Полубрат

— Скоро места не хватит, — сказал я. — Кому не хватит? — Мертвым. — Фред передернул плечами. — Одному найдется, — ответил он, закурил и прибавил шаг.

Я продержался ужин, но еще десяти не было, улегся в кровать, хотя в сон не клонило, и я ненавидел этот зыбкий промежуток времени, переход ко сну, когда человек тупо лежит, а время прирастает расширениями, скобками и тире вводных предложений, надувается, точно голубой шарик, пока не лопается, порождая апатичный треск в голове да искры в глазах, словно перегоревшая лампочка, схрумканная темнотой.

Война молчалива. А мир громогласен.

О, разве упомнишь все благие намерения, обернувшиеся несчастьями, все поступки, приведшие к прямо противоположному результату: утешение, отозвавшееся болью, награду тяжелее, чем наказание, молитву, прозвучавшую, как проклятье?

Так бывает, когда глохнешь. Слышишь только мысли, мечты и биение сердец.

Все истории должны начинаться с молчания.

От его молчания пустели улицы и города.

Мне думалось, что быть счастливым тоже вполнe сносно, это уж не так сложно, хотя непривычно, радость — разлапистый букет, руки изматывает.

... но это был первый раз, а что может сравниться с первым разом? Ничто. Все остальное лишь повторы, вариации, плагиат. Все, что потом, уже продолжение. Тень. А первый раз - это подлинность. Первый раз настоящий по-настоящему. Тебя исподволь затягивает прямо внутрь, вдруг оказывается, что это фрагмент твоей жизни, ты кладешь палец на это мгновение и чувствуешь, как время бьется, и одновременно понимаешь, что оно утекает, пульсирующее мгновение растекается в зыбком фарватере биения.

Он смотрит на ветер. Ветер всегда разный. Он как широкая река, протекающая через его Вселенную.