Between the Assassinations

Мистер Д’Мелло зевнул. Штукатурные ангелы вглядывались в него из четырех углов зала, на носах и ушах их пузырилась, точно от ожогов, выцветшая краска. В кино он теперь ходил очень редко. Слишком дорого: приходилось покупать билеты еще и для жены, и для двух визгуний. Но в детстве – разве не составляли фильмы всю его жизнь? Вот этот самый кинотеатр, «Говорящий Ангел», был одним из любимых пристанищ Д’Мелло; он сбегал с уроков, приходил сюда и одиноко сидел в зале – смотрел фильмы и мечтал. А ныне во что превратился этот зал. Даже темноте не удавалось скрыть поразившую кинотеатр порчу. Грязные, в больших мокрых пятнах стены. Продырявленные сиденья. Совокупное наступление распада и упадочничества: история этого кинотеатра повторяла историю всей страны.

— Ты ведь сын Васудева Кинни и женщины-хойка, верно?
Старик настоял на том, чтобы Шанкара немного прошелся с ним.
— Твой отец всегда был упрямцем. Он ни за что не согласился бы на брак по сговору. В конце концов он нашел твою мать и сказал всем браминам: идите вы к черту. Нравится вам, не нравится, а я все равно женюсь на этой прекрасной женщине. Я-то понимал, чем все закончится, – тем, что ты окажешься выродком. Не брамином и не хойка. Я сказал об этом твоему отцу. Он меня не послушал.
Старик похлопал его по плечу. Старик прикасался к нему так естественно и спокойно, что Шанкара решил: он не фанатик, не помешанный на своей касте человек, он просто рассуждает о печальной истине, основе нашей жизни.
— У тебя тоже есть каста, – сказал старик. – Брамо-хойка, промежуточная. Священные книги упоминают о ней, и мы знаем, где-то она существует. Это целый народ, живущий отдельно от всех людей. Тебе следует поговорить с кем-нибудь из них, жениться на одной из их девушек. И тогда все снова будет хорошо, все будет нормально.
— Да, сэр, – ответил Шанкара и сам не понял – почему.
— Нынче каст уже нет, – с сожалением сообщил старик. – Брамины едят мясо. Кшатрии получают образование и пишут книги. Люди из низших каст переходят в христианство, в ислам. Ты ведь слышал о том, что произошло в Минакшипурами, не так ли? А полковник Каддафи пытается истребить индуизм, и христианские священники усердно помогают ему в этом.
Пройдя еще немного, они пришли к остановке автобуса.
— Ты должен отыскать твою касту, – сказал старик. – Твой народ.
Он слегка приобнял Шанкару и залез в автобус, где сразу затеял свару с молодыми людьми, пытавшимися не подпустить его к сиденью. Шанкара почувствовал жалость к этому старому брамину. Сам он в жизни своей на автобусе не ездил, у него всегда был шофер.
Вот человек более высокой, чем моя, касты, однако он беден, подумал Шанкара. И в чем же тогда смысл каст?
Может быть, старик рассказал ему всего лишь небылицу? Если ты скажешь себе: каста – это не более чем выдумка, – исчезнет ли она, как дым; если скажешь: «я свободен» – поймешь ли, что был свободен всегда?

Под вечер Ксерокс уже возвращается к работе. Фотокопированные или задешево перепечатанные труды Карла Маркса, «Mein Kampf» и иные изданные кем-то книги плюс фильмы и музыкальные альбомы – в общем, всякая всячина – лежат на синей простыне, расстеленной по мостовой Маячной горы, а маленькая Риту, девочка с длинным, еще без горбинки, носом и почти неприметными усиками, сидит, распрямив спину, и наблюдает за тем, как покупатели берут книги и пролистывают их.
— Положите на место, – говорит она, если покупатель книгу отвергает. – Положите точно туда, откуда взяли.
— «Бухгалтерское дело для поступающих»? – кричит Ксероксу один покупатель.
— «Передовое акушерство»? – кричит другой.
— «Радости секса»?
— «Mein Kampf»?
— Ли Якокка?
— Сколько просите? – спрашивает, перелистывая книгу, молодой человек.
— Семьдесят пять рупий.
— Вы меня изнасиловать хотите? Это слишком много!
Молодой человек уходит, поворачивает назад, возвращается и говорит:
— Назовите вашу последнюю цену, у меня времени нет тут торчать.
— Семьдесят две рупии. Хотите, берите, не хотите, не надо. У меня и другие покупатели найдутся.