной для него среде. Выход – в опрощении, возврате к незамутненной жизни «простых» людей, живущих в гармонии с природой, собственно, почти и не выделивши себя из природы. Но и там всё настолько далеко от того, как понимал гармонию Толстой. Прекрасная иллюстрация – фильм «Легенда о Нараяме». И фильм, и повествование – совершенно из другой цивилизации, но есть ли там гармония? А если она и есть, то это гармония вовсе не человеческого общества. Как мы, европейцы, это понимаем. Но тут уже полемическая область, где нужно договариваться о терминах.
Поразительная «слепота» гения: живя «казацкой» жизнью ты никогда не сможешь подняться в осознании себя, своих проблем на уровень «сознательной» же жизни. Для этого у тебя нет ни времени, ни сил. А быть «простым» в нравах и «просвещенным» в познаниях – решительно невозможно. Так же, как чуть-чуть беременной. Так не бывает. Что, собственно, демонстрировал Лев Николаевич собственной жизнью. Но мне бы хотелось и «предостеречь» от соблазна цитирования Библии, того места, где о помножении познания и помножения скорби. Трудно согласиться, что собственная жизнь – это лишь помножение скорби через помножение познания. Невозможно согласиться с тем, что проживая и, в теории, приобретая мудрость, эта мудрость есть лишь единственно – скорбь. Святые отцы православия, да и не только, - разве это не демонстрация иного? И печать светлого понимания и умиротворения на их лицах в момент ухода из этой жизни –разве это иллюзия и обман? Поэтому ещё раз: речь не об известном «заблуждении» относительно жизни «простой» или «цивилизованной». Речь о том, почему Толстой убежденно придерживался, да что там придерживался - проповедовал именно такие свои взгляды?
Ещё такая мысль: представление об обществе как об испорченном, пардон, сообществе и не более того – подобным, спекулятивным образом может рассуждать лишь ум незрелый. Да, к моменту написания Толстому было что-то около 30. Но подобный взгляд у Толстого остался на всю жизнь. Удивительно! Зададимся вопросом: может быть, как это бывает почти всегда, может быть, подобное отношение к обществу – следствие какой-то психологической драмы глубокого человека? В «Казаках» - повести удивительно светлой, ясной, легкой, читающейся с прекрасным настроением, написанной прекрасным литературным языком, явно на каком-то душевном, духовном подъеме, можно, на мой взгляд, проследить начало той личностной эволюции, или саморазвития, как сказали бы сейчас, самого Толстого. Ведь что волнует, над чем размышляет, занимаясь самоедством Оленин? Азартные игры, обманутые женщины, ложь, лицемерие, пустое время препровождение, - вот от чего он хочет уйти. А в конце, в пределе, сам Толстой приходит к созданию собственной «системы», покоящейся на его собственном прочтении христианства, то есть он приходит к собственной, продуманной и обоснованной мировоззренческой системе.
Повесть ясная, чистая, по-хорошему легкая. В ней в каждой строке – жизнь! Горы, реки, лес, охота, напряжение приграничной жизни, перестрелки, засады. Искреннее желание понять и принять образ жизни и, следовательно, образ, строй мыслей казачей станицы. И через всё – женская плоть, женское тело, желание обладать ею. Эта плоть в буквальном смысле не дает спать Оленину, она кружит голову и просто сводит с ума здорового физически и морально молодого человека. Оленин смотрит на Марьяну, да нет, Толстой смотрит на казачку и видит только платье-рубашку-сорочку Марьяны, за которым мужское воображение рисует молодое, красивое, ждущее мужчину-хозяина с его ласками и требованиями любви тело. О чем пишет по большей части Оленин в своем дневнике? Да об этом же и пишет – о женщине! О чем мечтает-фантазирует молодой человека? Да о том, о чем мечтают и фантазируют все молодые мужчины! Обо что разбиваются все умозрительные «системы» Оленина относительно собственного предназначения и главной же обязанности=основы счастья – служения и самоотречения во имя других? О женщину и разбивается! Почему гений Толстого «не дошел» до того, что ведь после насыщения им ведь и поговорить будет не о чем? Что ничего общего нет ни в их взглядах, ни в образе жизни и идеалах? Почему так? Скорее всего, как и в случае Печорина – молодость! С её иллюзиями вечного семейного счастья с единственным человеком до самой последней черты. Но это – так человечно, слишком человечно, как говорит любимый Заратустра.
Нашел ли я в повести того, чего искал, если не для объяснения, то попытки понимания взаимоотношений русских с кавказцами? И да, и нет. В этом отношении «Хаджи-Мурат» дает больше, о чем я пытался написать в отзыве. Здесь интересен другой момент: русские и русские, православные и староверы. Послушаем Толстого: «Очень, очень давно предки их, староверы, бежали из России и поселились за Тереком, между чеченцами на Гребне, первом хребте лесистых гор Большой Чечни. Живя между чеченцами, казаки перероднились с ними и усвоили себе обычаи, образ жизни и нравы горцев; но удержали и там во всей прежней чистоте русский язык и старую веру».
Далее: «Еще до сих пор казацкие роды считаются родством с чеченскими, и любовь к свободе, праздности, грабежу и войне составляет главные черты их характера. Влияние России выражается только с невыгодной стороны: стеснением в выборах, снятием колоколов и войсками, которые стоят и проходят там».
Вот ещё: «Казак, по влечению, менее ненавидит джигита-горца, который убил его брата, чем солдата, который стоит у него, чтобы защищать его станицу, но который закурил табаком его хату». «Он уважает врага-горца, но презирает чужого для него и угнетателя солдата. Собственно, русский мужик для казака есть какое-то чуждое, дикое и презренное существо, которого образчик он видал в заходящих торгашах и переселенцах-малороссиянах, которых казаки презрительно называют шаповалами».
И постоянное презрение во взглядах чеченцев на русских. Собственно, ничего нового. Собственно, а что остается делать с тем, кого победить не можешь? Места в тексте, где Толстой говорит о презрении во взглядах, встречаются практически везде, где только в тексте появляется чеченец. В конце повести, в эпизоде с окружением и уничтожением группы чеченцев, пришедшей украсть лошадей и скот, есть такое место: «Чеченцы знали, что им не уйти, и, чтоб избавиться от искушения бежать, они связались ремнями, колено с коленом, приготовили ружья и запели предсмертную песню». Бой был равным, никакого подавляющего преимущества у русских не было, была военная хитрость, храбрость и понимание защиты собственного дома. И что характерно именно для Толстого, как человека русского и человека православного. Повторюсь: именно для человека русского. У русского человека нашлось вот, какое отношение к убитым в бою чеченцам: «Каждый из этих рыжих чеченцев был человек, у каждого было свое особенное выражение». Нужно ли говорить, что совершенно невозможно представить такие строки и такое отношение к врагу, если бы автором был бы чеченец. Но об этом – в самом конце, потому что на самом деле мораль не в этом – какие хорошие одни и какие плохие другие. Понятно, что «хорошие» и «плохие» - в отношении к своим. Ну вот: мне кажется, что Толстой хотел бы быть русским, но не «обычным» русским, русским мужиком, крестьянином, да – солью земли, но всё-таки холопом (крепостное право отменено ещё не было!), а русским казаком, обладать человеческими, личностными, мужскими качествами казака. Казак как свободный (не холоп!), смелый, мужественный, абсолютное воплощение мужского начала. Мужественный и просвещенный. Он мужественен духом, а потому несгибаем. Он – цивилизован (не дик), его мужество и бесстрашие – осознанное, он – защитник и опора Отечества. Возможно, «Хаджи-Мурат» получился тяжелым во всех смыслах произведением, что Толстой так и не нашел воплощения просвещенной мужественности ни в себе, ни в ком-то другом.
А что же чеченцы? Да, собственно говоря, ничего. Говорить бесконечно, что ничего не меняется, в смысле, они, чеченцы, не меняются. Как считали русских такими, как в «Казаках», так и считают. Говорить об этом, по крайней мере, надоело. Потому как это на самом деле ничего и не объясняет, ничему и не учит. Учат «Казаки» другому, пусть неявно, не напрямую. Мужеств это ведь не только шашка, «рубилово-махалово». Мужество – это ведь когда ещё и честно. А честно – это когда говорят и обсуждают открыто всё, что мешает. Обсуждают то, почему одни называют других «черножопыми», а другие «собаками». Обсуждают, чтобы понять хотя бы: нам по пути?
Упрек чеченцам, пожалуй, один: хочется почитать, что и как они думали о русских – и тогда, и сейчас. Есть ли такие источники? От того, что мы делаем вид, что ничего не происходит, а на самом деле происходит – загонять болезнь ещё глубже. В повести куча мест, где контакты описаны более чем прозрачно: была своя жизнь, были связи, контакты, общие дела, было куначество. Толстой не дает ни повода, ни права, сводить проблему к примитиву: эти – черножопые звери, эти - русские собаки и свиньи. Толстой видел жизнь гораздо глубже, как гений и честный человек он увидел Горнее и у тех, и у других. Ведь реально – проблем у не русских (этнически) – гораздо больше, чем у русских. Как мы решаем то, что уже невтерпеж, знают не только русские: раньше – дубина или сабля – и ничего живого вокруге, сейчас – бомба-матушка и трандец всем. Никаких иллюзий. Как и насчет того, что русским не русские нужны больше, чем не русским – русские.
Реалии таковы, что «Казаки» и «Хаджи-Мурат», кавказские рассказы Толстого – больше, чем просто литературные произведения. Толстой прямым текстом по сути говорит о главной проблеме: русские не являются образцом для чеченцев ( в случае «Казаков») в морально-нравственном смысле (кстати, очень интересно объяснение того факта, почему чеченцы встречали немцев хлебом-солью, рекомендую поизучать вопрос!). А это – проблема русских, исключительно русских! Поясню: почему США или Великобритания – магнит для всех? Образ жизни, воплощенный в успешность, - вот и весь ответ. Тянутся к успешному, сильному. Так было всегда. Не знаю, будет ли так всегда. Почему русские в Хаджи-Мурате видели больше, чем просто война? Да потому, что он был Воином!
И чтобы нам, русским, решить наши собственные проблемы нужно, просто необходимо читать Великих Русских Людей, являющихся духовными вершинами нации, читать такие книги, как «Казаки». Льва Николаевича Толстого.

В один день молодой человек, юнкер Дмитрий Оленин, решает изменить свою жизнь и отправиться на службу на Кавказ. Главные герои повести гребенские казаки. Некогда староверы, их предки, бежавшие от преследований поселились на границе с Чечней. Толстой настолько красочно, колоритно и с любовью описывает этот народ, что мне захотелось жить в казачьей станице середины 19 века) На их фоне главный герой, которого Лев Николаевич писал с себя как-то меркнет. Да и симпатий с первых строк вызывает мало

Совсем иные казаки. Оказавшись на Кавказе, молодой князь с первых дней полюбил этот край, его красоты, но главное людей. Великолепно выписан образ старого казака Ерошки, охотника и любителя чихиря; бравого щеголя Лукашки и конечно же красавицы Марьяны. Любовная линия тут напрашивается сама собой. Настолько воспылал Оленин страстью к казачке, что готов остаться в станице навсегда, но и Лукашка уже посватался к девушке. Кого выберет гордая казачка? Интересная развязка у этой истории.

Повесть Лев Николаевич писал около десяти лет. Будет здесь и немного философии еще молодого Толстого о смысле жизни, которая найдет свое развитие в других более поздних произведениях.

Есть фильм, снятый по мотивам этой повести режиссером Василием Прониным. Замечательные артисты Леонид Губанов, Зинаида Кириленко и Борис Андреев сыграли в нем главные роли. Книгу слушала в исполнения Валерия Баринова, настоящий мини спектакль. Похоже исполнитель тоже проникся этой экранизацией, Ерошка говорит у него голосом Андреева.

Поскольку в школе книжек мало я читал, наверстывать приходится поныне...
И выбор пал на этот раз - Хаджи-Мурат, Толстого Льва творение.
Увы, не вышло в сей повести увидеть откровения...
Но по порядку, продолжу в прозе свой рассказ.

Повесть Хаджи-Мурат повествует о небольшом отрезке жизни одноименного прославленного аварского военачальника. А именно - переход Хаджи-Мурата вследствии раздора с имамом Шамилем на сторону Российской Империи. Но, так как семья Хаджи-Мурата находится в плену и Империя не торопится и, попросту, не хочет ему помогать, Хаджи-Мурат принимает решение опять сменить сторону. За что расплачивается жизнью...
Вот такое краткое описание сюжета повести и, к сожалению, прочтение ее целиком вряд ли существенно раскрасит этот сюжет новыми красками.
Русская сторона представлена только с худшей стороны - пьянство, глупость, интриги, лживость, лесть и др. Это все про нас, русских. Даже императору Николаю I досталось по полной. Отвага же, честь, самоотверженность и прочее -  это все про горцев. Обидно за державу, Лев Николаевич, можно было бы для поднятия патриотизма то хоть пару светлых моментов вставить...
Герои повести, на мой взгляд, получились не проработанные - никто из них не вызывает сильного чувства сопереживания. Даже главный герой. Уж больно все схематично и сухо.
Ну а закончить хочу ответом на поставленный в заглавии вопрос - почему же Лев Николаевич Толстой не Михаил Юрьевич Лермонтов? Все очень просто - один прозаик, другой - поэт и даже в прозе чувствуется это...
Прозаик может лишь и то, с особенным, индивидуальным стилем на пару предложений четыре раза Хаджи-Мурата указать:

Несмотря на то, что действие повести происходит почти двести лет назад, ощущение детства, наивности передано так талантливо, что кажется, будто читаешь о себе. Роман автобиографичный в той мере, в какой Лев Николаевич награждает главного героя Николеньку собственными чертами. Первая половина повести, пропитанная воздухом беззаботности и с душой нараспашку, сменяется грустным закатом, знаменующим начало нового этапа, влекущего и новые надежды, и новые разочарования, и новую ответственность.
Сюжет как таковой отсутствует, главы представляют собой нечто вроде зарисовок. Николенька - мечтательный и чувствительный маленький мальчик, который, как и многие дети, грезит о той чудесной поре, когда он станет взрослым, когда не нужно будет зубрить уроки и рано ложиться. Все, что делают родители и старшие вообще, ему представляется как важное и неизбежное, а близлежащий лес кажется некой границей, за которой лежат заморские страны и ждут приключения. Он счастлив, и все вокруг кажутся ему счастливыми, хотя папа кричит на своего приказчика, а maman проливает воду мимо чашек, не замечая. Единственным несчастливым человеком кажется ему учитель Карл Иваныч, потому что он часто сидит неподвижно, не сводя глаз с одной точки. Так, легким росчерком пера Толстой обозначает все заблуждения детства, ведь Николенька не понимает, что у отца финансовые проблемы, а мать - мистически настроенная болезненная натура. И что как раз менее всех страдает "деревянный" Карл Иваныч. Все меняется, когда героя и его старшего брата приглашает погостить в Москву их богатая знатная бабушка. Там Николеньке предстоит вырасти почти мгновенно - познать и первую любовь, и первую ревность, и первое разочарование, и терзания искренности.
Поразительно, как Льву Николаевичу удается сформулировать такие простые истины. Например, о маминой улыбке: "Если бы в тяжелые минуты жизни я хоть мельком мог видеть эту улыбку, я бы не знал, что такое горе!". Ну разве можно написать лучше? Или найти четыре главных составляющих детства? "Свежесть, беззаботность, потребность любви и сила веры". Как удивительно точно он показал детскую жестокость и детское тщеславие, по сути такие естественные и необходимые.
Самое главное - рассказчик искренен перед самим собой. Он говорит о неприятных моментах - о чем-то прямо, о чем-то намеком, располагая читателя к себе именно этой откровенностью, говорящей прежде всего о том, что все это - дело былое, пройденный этап.
"Детство" - уникальный случай, когда книга интересна как взрослым , так и детям (которые, возможно, найдут ответы на свои вопросы и вообще увидят себя в главном герое).

Повесть середины 50-х годов, когда "натуральная школа" стремилась загрызть всё, что не похоже на неё, в т.ч. и историческую прозу.
Однако такой мастер как Толстой, даже начинающий мастер, выше всяческих "направлений". Толстой здесь изобразил историческую эпоху начала века, и весьма оригинально: не привлекая исторических личностей и исторические события, но сделав это предельно достоверно, живым языком и внимательностью к деталям.
Это было во времена, настолько древние, что на балах зажигали свечи не стеариновые, а сальные, можете себе представить. И уж конечно, люди тогда были наивные, как всегда утверждает младшее поколение, с "высоты лет".
О том что здесь противопоставляются два поколения, и не в пользу младшего, не написал только ленивый. Построенное на антитезах повествование, традиционный приём Толстого ("После бала")
Стоит так же обратить внимание на точно схваченные характеры разных персонажей, даже эпизодические.
Помимо самостоятельного значения, повесть сия так же показала, что жанр исторического романа далеко не исчерпан, впереди его ждал расцвет, а интерес Толстого к событиям начала века оказался устойчивым, что вылилось в создание "Войны и мира", начатый роман "Декабристы", "Записки старца Федора Кузьмича"...

Превосходная психологическая повесть. Мощным художественным языком 56-летний Лев Николаевич изображает умирание Ивана Ильича - духовное и телесное. Когда-то, не читавши, но слышавши, думал, что к повести с этим сюжетом относится название "Живой труп". Оказывается, не сильно ошибался. Во время чтения был уверен, что Толстой показывает тщету философии "ешь, пей, веселись, ибо завтра умрешь", смысла жизни в "легкости, приятности, приличии". На этом темном фоне вспыхивали проявления любви к Ивану Ильичу со стороны невзрачного сына-гимназиста и доброта слуги Герасима. Но на последних страницах неожиданно показано оживление души, причем никак не связанное с предсмертной исповедью и причащением, от которых лишь на минутку стало легче.

Это произошло за час до смерти Ивана Ильича, после чего он понял, что жил неправильно, что надо любить и что смерти как таковой нет, а есть радость. Но если "смерть", вынесенная в название повести, итог всей жизни Ивана Ильича, то "жизнь" появляется ниоткуда, как озарение, как дар. Это вера в чудо и, видимо, это надежда Льва Николаевича на момент написания повести. Может, и он сомневался в своей добродетельности?

Сколько же прошло времени, дай Бог памяти ? Без малого годков 20, как был увиден фильм "И свет во тьме светит" с Джулианом Сэндсом и Шарлоттой Генсбур в главных ролях. Фильм был смотрен на видеокассете и имел название "Отшельник". По младости лет картина ровным счётом не произвела абсолютно никакого впечатления. Каково же было моё удивление, когда я узнал, что она снята по повести Льва Толстого "Отец Сергий". В результате повесть была прочитана.

Сильная вещь. Не знаю, как насчёт того лучшая или нет, поскольку до "Анны Карениной" и "Воскресения" ещё не добрался, но однозначно произведение заслуживающее внимания. Хотя бы потому, что с искушениями мы сталкиваемся на пятидесяти раз и по дню и мало кто может похвастать, что всегда и во всех ситуациях способен преодолеть оные не моргнув глазом. Мало кто может. Даже в те минуты, когда ты отчаянно молишься не факт, что не подкараулит тебя и не даст железным кулаком по окаянной шее сомнительного рода ситуёвина.

Как нелегко с ними, с искушениями, бороться все мы прекрасно знаем. Классик же пролил свет и свой взгляд на примере одного мужчины, который был в свете, имел связи и уважение средь сильных мира сего и в один момент стал отшельником. Не буду описывать, что послужило тому причиной, но факт остаётся фактом : человек решил посвятить себя если не служению Богу, то по крайней мере вести аскетический образ жизни. Сразу вспоминается стихотворение Роберта Фроста "НЕИЗБРАННАЯ ДОРОГА".

Опушка - и развилка двух дорог.
Я выбирал с великой неохотой,
Но выбрать сразу две никак не мог
И просеку, которой пренебрег,
Глазами пробежал до поворота.

Вторая - та, которую избрал, -
Нетоптаной травою привлекала:
Примять ее - цель выше всех похвал,
Хоть тех, кто здесь когда-то путь пытал,
Она сама изрядно потоптала.

И обе выстилали шаг листвой -
И выбор, всю печаль его, смягчали.
Неизбранная, час пробьет и твой!
Но, помня, как извилист путь любой,
Я на развилку, знал, вернусь едва ли.

И если станет жить невмоготу,
Я вспомню давний выбор поневоле:
Развилка двух дорог - я выбрал ту,
Где путников обходишь за версту.
Все остальное не играет роли.

Но будет ли ему счастье ? Будет ли его бренной душе спокойствие и умиротворение ? А не возникнет ли при этом на его пути чего-то такого этакого и разэтакого ?

И в этом смысле Лев Толстой в эстетстко-художественном стиле отразил свои мысли по поводу уже упомянутых искушений и того, что они делают с человеком. Отразил блестяще и мастерски. Возможно Лев Толстой буквально воспринял заповеди Иисуса Христа : " А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем." ; "И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну."

В общем и целом, не растекаясь мыслью по древу, читать стоит. Стоит ли мотать на ус, каждый решит для себя сам.

L’esprit cherche et c’est le coeur qui trouve.
Разум ищет, и только сердце находит.
George Sand

• - - - - - - - - - ☼ - - - - - - - - - -

  ░ Рассказ о бале? Нет. О любви? Возможно.. О переломных моментах в жизни? В точку.

Толстой рассказывает о жизни Ивана Ильича с рождения и до предсмертной агонии, показывает как человек изменяется с течением болезни физически и нравственно. Повесть затрагивает нечто глубинное, страшное, невыразимое - думы о смерти. Иван Ильич вел размеренную и "приличную" жизнь, как он выражался, всегда считал, что чужие болезни и смерть не коснутся его, но тут он узнает о своей страшной болезни. Он проходит несколько этапов: борьба с болезнью, проблески надежды на выздоровление и смирение. Толстой показывает, как физические муки влияют на духовные основания:Иван Ильич начинает задавать себе вопросы "А как я жил раньше, может быть я что-то делал не так, за что мне это". Самое страшное для каждого человека на смертном одре понять, что вся жизнь твоя прошла зря, так и Иван Ильич осознает, что:"В общественном мнении я шел на гору, и ровно настолько из-под меня уходила жизнь...И его служба, и его устройства жизни, и его семья, и эти интересы общества и службы - все это могло быть не то. А если это так - я ухожу из жизни с сознанием того, что погубил все, что мне дано".