Притча. Шум и ярость. Когда я умирала

Божемой, божемой, божемой! Какая книга! Какая КНИГА!
Второй день пытаюсь собрать мысли воедино, а они всё путаются, разбегаются в восторге в разные стороны; и никак не выходит облечь в слова те эмоции, которые вызвало у меня чтение этого романа.

Чудесное, восхитительное, глубокое, очень сильное произведение! Поначалу оно ошарашивает и сводит с ума, но по мере погружения в сюжет затягивает невероятно. Я читала, думала "Что это за бред??!" - и не могла оторваться. И сейчас мне больше всего хочется открыть книгу на первой странице и прочитать ее еще раз. Чтобы теперь-то точно понять то, что было непонято при первом прочтении, чтобы еще раз насладиться каждым ее словом, каждым предложением.

Четыре главы. Четыре дня из жизни семьи Компсонов. Не стоит ждать повествования, присущего стандартным классическим романам. Всё пойдет не так. И невозможно сразу же уловить суть. Но постепенно, из обрывочных впечатлений безумного Бенджи, из воспоминаний одержимого навязчивой идеей Квентина, из мстительных рассуждений жестокого Джейсона складывается — один к одному — связная история о крушении отдельно взятого мира отдельно взятой американской семьи.
Грустная история непонимания и нелюбви, полная обид и утраченных возможностей.

Эта книга стала для меня настоящим эмоциональным событием. Сначала я по наивности думала, что это попытка реконструировать мир глазами умственно отсталого человека, но потом началась вторая глава, где мы наблюдали внутренний мир другого героя, чьи мысли метались во всех временных ветках, где происходили важные для героя события. Мне еще не повезло с переводом (как позже выяснилось) – в английском языке и в других переводах есть достаточно удобные обозначения, разделяющие Джейсона старшего и младшего, а также Квентина и Квентину. В моем случае все шло вперемешку, и я преодолевала текст, явно совершая лишние усилия.

Сам автор не собирался усложнять восприятие текста, наоборот, если бы позволяли типографии того времени, сделал бы текст разноцветным, для лучшего понимания временных линий. Я пришла к осознанию, что у меня есть два варианта развития событий: дочитать книгу и тут же перечитать, либо же посмотреть пару видео лекций и дочитать со спойлерами. Исходя из собственного опыта, я выбрала в итоге второй вариант и не прогадала. Дочитывание книги было сильно эмоционально заряжено.

Жизнь — это история, рассказанная идиотом, полная шума и ярости, но лишенная всякого смысла. — Макбет (Уильям Шекспир). Эта философская концепция мне очень близка, ибо действительно, у жизни нет никакого смыслового значения, это просто действие, которые мы совершаем по инерции, подчиняемые биологической программе. Наше сознание на фоне нашего мозга – вопиющий идиот, который переписывает собственные воспоминания, постоянно что-то надумывает и додумывает, сам себе повышает давление, игнорирует факты. Вот и получается, что история жизни (шум и ярость бытия) по факту ничего не значат. Это лишь нарратив, который можно рассказать сотней (в нашем случае четырьмя) способами и каждый раз он будет выглядеть новым (порой до неузнаваемости).

Автор реконструирует взгляд на ситуацию глазами Бенджи, Квентина, Джейсона (младшего) и стороннего наблюдателя. Каждый раз это одна и та же история и при этом это совершенно разная история о том, как после ошибки молодости единственной дочери развалилась семья. Каждый из героев переживает травму по-разному, и по-разному же находит выход из ситуации: смирение, самоубийство и приспосабливаемость.

Мне кажется это очень важная тема – важна не история, важно ее восприятие. Важно реконструировать мировоззрение окружающих нас людей, важно пытаться понять, как они видят и чувствуют ситуацию. Книги очень сильно помогают в этом, потому что людям порой не хватает слов и опыта в выражении собственных переживаний, а литература дает, во-первых, сам взгляд изнутри (их бесконечное разнообразие); во-вторых, инструмент для выражения своих чувств и эмоций.

Эта книга потрясающий повод для дискуссии, мне очень понравилось, как мы обсудили ее в клубе.

Мне казалось, что я всегда много читала - с самого детства. Я была первой в классе и по скорости чтения, и по чтению дополнительной литературы на лето, и по разнообразию своего читательского дневника (еще кто-то помнит такие?).
Мне казалось ещё, что у меня богатое чтение, много авторов, я открыта для новых опытов и вообще, считала себя довольно крутой, прямо скажем.

Годам к 23 это ощущение подразвеялось, а с появлением ЛайвЛиба остатки моей читательской самовлюбленности просто разлетелись на куски. И так получается, что подавляющее большинство авторов, которых я теперь читаю, это новые имена в моей жизни. Практически любую рецензию я могу начать со слов - "это моё первое знакомство с тем-то". Причём нельзя сказать, что я раньше не слышала о Фолкнере, но его имя для меня значило примерно столько же, сколько для большинства людей значит имя Стивен Джеррард.

Итак, она звалась татьяной я познакомилась с Фолкнером. Уже с первых страниц было понятно, что он из тех писателей, которых вы любите - ну или не любите (если, конечно, такие люди существуют) - в первую очередь за текст. Сюжет и герои - они на фоне текста как бы вторичны, хотя и важны. Ну сами подумайте, сильно ли захватывает сюжет про помершую старушку-фермершу, которую семейство повезло хоронить в соседний город. Это, строго говоря, вся фабула. Ствол. А вот крона - пышная, запутанная, тёмная - состоит из монологов героев, которые болтают внутри себя про всё подряд: и про мать-покойницу, и про хахаля своего, и про то, как правильно смастерить гроб, и про пироги, и про семейную жизнь, и очень много про бога. Бог у них там у всех разный получился, но к концу книги те, кто про бога думал и говорил больше всего, кажутся самыми неприятными героями.

В книге почти ничего не происходит (а то, что происходит - описывается без всякого надрыва), но она при этом становится ощутимо болезненной с каждой страницей. Из обрывков воспоминаний и мыслей собирается трагедия за трагедией, побольше и поменьше, но жалко почти всех.

Тут я бы попеняла немного Фолкнеру: когда у твоих героев множество монологов, их вроде как надо делать разными, соответственно образу мыслей героя. Но я не вижу какого-то принципиального различия в словарном запасе доктора из города и маленького мальчишки, который, хоть и задаёт детские вопросы, но в голове у себя думает какую-то философию. И вообще, все эти необразованные герои имеют уж чересчур богатый внутренний мир.
Это пеняние у книги ни одной звезды не отнимает, потому что головой я про это подумала, а ощущения находятся в тягучем восторге и им пофиг.

Life's but a walking shadow, a poor player
That struts and frets his hour upon the stage
And then is heard no more: it is a tale
Told by an idiot, full of sound and fury,
Signifying nothing.
W. Shakespeare The Tragedy of Macbeth (Act I Scene V)

Приведу дословный перевод последних трёх строчек, потому что ни один перевод мне не понравился: жизнь – это история, рассказанная идиотом, наполненная шумом и яростью и не значащая ничего.
Эта книга – словно рождение красивого цветка из хрупкой и бесформенной завязи: буквально на глазах читателя один за одним распускает лепестки жизни этот необычный, полноводный и гениальный роман. От малопонятной и маловразумительной первой части, рассказанной слабоумным Бенджи, сквозь потоки сознания к вполне осознаваемой и внятной позиции автора в последней главе. Она наполнена шумом жизни: то чуть слышным, то совсем безмолвным, то неистово-яростным. Фолкнер в своём романе показал, вывернул наизнанку историю Юга в пору его поражения после Гражданской войны, когда сломалась внутренняя структура налаженного быта, когда эта трещина прошлась яростным изломом по семье Компсонов, от величия которых остались лишь трухлявые колонны у особняка да всё то же ощущение превосходства белого человека над другими расами.

Много и нудно о романе...

Первая часть. Бенджи.
Эта часть от лица слабоумного Бенджи напоминает разорванную картинку, в которой заметны лишь какие-то линии, легкий абрис и намеки на происходящее. Бенджи лишь фиксирует малюсенькие фрагменты жизни Компсонов, перескакивая с одного временного промежутка в другой и в третий, возвращаясь вновь в настоящее. Имена…имена, которые ничего не говорят читателю, кроме какого-то общего понимания кто есть кто. И вообще – зачем всё это? О чем речь пойдет? Но именно в первой главе Фолкнер невероятным образом, в этом скупом и практически бессюжетном повествовании разбросал множество символов, которые впоследствии выстроятся в довольно стройную систему ключа к роману, например: грязь на нижнем белье Кэдди – испачканным оказалось все: семья, Юг и женщины…две женщины; мячик для гольфа, который искали Ластер и Бенджи; шум и ярость Бенджи во время смерти бабушки. Если вернуться к этой главе после прочтения романа, то эти подсказки буквально бросаются в глаза, и чтение самой неловкой по построению главы, оказывается весьма интересным.

Вторая часть. Квентин.
Эта часть – лучший образец модернизма, потока сознания, когда куски текста вообще без знаков препинания чередуются с кусками с нормальной и традиционной пунктуацией. Это удивительное полотно без знаков препинания, в английской версии романа выстроенное в столбик одно-двусложными сочетаниями, словно убыстряет и без того безумный темп мыслей Квентина, за которыми и так довольно сложно поспевать, тот темп, который и характеризует самого Квентина, его тонко-нервическое отношение к жизни, его болезненное отношение к Кэдди и прямиком ведет читателя к развязке. Эта часть романа самая насыщенная по количеству аллюзий (Шекспир, Библейские истории, негритянский фольклор и американскую литературу), которые пытливому читателю придется либо угадать либо читать комментарии. Именно эта часть романа напоминает ретроспективные кадры черно-белой хроники, которые сменяют один другой, приоткрывая читателю новые фрагменты семейной истории. Эту главу нужно читать несколько раз, возвращаться к ней снова и снова – она прекрасна в своей хаотичной размеренности и некой горькой ноте, которую чувствуешь с первых строк.

Третья часть. Джейсон.
Абсолютно традиционно-литературная часть, устами самого отвратительного персонажа в книге, человека с двойной моралью, рассуждающего о неважности денег и в тоже время обворовывающего собственную племянницу ( сцена в магазине, где Джейсон требовал подписи от Квентины на чеке, пожалуй, самая эмоционально-сильная на накалу), человек, обвиняющий сестру в недостойном поведении, вполне считает приличным бывать у шлюхи и даже не прочь жениться на ней. Удивительно, но Джейсон – единственный ребенок, которого матушка удостаивает своей любви, но он же и единственный, кто не нуждается в её любви. Вот такой парадокс.

Четвертая часть. Дилси.
Четвертая часть – моя любимая. Не потому что написана от лица автора, реалистична и вполне литературна, а потому, что именно здесь Фолкнер предъявил читателю торжество человеческой души над холодностью, злостью и бессилием, тожество души, которая независимо от того в ком она находится – в старой негритянке Дилси в данном случае – прекрасна всегда и в любых обстоятельствах. Дилси будто клей пытается своей добротой и любовью склеить осколки разбившейся семьи, привнести человечность в запустение душ, растопить очаг и вызвать хоть какие-то теплые чувства внутри закостеневших людей. Она не осуждает, она – просто любит, сострадает и умеет плакать в день Пасхи, осознавая гибель одного семейства.
Без крупинки любви, взаимопонимания и поддержки нежизнеспособна ни одна семья, ни одна страна, в данном случае – Юг, чья история рабства продолжилась и на страницах романа, в голове у Джейсона и ещё кучи белой швали.

Что будет, если взять "Чёрный квадрат" Малевича, разодрать его на тысячи многоуголистых паззлово-полиформных кусочков и высыпать на ровную поверхность пола в одной из ваших освобождённых от мебели комнат? И сначала спросить вас, что это такое, а потом ещё и предложить собрать всё это воедино... Вот примерно таким занятием стало для меня чтение нашумевшего и яростного романа Уильяма Фолкнера.

Чтение части первой попросту превратилось для меня в нечто бессмысленное и затруднённое, как дыхание биатлониста на длинном и крутом подъёме перед стрельбищем — вроде и бежать надо бы, однако и дыхание с пульсом сорвать нельзя. Лохматый как булгаковский Шарик и непричёсанный как Том Сойер и Гек Финн вместе взятые, текст первой части романа поверг меня в ступор и ввёл в искушение бросить книгу в угол и забыть. Однако стало жалко свою любимую читалку, в которую был заключён этот шедевр мировой и американской литературы, а потому вариант бросания был отвергнут, и скорбно стеная и вздыхая я пополз по книге дальше.

А дальше стало немногим легче (ключевое слово здесь "немногим"), потому что текст второй части превратился в переплетённые между собой пряди двух кос макраме — один рассказ, набранный курсивом, рассказывал нам свою историю, а второй вещал своё. При этом и тот и другой разрывались в самых прихотливых и причудливых местах, громадная часть повествования была напрочь лишена всех и всяких знаков препинания (от этого препинание стало ещё более невнятным), а события перетекали друг в дружку с неизмеримой и непостижимой логикой...

Немного легче (а вот тут уже вступает в свои права словечко "легче") стало с началом чтения части третьей — конкретное мышление третьего рассказчика заставило Фолкнера сменить гнев на милость и изложить события последовательно и линейно. Что не прибавило рассказчику положительности и порядочности, а чтению — удовольствия и привлекательности. Моё читательское осатанение стало достигать вершин этого катаклизмического оргазма...

...зато последняя, четвёртая глава, написанная от имени простой старой прислуги-негритянки, стала воистине приятным чтением и источником удовольствий и радостей. Хотя книжные события отнюдь не были самыми радостными и самыми приятными, однако же зато читательские страдания наконец прекратились.

Открытый финал романа оставил кучу вопросов и стойкое недоумение — что же там, в конце концов, происходило в этой семейке всё это время?! Но, слава богу, книга была снабжена неким послесловием, совершенно не являющимся частью этой книги, но при чтении которого что-то как-то слегка разъяснилось.

Общий итог: после чтения книги "Сарторис" у меня возникло стойкое мнение, что роман нужно непременно перечитать, чтобы что-то в нём понять. После прочтения "Шум и ярость" это мнение только укрепилось — именно теперь, когда книга дочитана до конца, её нужно начать читать сначала, чтобы выудить из того словесного хаоса и абракадабры, которыми она начинена, всю важную и нужную для понимания книги информацию. Ох-хохонюшки-хо-хо, — горюю я, давай только не сейчас, а?

Не уверен, что захочу читать что-то ещё из копилки Нобелевского литературного лауреата Уильяма Фолкнера, потому что та литературная форма, в которую он облекает свои книги, совершенно выводит меня из равновесия — я и злюсь и негодую и шумлю и ярюсь...

Шум в моей голове - вот так, пожалуй, вернее всего обозначить первые впечатления от прочитанного. И ярость - на себя, поначалу ничего не понимающую.

       Понравился ли роман? Слишком односложен, прямолинеен такой вопрос. Равнодушным не оставил, без сомнения. Сильное произведение. Никогда ранее я не читала ничего подобного. До знакомства с Фолкнером и до прочтения информации о нём как писателе, я по сути не представляла, что такое "поток сознания" на самом деле /да и термин узнала тогда же/. Некоторые его отголоски есть в прочитанном ранее "Дэниэле Мартине" Фаулза, еще в двух-трёх произведениях мне встречалось, но так, поверхностно, мимолётом.

       И вот вся его, сознания, мощь и внезапность обрушилась на меня, словно водопад. В первый абзац я вчитывалась несколько раз, силясь понять - "Идут к флажку, и я пошел забором". Построение фраз умопомрачительное, извращенное; читаешь и чувствуешь, что с тобой как читателем поначалу будто ломка происходит, и лишь потом постепенное привыкание; и вот уже язык, его изгибы и завороты начинают нравиться, более того - замечаешь, как наслаждаешься их красотой, необычностью - "Руки не слышат калитки совсем, но пахнет ярким холодом". Вначале пытаясь их запомнить, чтобы зацитировать, я просто бросила это дело и впервые книгу читала с карандашом, отмечая всё те же старые знакомые слова, тем не менее звучавшие абсолютно по-новому. Кстати, именно с этой книги я впервые стала читать с заметками и стикерами.

       Сразу после прочтения (ровно год назад, отзыв по старым заметкам), пока я пребывала в состоянии "фолкнеровской эйфории", было так сложно что-то вразумительное написать о книге, требовалось сгрести все мысли если не в цельный пазл, то хоть в отдельные большие фрагменты. Ибо книгу закрыла, но сказать, что прочитала её - не смогла. Пока тут же не перечитала первую и вторую части. Сильнейшее произведение.

Недолежала эта книга еще пару лет, не дошла до кондиции, надо было еще помариновать, может быть, тогда бы она мне понравилась. А так очень туго шло чтение, особенно первая часть. Книгу что читать, что слушать было тяжело. Будто не роман, а чей-то неконтролируемый поток сознания читаешь-слушаешь. И если при слушании некоторые места чтец голосом, интонацией выделит, "подскажет", то при чтении ждет неприятный сюрприз: отсутствие пунктуации. Совсем. То есть автор не посчитал нужным поставить точки, запятые и другие разделительные знаки. Начало-конец предложения определяем сами: по смыслу и по заглавным буквам.
Но на этом трудности не заканчиваются. Еще осложнила чтение/слушание постоянная чехарда между рассказчиками-героями, между действиями. Если бы не было некоторых вспомогательных приписок от автора в виде дат событий, то еще бы и в хронологии бы запуталась. Хотя чёужтам, запуталась и не пару раз.
В книге повествуется о семье Компсонов.
В первой части книги повествование ведется от лица Бенджамина Компсона, страдающего психическим растройством. И именно поэтому первая часть для чтения была тяжела, непонятна, отталкивающая. Хотелось просто закрыть и не читать. Весь рассказ - сплошные эмоции, ощущения. И первое знакомство со всем семейством получилось неприятным.
Вторую часть нам расскажет Квентин Компсон. Истеричка в штанах.
Третью часть нам расскажет Джейсон Компсон (в сносках обратят наше внимание на то, что написания имени Ясона из древнегреческих мифов и Джейсона одинаковое). Самый понятный из этой троицы именно Джейсон. Он работает, пытается заработать. Конечно же старается заработать особо не напрягаясь. А ее на нём тяжкое бремя - его семья. Ему приходится следить за всеми, всех контролировать, да еще и в добавок "кормить ленивых негров". Куда ни глянь, все ему проблемы создают, не дают жить спокойно. То мать, то старая негритянка, которую и не выгонишь, то племянница, которая так и норовит пойти по руками, то мать племянницы, которая опять же всё мешается.
Ну и финальную часть нам расскажет автор.
Много ссылок на Библию, мифологию и известные произведения. Местами даже интересно.
Заметила, что давно я не читала об аристократах-южанах, до отмены рабства. Вот прямо коробило, как отзываются о неграх, как к ним относятся. Вся книга прямо пронизана расизмом.
Тяжело мне далась эта книга. Может быть, читай я её набегами, она бы мне больше понравилась

А мне понравилось собирать эту разрозненную мозаику. Бродить по страницам и обнаруживать то здесь, то там фразы-ниточки, которые с умыслом обронил автор, чтобы наблюдательному читателю удалось в конце собрать величественное полотно - цельную историю, охватывающую тридцать лет жизни семейства Компсон.
Не скажу, что это было просто - стиль повествования довольно необычен и к нему не сразу привыкаешь, но стоит только втянуться - ты понимаешь, что таким образом можно увидеть намного больше, прочувствовать глубже и стать уже не сторонним наблюдателям, а влиться в поток сознания и изнутри проникнуться переживаниями героев.

Первая часть - самая сложная. В ней мы видим все происходящее глазами Бенджамина - психически нездорового молодого человека. Говорить он не может, да и его умственные способности не позволяют логически и последовательно изобразить реальность. Таким образом на нас обваливается шквал разрозненных мыслей, воспоминаний. Прошлое, настоящее и будущее путаются, но определенные подсказки читатель все же получает, хоть пока и не знает, что с ними делать дальше.

Потом мы сталкиваемся с Квентином. Тут изложение выравнивается и долгое время кажется, что вот он - смысл. И сейчас мы разберемся со всей катавасией. Пока предложения не становятся все бессвязнее, теряя знаки пунктуации. Сами же мысли ввергают в шок.
Героя мучает проступок сестры, он прямо зацикливается на нем. И один Бог знает, что твориться у него в голове, когда он приходит к отцу со своим заявлением, что Кэдди беременна от него...
Разговор о девственности меня окончательно добивает - настолько все это кажется неуместным и диким.
Самоубийство было вполне ожидаемым - Фолкнер хорошо подготовил читателя к такому исходу.

В третьей части автор наконец-то сжалился и поделился более-менее внятной интерпретацией событий - в этот раз от лица Джейсона.
Кстати, весьма интересного персонажа. В отличии от других членов семьи, этот человек вроде как себя ни в чем не скомпрометировал - но от этого приятнее не стал. Его можно обвинить не только в меркантильности, но и в безжалостности. Конечно, после смерти отца он стал главой рода, но его цинизм и неспособность к эмпатии не добавили счастья близким в этот нелегкий час упадка.

Не последнюю роль в повествовании играет рассказ о Дилси. На мой взгляд, именно отношение к чернокожим наиболее ярко характеризует статус семьи - у Компсонов это уже давно не привилегия, а скорее обуза.
Джейсон то ли дело ворчит, что ему приходится кормить этих бедолаг, он обесценивает их работу - и это говорит само за себя.
Заключительным символом упадка становится сломанный цветок в руках Бенджи - и это все, что мы узнаем о героях "Шума и ярости" - грустно, но абсолютно закономерно.

Слова. Сначала слова, разные, в разных местах и о разном. Невпопад и непонятно. Тогда или сейчас, луг или река, дети или взрослые. Бенджи или Мори. Смысл появляется на два-три предложения и опять исчезает. Но все очень просто. Нужно перестать рисовать перед глазами сценки. Мы – глаза, сознание, воспоминания, пытающиеся вырваться из темницы безумия. Вокруг тебя стена. Глухая стена непонимания, сквозь которую не проходит человеческий голос. Тебя не слышат. Твое горло сковано невидимыми оковами. Ты внутри непослушного тела. Заперт. Одинок. Твой мир мал, потому, что ты видишь только сквозь замочную скважину. Происходит непонятное. Страшное. И нет спасения. Нет любви, тепла. Беззащитность и бессилие, от которых в мир вырываются только крик и слезы. В этом жутком мире была смерть и болезнь, было предательство и бегство. Но сначала было солнце, река, и девочка, которая пахла деревьями. Было детство. Оно закончилось.

Мысли. Как это страшно, быть один на один со своими страшными мыслями и воспоминаниями, особенно когда каждая мелочь может вызвать новую волну боли. И все это – добровольное заточение. Ты-то можешь выйти из темницы своего разума и памяти. Но и не можешь одновременно. Ты уже давно там, глубоко в надуманном и выдуманном мире. Уже сам не знаешь, где память, а где фантазии. О чем на самом деле были разговоры, когда сказанные слова не повторяют помысленных слов. Это сознание тоже непросто воспринимать. Но и здесь есть решение – нужно пустить его в себя полностью. Идти теми же улицами, думать те же мысли, не пытаясь искать ответы и хронологию. Только осторожней, реальность уходит очень быстро: несколько строк и музыка в наушниках исчезает, люди в электричке стираются, время останавливается. Приходится доставать себя за шкирку в эту реальность из головы Квентина. И да, его не нужно понимать. Его невозможно понять. Можно только почувствовать.

Реальность. Оказывается банальной, как и вся жизнь. Наконец-то приходит возможность узнать историю целиком. Тебе ее расскажет за стаканчиком дешевого пойла в задрипанном кабаке крайне неприятный мужчина. Семья, со своими проблемами и особенностями. Слабый отец и тяжелая мать. Странная любовь родителей к детям и детей друг к другу. Да и вообще – какая-то постоянно нездоровая обстановка. Как прикажете вырастать в этом дурдоме? Вот каждый и сходил с ума по своему: кто-то по документам идиот, кто-то главным поступком своей жизни доказал, что он псих. Ну а самый нормальный из всех в итоге оказывается главным злодеем, так, что-ли? Так, да не так. А вы взгляните одним глазком на жизнь младшего брата. Каково это – расти в постоянной нелюбви и унижении. Отец и его фаворитики старшенькие тебя и за человека-то не считают. Мать, хоть и называет главной опорой и надеждой, постоянно напоминает, какой ты: бедненький, убогонький, униженный и обделенный. Так и свыкнешься с этой мыслью, срастешься с этой ролью. Вы послушайте, послушайте его мать: "Джейсон, мы тебя без всего оставили, лишили всех перспектив в жизни. И все беды на тебя повесили: идиота-брата, больную мать, брошенку-племянницу". И что? Неужто останется в вас та же ненависть к этому несчастному человечишке? Что, в вас не живет такой вот поганец-завистник, обидчивый и мнительный? Хорошо, если в твоей жизни есть проблески света. От радости и любви этот злобный гном ссыхается и почти умирает. Но если нет ее, радости этой? Мда... это трудно, когда такой человек рядом. Но если это просто парень напротив, которому ты купил выпивку, то после такого рассказа его можно похлопать по плечу, понять, и даже простить и пожалеть. И купить еще один стакан.

Дорогой читатель, прости за такой сумбур. Но после этого романа стандартная рецензия просто не имела права на существование. Это ВЕЛИКИЙ роман. Поистине монументальное произведение, которое, я уверена, нужно перечитывать и не раз. В этих нескольких сотнях страниц поражает буквально все: идеальная точность голосов разных персонажей, ярчайший портрет эпохи и региона, остро-современная структура и язык произведения в сочетании с вечностью поднятых проблем. И мелодика! Я понимаю, что тут огромнейшая заслуга принадлежит переводчику. Потому, что каждым словом в романе хотелось насладиться чуть подольше. Голос каждого героя обретал такую реальность и зримость, что не нужно было никаких дополнительных описаний внешности или характеров. "Шум и ярость" из той категории произведений, которые хочется испить до последней капли: прочитать все примечания и послесловия, посмотреть все экранизации. Купить собрание сочинений автора. И да, такие произведения напоминают, что литература – это на самом деле большое искусство с шедеврами уровня Сикстинской капеллы.

Важное замечание. Попробуйте сначала начать читать роман "вслепую". Если после первой главы будет совсем непонятно и оттого неприятно продолжать чтение, вернитесь к предисловию от переводчика и обратите внимание на хронологию в конце романа. Это даст представление о происходящем в романе на самом деле.

C.R.
Обложка у маленького и скромного издания от Азбуки прекрасна. Это ощущение легкой щемящей тоски и есть главное послевкусие романа.

Великолепная обложка у одного из первых американских изданий. Потому, что конечно этот роман еще и о тех темных страстях, которые разрывают человеческую сущность (будь то страх, стыд, зависть). Центральная обложка тоже о романе: об угасании и разрушении традиций, семьи, дома. Всего Юга. Да и крайняя французская обложка тоже об этом романе. О том, как родители ломают судьбы своих детей, лишая их любви и понимания.

ㅤМое отношение к Фолкнеру, если честно, характеризуется чересчур странно, но интересно. И, что примечательно, оно менялось с каждой прочитанной его книгой, совершало плавный градиент от непонимания фолкнеровских произведений до сердечной любви его творчества. Все началось с “Осквернителя праха”, которого я взяла на чтение осенью, поддавшись одному знанию о некой, может, иррациональности или ореоле таинственности его произведений. И, стоило мне увидеть одно предложение на восемь страниц, я, долго не раздумывая, отложила этот роман на потом (или на никогда, например), решив для себя, что Фолкнера я сейчас не пойму. После этого я его боялась.

ㅤНо то, что я избегала книг Фолкнера, оказалось лишним: знакомство с ним в принципе не особо легкое. И я поняла, что если не хватает ни сил, ни времени на анализы его произведений, то нужно просто знать, о чем книга. И, конечно, иметь хоть какое-то представление о его биографии. Со “Светом в августе” у меня ничего не получилось, но, прочитав “Звук и ярость” с базой знаний о книге и о самом авторе, я поняла: Фолкнер удивительно талантлив. Он забрасывает читателей в свои миры без карты, говорит: “Разбирайтесь сами”, после чего они должны копаться в человеческих душах, стоически преодолевая четыре разных временных промежутка в одном абзаце, потоки мыслей или абсолютную незаурядность происходящего.

ㅤ"Когда я умирала” — необычайный роман в своем роде. И, как оказалось, он требует от читателя минимума. Как и за все фолкнеровское, я взялась за него спонтанно: захотела — прочитала. Можно сказать, минутный порыв, но тот, что впоследствии принес невероятно много удовольствия.

ㅤСемья Бандренов во многом типична для Юга. Муж, жена, пятеро детей, фермерство, мелочность, бедность. Впрочем, жену уже можно вычеркнуть из этого списка: Адди мертва. А то, что осталось от семьи, должно везти ее в Джефферсон, который находится невероятно далеко от дома. И наказ Адди чрезвычайно важен для ее мужа, Анса, ведь они же семья, окруженная ореолом любви, равенства и понимания, а семейные ценности не подлежат пересмотру. Таким образом, Бандрены отправляются везти труп, который, подверженный всем процессам мертвого тела, пробудет в гробу однозначно не один день.

ㅤТема религии здесь если не централизованная, то, скажем, широко распространенная и подверженная чудовищной критике, которая, в общем, небезосновательна. В двадцатом веке религия для людей постепенно меняется и принимает другую форму все более обширно. И критика Фолкнера не зря так резка и показательна: южное христианство стало неким созданием бессмысленных слов в ущерб реальности и действиям. В романе можно выделить четырех героев, которые так или иначе связаны конкретно с отношением к религии в принципе: Адди, Кора, преподобный Уитфилд и Анс. Все они вместо того, чтобы использовать религию для создания незыблемой морали, злоупотребляют ею и изменяют ее смысл.

ㅤКора — “идеал” христианки, которая придерживается образа жизни, демонстрирующей, скажем, чистую религию. Впрочем, так считает только она, на деле же все обстоит иначе: в ней живет слепая вера, где есть лишь ее Бог, защищающий ее интересы и оправдывающий ее действия. Кора, защитница своих идей и убеждений, не способна следовать их принципам. Она трактует все на свой манер, вырывая определенные мысли из контекста и игнорируя особенно важные моменты ее же религии. Кора учит Адди “правильной” вере, выставляя себя неким экспертом в области христианства, что само по себе абсурдно. Адди также интересная во многом героиня: ее вполне можно назвать антиподом по отношению к религии относительно других героев. Она, пытающаяся противостоять пустым словам, желающая наполнить свою жизнь хоть каким-то смыслом, проигрывает южному христианству. И нет для нее никакого вознаграждения: сначала вода, потом аномальная жара в сарае, впоследствии огонь и лишь далее похороны. Но могло ли быть иначе?

ㅤАнс, конечно, является не таким деятельным христианином, как Кора, но его жизнь строится по определенному принципу: бездействие, оправданное волей Бога. Он, в сущности, самый безынициативный герой романа. И если он и пытается, например, поправить одеяло Адди, то у него ничего не получается. Каждое его решение оправдывается именем Бога, что полностью искажает понятие об истинной вере. Уитфилд же является представителем южного христианства, речь которого не обходится без аллюзий на Библию или без упоминаний о самом Боге. Он, может, исправно выполняет свои обязанности преподобного, молится, например, за Бандренов и отлично проповедует. Однако его действия прямо противоположны тому, что он говорит, тому, чему он должен следовать. Каждый грех должен быть исповедан вслух, и Уитфилд в сорок первом монологе собирается обо всем рассказать Ансу, но, узнав, что Адди мертва, он обходится лишь слушателем в лице Бога: его секрет теперь в гробу под землей Джефферсона.

ㅤВ описании сюжета проскользнула ироничность семейных ценностей в данном романе, и хотелось бы заострить на этом внимание. В сущности, и здесь на передний план выступает конфликт действия и слова, который является основным в произведении: герои прикрываются семейным долгом, когда в приоритете у них стоит лишь цель попасть в Джефферсон. Анс мечтает о зубах, Дюи Дэлл обязана сделать аборт, Вардаману нужен поезд. И, возвращаясь к основному конфликту, особо выделяется противостояние Джула (действия) и Дарла (слова), а особенно относительно отношений с Адди. Она всегда противостояла пустым словам, предпочитая им действия, что и становится видимой причиной любви к Джулу. Кэш (главный семейный мученик), кстати, тоже человек действия, но Джул, в первую очередь, является символом сопротивления, главным падением Адди, которое впоследствии сделало ее жизнь более токсичной и разрушительной. И он ее крест. Крест, который потом пророчески спасает ее от воды и огня, героически противостоит Дарлу, пытающемуся помешать достижению цели всей (почти) семьи. Но героически ли?

ㅤТалант Фолкнера неоспорим: насколько чувственно, гнетуще, истинно готически описать южную семью может лишь мастер своего дела. Я искренне влюблена в эту книгу за множество вопросов, которые ставит перед читателем роман; за общую атмосферу, невероятных героев и чудесный и жуткий одновременно округ Йокнапатофа, полный странностей и темных тайн.