Through the Window

Мистер Барнс в этой книге заставил меня составить классификацию зануд и причислить его к занудам пленяющим.

Меня испугало только то, что книга литературоведческая и в ней полно эссе про книги, которые у нас не знают. Например Лорри Мур, Пенелопу Фитцдеральд и Форда Мэдокса Форда ("Конец парада" я знаю только по экранизации с Энн-Мэри Дафф и Бенедиктом Камбербетчем, а "Хороший содлат" вообще не в теме). Очень жаль, что я читала у Форда только эссе про Конрада.

А так как всегда Флобер и Англия, Киплинг и Франция. Эссе на тему переводов "Мадам Бовари" заставило просто вылезть из теплой кровати и вспомнить где и чей перевод у меня. Выяснилось, что у Милдред Мармур в 1964 году Шарль носит подтяжи и румянец у него не хороший и не свежий, а здоровый в единственном числе.
Эссе на тему Себастьяна Шамфора я пропустила до хотя бы выяснения кто такой этот месье. А вот эссе про Оруэлла даже позабавило. Ну, чай я теперь завариваю по-орруэловски.
Порадовало эссе про Джойс Кэрол Оутс и Джона Апдайка, хотя тетралокию про Кролика я не читала, а надо

«Букеровская премия» - своего рода пропуск в высшее общество: книги лауреатов поспешно экранизируют и переводят на разные языки, а сам автор может позволить себе вольности, например, издать книгу в духе «мои любимые писатели». Барнс поступил именно так, его публицистическое «за окном» написано умно и тонко, исключительно для себя, а не чтобы угадать топ-10 любимых публикой авторов. Для русскоязычного читателя здесь и вовсе могут быть незнакомые имена: ту же обладательницу Пулитцеровской премии Эдит Уортон, что жила в эпоху до Второй мировой войны, на русском стали издавать совсем недавно. Малоизвестен и Шамфор, которого боготворил Ницше и читал Пушкин, позволяя Евгению Онегину делать то же самое. Вообще неизвестна Пенелопа Фицджеральд, её единственное издание на русском в разряде букинистических редкостей. Так что – нет, Барнс не применял маркетинговые приёмы для написания книги в угоду публике.

Однако есть и знакомые лица в этом сборнике писателя о писателях. Трудности перевода «Мадам Бовари», соперничество «Хижины дяди Тома» и произведений Вирджинии Вулф, литературная дерзость и также Мишель Уэльбек с грехом отчаяния, - вот темы, которые занимают Барнса. Его эссе выходят за пределы «мне понравилось, потому что...», он копает глубже каждый раз, когда речь идёт о золотоносной жиле, об одном из авторов, что его вдохновляют. Поэтому о Киплинге нам расскажут через Францию; да, не самое очевидное сочетание. Киплинг и Индия — привычно. Киплинг и Англия, Киплинг и Британская империя, Киплинг и Южная Африка, Киплинг и Соединенные Штаты – понятно. Однако Франция, которую он изъездил вдоль и поперёк, о которой так много писал в неопубликованных ещё дневниках, Франция, где он и трёх дней не мог провести инкогнито, - это совсем другое дело. Усаживайтесь поудобнее, вам сейчас всё расскажут. О Хемингуэе и Апдайке, о человеке, спасшем французскую старину, о Трафальгарском пудинге. Получилось сильнее, чем аналогичное у Бегбедера. Не так весело, как у Гениса, зато так по-европейски. Взгляд знаменитого английского автора за окно собственного кабинета. Интересно ведь, кто из писателей высоко котируется на Британских островах?

Эссе на тему литературы от писателей - отдельный вид удовольствия, если вы интересуетесь не только произведениями авторов, но и их мыслями относительно литературы в целом.

Джулиан Барнс, знакомый по стольким произведениям (не только художественным), предстаёт здесь в качестве умелого читателя, вооружённого не просто карандашом для заметок-подстрочниц, а знанием на что смотреть и как. Барнс неискушенный читатель, которого приятно слушать, с которым можно познакомиться не только с книгой, её содержанием, формой, но и с контекстом создания, авторской жизнью и особенностями распространения на литературном рынке.

Мне вспоминался Поляринов и его "Почти два килограмма слов", потому что обе работы (если не членить их на кусочки-эссе) пропитаны любовью к литературе, ценностью текстов, уважением к авторам. Хотелось бы и самой в разговоре о книгах с такой чуткостью,  чёткостью, широтой и глубиной говорить о прочитанном.

Если вам не чужды мысли писателей с нашей - читателей - стороны, присмотритесь. Может, и вам понравится)

Сборник эссе. Или очерков? ))
Прочитав аннотацию, я решила, что это "книга о книгах". Это хорошо, это я люблю...))) А особенно, если писатель примется рассказывать о том, что он любит читать.
Но оказалось, что все немного не так. В смысле, фокус другой. )))) За редким исключением (один-два очерка, не больше) это - книга о писателях. Писателях самых разных - признанных классиках или мало кому известных. Успешных и не очень. Скромных и душевных или обладающих невыносимым характером. Более-менее современниках или отдаленных во времени.
Писатели, которые под пристальным авторским вниманием, вдруг предстают... непривычными. (Тут, конечно, речь идет о писателях знакомых по своим книгам, потому что с другими - как же сравнивать?) Словно поворачиваются новыми гранями. И некоторых это совсем не красит...))) (К счастью, все же, таких - меньшинство).
Не будучи литературоведом, испытываю некоторые сомнения. То есть, думаю - может, автор тут выступил смело и дерзко? ))) Не пожелав почтить чью-то высокую репутацию... Или, наоборот, не пожелав считаться с чьей-то репутацией дурной и вторить общепризнанным клише и штампам.
Текст любой книги, все эти слова, предложения, главы - это прозрачное стекло в окне. За ними можно разглядеть автора. Вот только нужно ли это делать? Извечный вопрос. Надо ли узнавать самого писателя, не помешает ли это знание восприятию его книги? Или напротив - сделает книгу более яркой, глубокой, живой?
Ну что же, похоже... автор считает, что так или иначе, но справедливость должна быть восстановлена. По крайней мере, в этой маленькой книжке? )) Книжка могла бы быть и побольше. Мне понравилось узнавать о писателях необычное))))

Джулиан Барнс не только талантливо пишет, но и вдумчиво читает. Быть хорошим читателем ещё важнее, чем быть хорошим писателем, потому что книга – проводник, автор передаёт свой посыл, а читающий воспринимает его по-своему, индивидуально, поэтому даже одно и то же произведение может быть прочитано одним человеком, но в разные временные промежутки и восприятие уже меняется, потому что человеческое сознание динамично.
Критические и восхищённые заметки о встречах с выдающимися людьми заполняют страницы этой книги.
Я по-белому завидую английскому прозаику. Незабываемые встречи с особенными личностями. Не жизнь, а сплошное приятное путешествие. Только вместо географических точек герои из мяса и крови, со своим характером, жизненным багажом. Реальная жизнь может быть интереснее приключенческого романа.

Прочитал «За окном» Д. Барнса. Книга – сборник эссе на литературную тему. Литература о литературе. Несмотря на устоявшуюся репутацию постмодерниста, который, как известно, безроден, Барнс выразительно демонстрирует свою «английскость», даже сказал бы, посконность. Но начну с минусов. В книге есть страницы малоинтересные русскому читателю. Подозреваю, что и английскому тоже. К ним относится нудный разбор вариантов перевода «Госпожи Бовари» на английский язык. Или несколько сахарный обзор творчества Пенелопы Фицджеральд, которая, судя по приведённым её же словам, оценивала свои книги не так восторженно. И её мнению почему-то доверяешь больше. Но «жирных» страниц больше, по сравнению с «тощими». Центральный мотив книги – взгляд англичанина из окна. В силу географических особенностей выбор объектов наблюдения не так уж и велик. Вода, вода. Но за тонкой линией канала находится извечная соперница островитян – Франции. Англо-французские литературные связи и становятся предметом барнсовой мысли. О Франции написано не без тайной зависти. Это для нас английская хмурь есть предмет эстетизации с его каминами, уютным смогом, шерри-бренди и прочим набором доморощенного англофильства. Сами англичане не прочь обменять тусклое обаяние своего острова на вульгарное плодородие того же Прованса. Барнс делает ревнивый вывод: писать плохо в такой благодатной атмосфере просто невозможно. Эстеты и безупречные стилисты (в хорошем, классическом смысле этого слова), так и колосятся. Добирается он и до Феликса Фенеона – автора трёхстрочных документальных криминальных новелл, публиковавшего свои минишедевры во французской прессе начала прошлого века. Циничные, буквенно безупречные: «В провинции Куланж-ла-Винос судья, прочитав книгу Самюэля Смайлса («Познай себя»), настолько разочаровался в себе, что утопился. Вот бы эту замечательную книгу прочитать всем представителям этой профессии!». Или «Фелиси де Донкер, промышляющая абортами, умело сдерживает уровень рождаемости в Брабане». Но. Барнс находит и другое, «патриотическое» объяснение французскому лидерству в литературе. Англия была занята другим – созданием великой империи. Что у французов не получилось. Поэтому тот же Киплинг есть писатель и «солдат империи» (привет Проханову) одновременно. Кстати, отправивший единственного сына, в мясорубку первой мировой, в которой он и сгинул. Чем Барнс явно, без шутовства, гордится. Вот вам и посмодернистские выкрутасы. Маска гуманиста сброшена и явлен волчий оскал махрового империализма.
Итожим. Интересные тексты, разбавленные сыроватыми вкраплениями. Хорошее «французское» ядро, недурные иронические зарисовки из жизни странствующего «среднего» английского писателя, сильное заключительное эссе о смерти и скорби.

Да, Барнс по-прежнему мой любимый современный прозаик. Хорошо, что он точно не публикует больше 1 книги в год, иначе я бы не успевала их прочесть (и так уже не успеваю дождаться официального перевода и покупаю в оригинале).
Данная книга и вовсе не может быть отнесена к художественной прозе, а, как известно, чем становишься старше, тем больше тебя, как читателя, привлекают мемуары, публицистика и все такое. Итак, это 17 эссе, посвященные, в основном, признанию в любви.
В любви к Франции.
Этим Барнс меня и привлек, отчасти - писатель-англичанин до мозга костей, безнадежно влюбленный в ту сторону Ла-Манша. Нет, я ничего такого про то, чтобы предать Туманный Альбион, не читала, но он ее любит. Сильно и вдохновенно, отчего данные эссе получились еще более пронзительные.
Эти эссе о том, что же вызвало такую сильную любовь.
Иначе как ему могло прийти в голову писать о "Взгляде Киплинга на Францию и взгляд Франции на Киплинга"? Неужели только мне эта тема кажется надуманной во всех случаях, кроме сильнейшей влюбленности?
Пересказывать содержание этих эссе необходимости нет. Единственное, все-таки стоит перечесть их еще раз, в переводе. Так, чтобы уловить те нюансы, которые потерялись из-за недостатка навыка в языке и знаний по мировой литературе.
И если вы любите Барнса, как люблю его я - непременно читайте. Как автобиография, только лиричнее.

«Художественная проза в большей степени, чем любой другой жанр письменного творчества, объясняет жизнь и раздвигает ее границы. Романы полнее всего раскрывают правду жизни: о том, что она собой представляет, как мы ее проживаем, чему она может служить. Как мы ею наслаждаемся и как ее ценим, как она рушится и как мы ее теряем. Романы говорят от имени и для пользы разума, сердца, глаз, чресл, кожи; сознательного и подсознательного.»
Барнс

Да, и снова Барнс, ну вот таков сей автор, вызывает привыкание и зависимость, ничего уж тут (уж простите за невольный каламбур) не попишешь. «За окном» - это сборник рецензий Барнса на книги и, не побоюсь сказать, жизнь великих писателей, от века XVIII до наших дней. Интересно получается, да? Рецензия на сборник рецензий. Но, мне кажется, эта книга ценна и сама по себе, и в силу упоминаемых в ней незаурядных литераторов. Вы прекрасно знаете, как я отношусь к «профессиональным критикам», умничающим чмошникам в маминых кофтах и козыряющим «типа умными» терминами вроде «катарсис» или «пост-структурализм». Сразу могу сказать, что Барнс отнюдь не таков. Во-первых, сам он - блестящий писатель, написавший не один великолепный роман. Это сразу отличает его от комплексующих критиков, не способных достичь чего бы то ни было в творчестве и сублимирующих эти комплексы в своих опусах (помните, как тот ямщик в анекдоте сказал Белинскому: «Ишь ты, говна какая!»). И, во-вторых, пишет Барнс абсолютно простым и доступным языком, не перегруженным псевдонаучной терминологией. Конечно, пишет, о том, что ему лично близко и интересно, более того, сам признается: «Склонность дружески расположенных собратьев по перу одобрять те черты творчества, которые кажутся им наиболее близкими к собственным.» Само собой, вряд ли заурядные произведения могут привлечь внимание такого мастера, как Барнс.

На обложке книги - знаменитая карикатура Жана-Жака Семпе, где изображен букинистический магазин, справа и слева - полки с трудами по истории и философии, а посередине - художественная литература и окно, в которое видна улица и приближающиеся друг к другу мужчина и женщина, как намек на продолжение и развитие сюжета.

Начинается книга с главы «Обманчивость Пенелопы Фицджеральд». И действительно, как свидетельствует Барнс, находясь под впечатлением личных встреч с этой писательницей, она, по крайней мере, внешне, ну никак не соответствовала своим произведениям. Очередной высоколобый критик назвал ее «бабушкой». И Пенелопа Фицджеральд действительно была бабушкой - варила варенье и готовила чатни (могу подтвердить это на примере моей мамы, как истинная бабушка она тоже варит варенье и готовит чатни*). У нас Фицджеральд косвенно известна по экранизации ее романа «Книжная лавка» (автобиографического, кстати) с блестящими работами Эмили Мортимер и Билла Найи. Барнс отдает должное глубине и таланту «бабушки», вступая в резкую полемику с представителями книжного истеблишмента, долго попросту не замечавшими прекрасных работ Фицджеральд. Барнс приводит интересную мысль Фицджеральд: «В целом мне кажется, что героями биографических произведений следует делать людей, которые вызывают у тебя уважение и восхищение, а героями художественных произведений - тех, кто, по твоему мнению, глубоко заблуждается». Собственно, на том и строится большинство романов этого автора, которые безусловно достойны более пристального внимания.

Несколько глав книги посвящены Форду Мэдоксу Форду, писателю, опять же известному у нас благодаря экранизации его эпопеи «Конец парада» с Бенедиктом нашим, понимаешь, Камбербэтчем в главной роли. Как отмечали литературные обозреватели: «Конец парада» - один из десяти или двадцати величайших англоязычных романов нашего века. Строго говоря, это не один роман, а тетралогия - четыре романа, действие которых происходит до и во время Первой Мировой войны. Барнс очень тщательно анализирует романы, психологию и мотивацию их героев. И хотя четвертый роман, непосредственно военную историю, Барнс считает не самой удачной, в целом становится понятно, что Форду удалось очень точно отразить нравы, повадки и проблемы Англии того времени. Мне кажется, цитата Форда, которую приводит Барнс, в полной мере относится и к собственным произведениям автора рецензии: «Искусство должно быть «демократичным», поскольку любой мог творить его и любой мог наслаждаться им; но сам процесс был «аристократичным», а именно сложным и требующим высокого мастерства, мало кому доступного.» Еще раз подчеркну, что эссе Барнса полностью соответствуют этим определениям.

Одна из глав посвящена Джорджу Оруэллу. Ну да, мы, конечно, сразу вспоминаем «1984» и «Скотный двор», Большого Брата и т.п. Но здесь Барнс рассматривает не эти ставшие каноническими романы, а сборники эссе Оруэлла, носящие в том числе и автобиографический характер. Начинается все с истории воспитаннику школы святого Киприана (заведения с очень неоднозначной репутацией) Эрика Блэра, который потом взял псевдоним Джордж Оруэлл. Малоприятная, конечно, картина, впрочем, типичная для многих английских школ такого типа. И еще одно эссе - «О смертной казни через повешение», Оруэлл утверждает, что он был свидетелем таковой. Хотя это (как и многие другие истории Оруэлла) не раз подвергалось сомнению. Барнс отдает должное писателю, Оруэлл «интепретируем, гибок, репрезентативен, патриотичен». «Он - нескладный правдолюб, а что (любят притворно вопрошать англичане) может быть более английским?» Но, с другой стороны, Барнс упоминает о том, что автор «1984» очень негативно высказывался о своей Родине. А слова «эрудит», «интеллектуал», «интеллигенция» использовал исключительно как нелицеприятные характеристики. Более того, во время Второй Мировой Войны «анти-тоталитарист» Оруэлл исправно доносил в полицию на «неблагонадежных» знакомых.

Совершенно неожиданная глава - «Киплинг и Франция». Казалось бы, такой непоколебимый британский империалист - и Франция. Однако, как писала дочь писателя Элси Киплинг, «Во Франции ему всегда нравилось». Как и многие другие франкофилы, он «поддался ее невероятной и изумительной красоте». Барнс очень тщательно изучает феномен привязанности Киплинга к Франции, чему много причин - от кухни до того факта, что ту же «Книгу джунглей» во Франции прочитало гораздо больше людей, чем в самой Англии. Киплинг посвятил Франции свои путевые заметки. Долгое время (с перерывом на войну) автор «маугли» практиковал автомобильные поездки по Франции, причем исключительно на «Роллс-Ройсах» (он так и не изменял этой марке до конца жизни). Здесь же Барнс анализирует роман французов Жерома и Жана Таро «Дингли, знаменитый писатель». В главном герое, маститом английском писателе Дингли, без труда узнается Редьярд Киплинг.

«Человек, спасший французскую старину» - глава, посвященная Просперо Мериме (кстати, вы знали, что на исходе лет Мериме стал истым русофилом и переводил Пушкина, Тургенева и Гоголя?). Но не его новеллам, а, скажем так, его общественно-государственной деятельностью. Ведь Мериме долгое время возглавлял Комитет по спасению культурных ценностей Франции. На этой должности автор «Кармен» снискал славу компетентного (еще его отец был тонким знатоком искусства), дотошного и (в отличие от наших насквозь продажных и сервильных ОКНщиков) абсолютно неподкупного чиновника. Барнс говорит, что масса памятников архитектуры так и канула бы в небытие, не прими Мериме участие в их судьбе. Ведь кроме безжалостного разрушителя - времени Мериме приходилось бороться с «вычурным декоративным вандализмом неучей и жадным до земель духовенством». Знакомо, правда? Меняем «духовенство» на «удащливых» - и прямо картина моего родного города. И таким вот образом Просперо Мериме смог войти в историю не только как литератор, но и как хранитель истории.

Особенно интересно было прочитать главу, посвященную Мишелю Уэльбеку и сравнить впечатления Барнса со своими собственными.
Барнс несколько снисходительно, что в его положении вполне естественно, говорит о «дерзости» Уэльбека и его мизантропии и презрении к литературному официозу. Барнс возглавлял жюри Ноябрьского литературного конкурса, когда главный приз был присужден Уэльбеку, после чего произошел громкий скандал, конкурс покинул спонсор и пришлось даже запускать его заново как Декабрьский. Ведь в упомянутом произведении автор обрушивается на всех: Форсайта, Гришэма, Ширака, на Францию, на художников, мусульман, женщин, на самого себя. «Именно в отношениях с другими людьми мы получаем ощущение самих себя, и именно это в основном делает наши отношения с другими невыносимыми» (Уэльбек). Барнс делает вывод, что это - следствие греха отчаяния - который усугубляется, когда грешник - гедонист. «Уэльбек - умный человек, но далеко не умный писатель» - неожиданно заявляет Барнс. Возможно, но сам Барнс признает, что в «Платформе» Уэльбек задает массу серьезных и трудных вопросов: «Таков ли на самом деле секс? Такова ли любовь? Таковы ли мусульмане? Таково ли человечество? Депрессия у Мишеля или ею полон мир?» Каждый читатель, наверное, отвечает по-своему.

«О переводах мадам Бовари» - ну какой же Барнс без Флобера? Еще со времен «Попугая». Но здесь Барнс сосредотачивается на одном аспекте - трудностях литературного перевода, приводя в пример отрывки из шести (!) разных англоязычных переводов самого известного романа французского гения. И возникают резонные вопросы: что нужно для хорошего литературного перевода? Только ли отличное знание языка? Нужно ли быть современником автора или досконально знать детали эпохи? Должен ли сам переводчик быть хорошим писателем? Вопросы, на которые, наверное, нет однозначных ответов. Да Барнс их и не дает, просто размышляет о том, что же такое перевод литературного произведения. А иллюстрирует он это стихотворением Набокова «К переводу Онегина»:
I grew another stalk and turned
Your stanza patterned on a sonnet
Into my honest roadside prose
All thorn, but cousin to your rose.**

Интересна глава о папе Хэме. Причем Барнс сосредотачивается на коротких рассказах Хэмингуэя. Интересны кулинарные аналогии, которые приводит Барнс: «Романисты, с их склонностью к долгой, кропотливой работе, склонны тушить и томить; у поэтов должно лучше получаться жарить. Мастера коротких рассказов? - Стейк и картофель фри. Драматурги - о, драматурги вальяжно смешивают коктейли, оставляя стряпню кухаркам.» «Эта древняя прекрасная материя, которую мы называем рассказом», - говорит Барнс (что ж, как автор рассказов, не могу не согласиться). Забавна отсылка к Джойсу: «Дублинцы» - шедевр, «Улисс» - рассказ, накачанный стероидами. Как мне кажется, Барнс смог уловить то скрытое, что двигало Папой при творчестве: «Окружающие думали, что над ним властвуют мужской кураж, брутальность и пенис. Они не видели, что зачастую его темой выступают крах и слабость. Не герой-торреро, а никому не известный честолюбец, заколотый насмерть быком, сделанным из кухонных ножей, прибитых к стулу». Не могу не согласиться.

В книге есть еще статьи об авторах, которые нам менее известны: Артур Хью Клаф и его путешествия по Европе времен революций XIX века; Николя-Себастьен Рош-де-Шамфор, которого читал Пушкин, «заставляя Онегина делать то же самое»; Феликс Фенеон, писавший «романы в три строки»; Эдит Уортон и ее роман «Риф»; Лорри Мур, «Птицы Америки», автор парадоксальной цитаты «Пустота так же соотносится с душевными муками, как лес - со скамейкой»; Джейн Кэрол Уотс и ее размышления о скорби. Что ж, мастерство Барнса в том и состоит, что он умеет заинтересовать новым автором или показать автора уже известного с неожиданной стороны.

Безусловно «в суждениях о литературе не может быть истины в последней инстанции». Но лично мне было безумно интересно прочитать эссе одного из моих любимых английских авторов о собратьях-литераторах, что и вам настоятельно рекомендую.

P.S.«Самые грустные истории» в наши дни редко бывают радостными. Они действительно оказываются очень грустными, если не смертельно жестокими, и любая радость является, скорее всего, следствием непонимания и самообмана.»

* Британская пикантная приправа, происходящая из Индии. Соус готовят из фруктов, овощей и/или трав с добавлением уксуса, сахара и специй.
** Взрастил затем я свой росток,
Который рос и превращался
В соцветие тернистых проз
Сестер твоих сонетов-роз.
(перевод М. Блюмина)

Барнс - один из моих любимых современных писателей, но эту книгу я - пользуясь терминологией сайта - ценил бы "нейтрально". Причина, в общем-то, проста. Практически все статьи и эссе, собранные в книге, посвящены тем книгам и писателям, которых у нас либо не знают, либо знают плохо. В основном потому, что они просто не переведены. Читать такие статьи можно, но "не вкусно", т.к. получается своего рода абстракция. И она лишь частично компенсируется отточенными формулировками Барнса, его стилем. На страницах книги, раз уж зашла речь, встречаются, интересные мысли. Ну, например:

Романы похожи на города: некоторые организованы и спланированы с той же четкостью, что и схемы общественного транспорта, где каждый цвет имеет определенное значение; каждая глава - как движение от одной станции к другой, пока все герои успешно не достигнут конечной остановки в своей истории. Другие де, более тонкие и мудрые, не предлагают путешественнику легко читаемую карту. Вместо того чтобы показать дорогу через город, они кидают вас в самый его центр, погружают вас в его жизнь, и вы сами должны найти маршрут... В таких романах не существует механического движения: они, прямо как в жизни, блуждают, останавливаются, бегут вприпрыжку, но с большей целеустремленностью и менее заметной структурой.

"Переосмысливать свою историю, - писал Эрнст Ренан, - вот что, среди прочего, требуется для бытия нации". Ренан не случайно сказал "бытия", а не "становления": самообман - это постоянное требование, а не просто миф, возникший на первоначальном этапе создания государства. Аналогичным образом для бытия нации необходимо переосмысливать - и время от времени обновлять - культовые фигуры.