Цветы запоздалые. Рассказы

Какой же это рассказ? Это роман… И неважно, что объем написанного небольшой.

Время, охватываемое сюжетом, занимает три года. Но ощущение такое, будто перед нами промелькнула жизнь нескольких поколений одной семьи и их друзей. Купеческая семья, из «мужиков», ставших миллионщиками. В центре - представители поколения, которое нутром помнит воспитание, сочетающее порку, трудовую повинность и академическое образование. Цитата из другой книги - воспоминаний Саввы Морозова:

«Воспитывали нас по уставу древлего благочиния и за плохие успехи в английском языке драли старообрядческой лестовкой (кожаные четки). А лестовкой-то больнее, чем простым ремнем: она с рубчиками. После порки нянька мазала мне задницу елеем и заставляла молиться Пантелеймону-целителю, чтоб скорей заживало.»

Купцы третьего поколения были людьми образованными, отягощенными детскими травмами, чувствующими пренебрежение представителей других сословий и не умеющими выразить собственные чувства, потому что научить их этому забыли, потому что воспитатели сами не умели чувствовать в условиях, в которых предстояло жить воспитанникам.

С купечеством более или менее понятно, а вот с главной героиней, представительницей среднего класса, дочери врача - сложнее. Выйдя замуж только ради того, что бы не остаться в девицах, не получив ухаживания и внимания от жениха и позднее - мужа, она тяготилась его любовью. Не зная саму себя, не имея никакой желанной модели отношений с мужчиной, брака - она страдала сама. Очень показательно отрицание ею любви как явления в своей жизни и в мире вообще.

Автору удалось показать нам пробуждение к жизни главной героини. Любовь она постигает благодаря материнскому инстинкту. Боли утраты, возникшим чувствам сочувствия, одиночества и ответственности. Из несмышленой, незрелой на наших глазах она преобразилась в чувственную и хозяйственную женщину, способную создать свой уникальный мир. Редкий пример положительной динамики развития героя в русской классике. Даже не героя, а героини! Которая, я не сомневаюсь, способна повлиять этой динамикой и на близких. Где еще в русской литературе отводится такая роль женщине? Я не могу подобрать пример. Кити Щербацкая разве что, но ей приходилось бороться за гармонию, а пробуждения Юлии Сергеевны будто ждало целое темное царство, что бы подчиниться ее созидательной силе.

Помимо основной сюжетной линии, примечательны и второстепенные герои, и атмосфера гостиных, дач, концертных залов. Разговоры. Обсуждения социалистических и утопических идей. Гедонизм. Благотворительность. Живодерское администрирование бизнеса. Отношение к религии и нравственные устои. И все это в рассказе! Удивительно!

ЗДРАВСТВУЙТЕ!
Ну, ты попала! Полный «попадос», Софья Львовна!!! Это ж надо было такому случиться: увязнуть сразу в двух нарциссах! Один – «большой», другой – «маленький».

Чехов не был бы гениальным Чеховым, если не мог сказать мало, выразив при этом много. Каждый его рассказ, словно айсберг, скрывает глубокую суть, являя на поверхность малую долю.

Рассказ «Володя большой и Володя маленький» – маленькая драма в большом масштабе, так как в ней описывается известное психическое отклонение – нарциссизм, которое не лечится, и которое живуче во все времена. Поэтому Чехов – классика.

Жертвами нарциссической личности становятся помимо своей воли (в силу обстоятельств), но по воле хищника – «Роковой Личности» (по меткому выражению Тани Танк, автора книг «Бойся, я с тобой»).

Действующие лица: двое мужчин и три женщины.

Софья Львовна – 23-летняя новоиспечённая жена (два месяца замужем).

Владимир Никитич Ягич – 54-летний муж Софьи; полковник; для него брак – повторный; «Володя большой».

Владимир Михайлыч – 30-летний сердцеед; друг детства Софьи и друг Ягича; «Володя маленький».

Оля – монахиня (два года в монастыре); предыдущая жена Ягича и тётя Софьи.

Маргарита Александровна (Рита) – за 30-дцать; двоюродная сестра Софьи (кузина); незамужняя – старая дева.

Два Владимира – по тем временам старый и молодой, души друг в друге не чают, ибо «Рыбак рыбака видит издалека». Оба пользуются успехом у женщин. Оба используют их, получая то, что нужно.

Ягич – Роковая Личность со стажем. В 54 он ещё достаточно хорош. Свою предыдущую жену – Олю сгубил – довёл до монастыря: «все в доме говорили, что он погубил ее». Читатель заметит, что вовсе не в силу религиозных убеждений несчастная жертва нарцисса-хищника оказалась в монастыре: «святые на тройках не ездят».

То, что Ягич – подуставший хищник, нетрудно догадаться по его отношению к Софье. Нарциссы не способны любить. И не терпят, чтобы их беспокоили чем бы то ни было.

«Он боялся, что теперь, когда они приедут домой, ему, вместо того чтобы спать, придется возиться с компрессами и каплями.»

Он использует Софью в качестве жены: положение обязывает. Он попускает даже (если не поощряет) поползновения Володи маленького залезть под юбку своей жены. Он женщин не ставит ни в грош. А Володю – любит! Одобряет его «донжуанство». Понимает, что для «маленького» женщины значат не больше, чем для него, «большого»: ширма, игрушки ...

«Ягич приходил от него в восторг и благословлял его на дальнейшее, как Державин Пушкина …»

Володя. О! Этот в свои 30-дцать настолько поднаторел в охоте на женщин, имея за плечами стаж Роковой Личности с 14-летнего возраста. Красавчик. Сколько жертв из света и полусвета побывало в его руках. Миленький. Маленький. Но бедный. У него до сих пор нет личных денег. Он даже не может заплатить за себя в ресторане: платит Володя большой – его друг и друг отца.

Софья. Несчастная жертва двух нарциссов – большого и маленького. Она так жаждет любить! Так хочет быть чистой и честной! Но так похожа на муху, увязшую в «сладости в банке на окне» – в отношениях с мужем. Ей даже по пьяни кажется, что она любит Ягича. Уж так хочется любить! Даже в браке по расчёту. Потому что так жить невыносимо.

«Если бы она могла предположить, когда выходила, что это так тяжело, жутко и безобразно, то она ни за какие блага в свете не согласилась бы венчаться. Но теперь беды не поправишь. Надо мириться.»

Отношения с «маленьким» – длящиеся с детства, любовные, а потому драматические. Роковая Личность – паук, раскинувший свою паутину, протянувшуюся во времени. Он очаровал Сонечку, будучи маленьким, и знал, что его время получить то, что нужно настанет. Ему не нужно долго ждать. Нарцисс долго ждать не может. Он просто имел Соню ввиду. А сам все эти годы использовал других женщин, купаясь в их ласке и заботе.

Конечно же, дождался. Безумно влюблённая Софья – очередная, но не последняя его жертва, достойная презрения и унижения, как со стороны «большого», так и «маленького» Володи. Вот попала так попала, Сонечка.

Она не хотела и боялась стать такой, как её кузина – Рита. Чехов рисует образ малоприятной девушки. Курит. Вечно на груди и коленях у неё пепел … Голос отвратный. Бррр… Такая мымра.

Софья боится после всего случившегося такой же судьбы, какая постигла её тётю, – монастырь. Но только после. А сначала она выходит замуж за Володю большого. Ему удалось её очаровать. Это в планах нарцисса. Он даже теперь способен внушать чувства, похожие на любовь, у Софьи, глубоко влюблённой в «маленького». Но заполучив её в жёны, ему нет нужды особо напрягаться. Таковы повадки перверзника.

И что же ей остаётся делать, мухе, увязшей в сиропе с виду благополучной жизни, из которой выпиты кому-то нужные соки, и теперь она не нужна? Вот и болтается Софья Львовна, как некая субстанция в проруби, целыми днями напролёт гоняя на санях по городу. Что её ждёт впереди?

«Тарарабумбия!» Что это? – Это слово – унизительная нелепица, словно Володя маленький отмахнулся от надоедливой мухи – Софьи, когда та пытается взывать к его чувствам, пониманию, любви. А их Роковая Личность испытывать не способна: для неё всё это – тарарабумбия. Вот и всё.

Жалко Софью? Она же жертва … Но почему-то мы практически никогда не испытываем жалости к подобного рода жертвам. И это факт.

***
Глубокий рассказ. Зрелого мастера. Чехов. Что ещё говорить?..

Когда девушке шестнадцать лет, по описанию Антона Павловича ход её мыслей напоминает перемещение цыплёнка по птичьему двору. Те же метания, беспорядочные скачки сознания, напоминающие броуновское движение.

Надя Зеленина была с мамой в театре на «Евгении Онегине». Судя по её реакции на спектакль, он произвёл на девушку сильное впечатление. Ей захотелось написать такое же письмо, как Татьяна Ларина Онегину. Проблема была только в том, что она сама никого ещё не любила, но точно знала влюблённых в неё офицера Горного и студента Груздева. Вот только опера дала ей подсказку, что «быть нелюбимой и несчастной – как это интересно!» Поэтому в письме к Горному Надя написала, что не верит в его любовь, что он ошибается в ней, так как она – «неинтересная, ничтожная девушка, и вы сами отлично знаете, что в вашей жизни я буду только помехой… Мне тяжело оставить маму и брата, а то бы я надела монашескую рясу и ушла, куда глаза глядят. А вы бы стали свободны и полюбили другую. Ах, если бы я умерла!" Вот такие необычные мысли у девушки под влиянием «Евгения Онегина». От жалости к себе она даже заплакала…

Тут же вспомнила о том, что студент Груздев тоже влюблён в неё, поэтому тоже заслуживает письма от неё. Интересно, как Чехов показывает перепады настроения девушки. Только что она плакала, а теперь – «Без всякой причины в груди ее шевельнулась радость: сначала радость была маленькая и каталась в груди, как резиновый мячик, потом она стала шире, больше и хлынула как волна». Ей захотелось вспомнить что-нибудь смешное. И тогда ей стало душно от смеха, так как она подумала «о смешном пуделе, который вчера погнался на дворе за вороном, а ворон оглянулся на него и сказал:- Ах ты, мошенник!
Пудель, не знавший, что он имеет дело с ученым вороном, страшно сконфузился и отступил в недоумении…»

Опять перепад настроения у Нади. Она решает разорвать письмо к Горному, а любить лучше Груздева. И снова потекли её мысли «о студенте, об его любви, о своей любви, но выходило так, что мысли в голове расплывались и она думала обо всем: о маме, об улице, о карандаше, о рояле...» Вот так Чехов описывает бесконечный поток сознания Нади. И, хотя я не юная девушка, почему-то верю в это броуновское движение её размышлений, проявившихся в результате пережитого катарсиса от встречи с настоящим искусством, а точнее оперы «Евгения Онегина» Пушкина на музыку Чайковского.

Фраза – «Боже мой, как интересны, как обаятельны мужчины!»

Прочитано в рамках марафона «Все рассказы Чехова» # 398

Это не рассказ, а учебное пособие, которое можно озаглавить «Как добиться предмета своей страсти», «Как угодить в любовную ловушку», «Вы играете с чувствами влюблённого в вас мужчины, готовьтесь к проигрышу»… Удивительно, как подробно и всесторонне Чехов показывает всепоглощающую страсть мужчины, как со знанием малейших нюансов повествует об эмоциях 25-летней женщины, оказавшейся не способной противостоять любовному напору, точнее, загнавшей себя в ловушку своих собственных чувств и устремлений.

Они соседи по даче. Он, присяжный поверенный Ильин Иван Михайлович. Она, жена нотариуса Лубянцева Софья Петровна. После пятилетнего знакомства за последние две-три недели Иван Михайлович воспылал страстью к соседке, ходит за ней как тень, смотрит нехорошими глазами, объясняется в любви, пишет странные письма. Софья Петровна пытается с ним серьёзно поговорить. Она прямо заявляет ему, что любит своего мужа, дорожит покоем семьи - «Скорей я позволю убить себя, чем быть причиной несчастья Андрея и его дочери... И я прошу вас, Иван Михайлович, ради бога, оставьте меня в покое. Будемте по-прежнему добрыми и хорошими друзьями, а эти вздохи да ахи, которые вам не к лицу, бросьте. Решено и кончено! Больше ни слова об этом». Проблема Софьи Петровны в том, что она, произнося правильные слова, при этом переживала совсем другие эмоции – «Она глядела на него, и эгоистическое чувство превосходства любимой женщины над влюбленным приятно ласкало ее. Ей нравилось, как этот сильный, громадный мужчина, с мужественным, злым лицом и с большой черной бородой, умный, образованный и, как говорят, талантливый, послушно сел рядом с ней и понурил голову».

Женщина, допускающая подобные чувства в своей душе, должна быть готова, что в один неожиданный момент симпатия к конкретному мужчине может перерасти в нечто большее. И тогда она уже не сможет диктовать себе самой, что она ничего к нему не испытывает кроме искренних дружеских чувств. Тем более, что он нравится ей. Ей явно льстит его внимание, напор его любовных переживаний – «Ненавижу себя и презираю! Боже мой, как развратный мальчишка волочусь за чужой женой, пишу идиотские письма, унижаюсь... эхх!» Ильин, как всякий увлечённый мужчина, не выбирает средств, чтобы добиться своей цели, поэтому открыто упрекает предмет своей страсти – «А тут еще ваша неискренность!... Если вы против моей некрасивой игры, то зачем же вы сюда пришли? Что тянуло вас сюда? В своих письмах я прошу у вас только категорического, прямого ответа - да или нет, а вы вместо прямого ответа норовите каждый день "нечаянно" встретиться со мной и угощаете меня цитатами из прописей!» Очень точно описывает Чехов реакцию женщины на столь прямолинейные обвинения – «Лубянцева испугалась и вспыхнула. Она вдруг почувствовала неловкость, какую порядочным женщинам приходится испытывать, когда их нечаянно застают неодетыми». Браво, Антон Павлович! Какая великолепная метафора! Как часто нас раздевают правдой о нас самих…

Вот и Софья Петровна, проанализировав свое поведение от начала и до конца, поняла, что в словах Ильина есть доля правды, но тут же попыталась оправдать себя в своих глазах, чтобы не потерять уважение к себе, заявив, что она же ещё и виновата. Впрочем, влюблённому мужчине, к тому же адвокату, профессионалу слова, способному уговаривать в судебных заседаниях массу народа, не составляет труда сплести словесные кружева и обосновать самые различные аспекты взаимоотношений мужчины и женщины. Чехов не приводит всех слов, которые источает Ильин, но понятно, что своей речью об опасности полной искренности он запутал бедную женщину так, что она не совсем понимала его, но подпадала под его обаяние. «Ей прежде всего нравилось, что с нею, с обыкновенной женщиной, талантливый человек говорит "об умном"; затем ей доставляло большое удовольствие глядеть, как двигалось бледное, живое и всё еще сердитое, молодое лицо. Многого она не понимала, но для нее ясна была эта красивая смелость современного человека, с какою он, не задумываясь и ничтоже сумняся, решает большие вопросы и строит окончательные выводы». И вот она уже любуется им… И её жалкие и запоздалые просьбы быть друзьями, оставить её в покое, разбиваются перед напором страстных речей - «Что я могу поделать, если ваш образ прирос к моей душе и неотвязчиво, день и ночь, стоит перед моими глазами, как сейчас вот эта сосна? Ну, научите же, какой подвиг я должен совершить, чтобы избавиться от этого мерзкого, несчастного состояния, когда все мои мысли, желания, сны принадлежат не мне, а какому-то демону, который засел в меня? Я люблю вас, люблю до того, что выбился из колеи, бросил дело и близких людей, забыл своего бога! Никогда в жизни я не любил так!»

Перед подобными объяснениями в любви может устоять либо камень, либо женщина, которая не испытывает к мужчине никаких чувств, а Чехов показал, что Ильин ей уже неравнодушен. И вот при её попытке уйти он оказывается на коленях перед ней. «Он обнимал ее колени, глядел ей в лицо и говорил страстно, горячо, красиво. В страхе и чаду она не слыхала его слов; почему-то теперь, в этот опасный момент, когда колени ее приятно пожимались, как в теплой ванне, она с каким-то злым ехидством искала в своих ощущениях смысла. Злилась она, что всю ее, вместо протестующей добродетели, наполняли бессилие, лень и пустота, как у пьяного, которому море по колено; лишь в глубине души какой-то отдаленный кусочек злорадно поддразнивал: "Отчего же не уходишь? Значит, это так и должно быть? Да?"

То, что крепость пала, говорит её отчаянный голос- «К чему же это поведет? Что потом будет?» Мужчина в подобном любовном трансе не способен ни о чём думать, поэтому честно признаётся, что не знает.

Переживания и чувства, которые испытывает Софья Петровна, Антон Павлович рассказывает с удивительным пониманием женской психики. Когда она вернулась домой, здесь и опустошение, обвинение самой себя - «Мерзавка! - бранила она себя. - Мерзавка!» Стресс, который она переживает, требует выхода, наказания . «Назло себе, она во всех подробностях, ничего не утаивая, припомнила, что все эти дни она была против ухаживаний Ильина, но что ее тянуло идти объясниться с ним; мало того, когда он валялся у ее ног, то она чувствовала необыкновенное наслаждение. Припомнила она всё, не жалея себя, и теперь, задыхаясь от стыда, была бы рада надавать себе пощечин». Только выход нервному срыву Софья Петровна даёт в крике на кухарку, причины всегда найдутся, в данный момент не собран стол для мужа, Андрея Ильича. И сама делает то, чего никогда не делала (попытка загладить свою вину?...), собственноручно собирает для него стол. Рвущиеся наружу эмоции заставляют женщину схватить на руки дочку Варю, горячо обнять и приняться объяснять, как хорош, честен и добр её папа. Как будто сама пытается себя в этом убедить…

Удивительно как достоверно и подробно объясняет Чехов состояние Софьи Петровны. Перепад её настроения, от напускных чувств сменяется раздражительностью и злостью к приходу мужа. Потрясающе Антон Павлович описывает эти метаморфозы состояния женщины. «Только в беде люди могут понять, как нелегко быть хозяином своих чувств и мыслей. Софья Петровна потом рассказывала, что в ней происходила "путаница, в которой так же было трудно разобраться, как сосчитать быстро летящих воробьев". Из того, например, что она не обрадовалась приходу мужа, что ей не понравилось, как он держал себя за обедом, она вдруг заключила, что в ней начинается ненависть к мужу».

И вот её уже раздражает, как противно жуёт муж, хотя она его любит и уважает… Пытаясь отвлечься от произошедшего во время свидания с Ильиным, она, как не старается, не может привести в порядок свои мысли и чувства. Слишком велик пережитый стресс. "И зачем я, глупая, пошла сегодня? - мучилась она. - И неужели я такая, что мне нельзя ручаться за себя?" Софья Петровна готова всё рассказать мужу, просит его уехать путешествовать, но он не понимает её состояния, не чувствует страстей, обуревающих женщину. Готов отпустить путешествовать её одну.
Тут уже Софья Петровна, только представив как отправляется одна, за ней немедленно следует Ильин… И вот в воображении она ловит себя на том, что мечтает, как «величает себя развратным мальчишкой, бранит ее, рвет у себя волосы на голове, но, дождавшись темноты и, улучив время, когда пассажиры засыпают или выходят на станцию, падает перед ней на колени и сжимает ей ноги, как тогда у скамьи...»

Фактически всё, что будет происходить дальше в рассказе, предопределено…
Будет вечер, придут гости, в том числе и Ильин. Софья Петровна в прекрасном настроении. «Мелочность и эгоизм молодой натуры никогда, кажется, не сказались в ней так сильно, как в этот вечер. Она сознавала, что Ильин несчастлив и сидит на диване, как на угольях, ей было больно за него, но в то же время присутствие человека, который любит ее до страдания, наполняло ее душу торжеством, ощущением своей силы. Она чувствовала свою молодость, красоту, неприступность и - благо решила уехать! - дала себе в этот вечер волю. Она кокетничала, без умолку хохотала, пела с особенным чувством и вдохновенно».

Софья Петровна даже вышла проводить в конце вечера Ильина. «В припадке нежности, со слезами в голосе он сыпал ей ласкательные слова, одно другого нежнее, и уж пускал ей ты, как жене или любовнице. Неожиданно для нее, он вдруг одной рукой обнял ее за талию, а другой взял за локоть.- Дорогая, прелесть моя... - зашептал он, целуя ее в шею около затылка, - будь искренна, приходи сейчас ко мне!
Она выскользнула из его объятий и подняла голову, чтобы разразиться негодованием и возмутиться, но негодование не вышло, и всей ее хваленой добродетели и чистоты хватило только на то, чтобы сказать фразу, какую говорят при подобных обстоятельствах все обыкновенные женщины:- Вы с ума сошли!»

Удивительно, но страстно влюблённый Ильин оказывается очень прагматичным – «Не сегодня, так завтра, а уступить придется! К чему же эта проволочка во времени? Моя дорогая, милая Соня, приговор прочтен, к чему же откладывать его исполнение? Зачем себя обманывать?» Как-то пошло звучит эта фраза! Особенно для романтически влюблённого мужчины…

Вернувшаяся к себе Софья Петровна после взрыва возбуждения и задора ощутила страшную слабость с ленью и скукой. «Совесть шептала ей, что вела она себя в истекший вечер дурно, глупо, как угорелая девчонка, что сейчас она обнималась на террасе и даже теперь чувствует в талии и около локтя какую-то неловкость». И, хотя мне показалось происходящее чрезмерным, остаётся довериться Чехову в его рассказе о том, что женщиной овладевает тяжелое, непреодолимое желание – «Как удав, сковывало оно ее члены и душу, росло с каждой секундой и уж не грозило, как раньше, а стояло перед ней ясное, во всей своей наготе».

И вот она сидит у открытого окна, когда муж уже в постели. "Путаницы" в голове уже не было у нее, все чувства и мысли дружно теснились около одной ясной цели. Попробовала она было бороться, но тотчас же махнула рукой... Ей теперь понятно было, как силен и неумолим враг. Чтобы бороться с ним, нужна сила и крепость, а рождение, воспитание и жизнь не дали ей ничего, на что бы она могла опереться». Софья Петровна ищет в себе силы, средства противостояния, ругает себя. «Так, она сказала себе, что она никогда не была нравственной, не падала раньше только потому, что предлога не было, что целодневная борьба ее была забавой и комедией...

"Допустим, что и боролась, - думала она, - но что это за борьба! И продажные борются прежде чем продаться, а все-таки продаются. Хороша борьба: как молоко, в один день свернулась! В один день!"
Уличила она себя в том, что не чувство тянет ее из дому, не личность Ильина, а ощущения, которые ждут ее впереди... Дачная, гулящая барыня, каких много!»
В последней попытке устоять на краю пропасти Софья Петровна открыто признаётся мужу в том, что влюблена и он рискует потерять её. Как решительно подводит приговор предстоящему несчастью Чехов – Андрею Ильичу «не верилось, но он все-таки испугался. Подумав и задав жене несколько неважных вопросов, он высказал свой взгляд на семью, на измену... поговорил вяло минут десять и лег. Сентенция его не имела успеха. Много на этом свете взглядов, и добрая половина их принадлежит людям, не бывавшим в беде!»

Что это? Слепота мужа? Усталость? Непонимание чувств близкого человека? Честно говоря, мне не верится в столь слабохарактерную речь мужчины.
И вот уже, только позвав мужа с собой, но не получив ответа, Софья Петровна под собственные мысли –«Безнравственная! Мерзкая!», идёт… «Она задыхалась, сгорала со стыда, не ощущала под собой ног, но то, что толкало ее вперед, было сильнее и стыда ее, и разума, и страха...»

Фраза – «Ища в себе смысла, она не понимала, как это она не отдернула руки, к которой пиявкой присосался Ильин, и чего ради она поторопилась взглянуть в одно время с Ильиным направо и налево, не глядит ли кто-нибудь?»

Прочитано в рамках марафона «Все рассказы Чехова» # 322

Часть 1.

Набоков однажды заметил, что мир Чехова в рассказе "Дама с собачкой" чем-то схож с волновой теорией мира.
Быть может, Набоков потому называл этот рассказ одним из лучших в мировой литературе, что он, словно мир, легко и прозрачно, по-Блейковски отражённый в голубой капле росы, светло и трагично отражает весь сложный мир любви, души и жизни?

Звёздный вечер цвёл нежной сиренью: звёзды доверчиво и прозрачно дрожали, словно бы там, в тёмной, сердцекружительной высоте, ветер робко тянулся к ним тонкими, бледными пальцами, но они призрачно проходили сквозь звёзды, сжимая прохладную, шелковистую пустоту.
Карий шум волн доцветал на бледном берегу, и был похож на нежную, грустную розу, лежащую на коленях у одинокой женщины.
Если любовно присмотреться на волны, то можно заметить как пена сквозится в сумерках волн лёгким рассыпчатым снегом.
В этот миг, чувствуешь себя ангелом, сидящим где-то на лунном островке ночи, вдали от жизни и людей, смотря на сладостно стихший, по-осеннему дотлевающий мир.
Ах, но волны и правда цветут! Они таинственно повторяют тихие спирали лепестков розы.
Вот, лиловый, бледный лепесток волны оторвался и упал на песок, поцеловав мои ноги.
Я здесь часто бываю одна, на берегу вечернего моря...
Кузнечики так славно тикают в нежном тумане цветов, в пене цветов... время течёт голубою и тихой рекой, унося моё сердце лёгкой кувшинкой.
Тонкие стрелки травы, словно тёплые тени голосов кузнечиков так хорошо бегут куда-то вдаль, не по кругу, как затравленный зверь в тёмной клетке, - ах, часы любовного томления, ожидания, надежды, так мучительны!, - а раскованно, весело, словно бы время освободили для любви, и оно течёт и дышит во все стороны, и к небу и в стороны, и даже в меня.

Моя Эммочка, мой нежный, белый шпиц, лежит у моих ног и смотрит на луну, которую, как нежное дитя, на своей груди укачивают волны.
Ночь, Офелией плывёт в тёмном потоке времён, прижав к груди своё дитя - любовь, ненужную миру.
А есть ли в мире любовь? Эммочка, есть любовь?
А что, если мир, жизнь, и есть любовь, но мы выпали из этого мира, жизни живой, её красоты, мы противопоставили себя жизни, и даже бога противопоставили жизни и любви, и он, тот, кто зовётся любовью, обречён со слезами на глазах, наказывать... точнее, в муке бессилия глядеть с высоты на то, что мы сделали с любовью и богом на Земле.
За какие грехи мы наказаны с тобою, Эммочка? Разве ты счастлива? Ну перестань, перестань лизать мою руку. Если я на тебя замахнусь, ударю тебя, ты ведь и тогда будешь лизать её?
Ладно, не бойся, ты ведь знаешь, что я не обижу тебя.
Ты сыта, в тепле и заботе... но человеку мало этого сытого счастья. У него ещё есть нравственный рудимент крыльев - любовь, но он не знает, что с ней делать: съесть её - нельзя, взлететь - не может... и мы в пароксизме любовного томления робко и грустно летаем во снах искусства, разбиваясь; мы поедаем глазами, губами, нежное тело и лицо любимого человека, боясь и не смея впустить его тело - в себя, ближе к сердцу: знаешь, я иногда думаю, что ребёнок однажды в раю появился в женщине от её метафизического бессилия любовно съесть, вобрать своего любимого в себя, ощутив его сладкое, цветущее тепло изнутри, в животе, рядом с сердцем...

Посмотри, как сладко море дышит, как вздымается грудь моря! Это таинственная сила любви, луны, невесомо, незримо притягивает её к себе, в высоту, к звёздам... ах, так и кажется, ещё чуть-чуть, и море, ночь, что плещется под моими ногами, невесомо приподнимется, оторвётся от земли, и замрёт меж небом и землёй, и дно волшебно просияет ласковым посверком нового, незакатного дня!
Как похожа должно быть одинокая Земля с белой луной, прогуливающаяся у голубого моря дня, на нас с тобою, Эммочка..
Почему мне так больно и грустно, Эмма? Хочешь свободы? Вот оставлю тебя здесь, среди ночи и звёзд, и уйду.
Я видела тут на причале славных иностранцев: стройный итальянец - дог, томный испанец - пиренейский мастиф... а есть и простые, свободные в своём диком счастье - дворняжки.
Возьмёт один такой "морячок" тебя с собой в морское путешествие на корабле... Помнишь как у Бодлера? "Голубка моя, умчимся в края, где всё как и ты, совершенство..."
Ты посетишь Гранаду, Рио, Сейшелы... ты узнаешь новый мир и любовь, и крылья парусов расцветут за твоими плечами.

Боже, как мне зябко и больно в душе, Эммочка! Так больно, что я её, душу, чувствую как дыхание, которое мы замечаем лишь когда нам не хватает воздуха. Странно это: в душу не верю, а иногда чувствую её...
Любовь для меня - как воздух, а дышать мне нельзя, и я умираю.
Я словно живу на странной и грустной планете, где заканчивается воздух любви.
Мне сегодня снилось, что ко мне, нырнув в голубую ночь, плыл таинственный ангел, расправив крылья широкими плавниками.
Он подхватил меня, покорно и тихо опускающуюся на дно, расправив руки крестом, и прильнул губами к моим губам: он подарил мне глоток поцелуя и воздуха: тёплый глоток жизни, сердца!

Сегодня так грустно тикают кузнечики... время замкнулось, оступилось, и словно пошло, полетело, желая что-то или кого-то догнать...
Мы так привыкли наслаждаться пением кузнечиков, что не видим трагедии в их голосах.
На днях я читала в парке "Даму с камелиями" Александра Дюма, услышала кузнечиков, встала и подошла к траве, взволнованная красотой пения, опустилась на колени с улыбкой, и увидела... ад: я опустилась на колени прямо в ад.
Паук нежно пеленал в простыню паутины кузнечика, он насиловал кузнечика, робко и судорожно сопротивляющегося, а другой кузнечик сидел на цветке, не убегал, хоть ему было безумно страшно, и кричал, молил о помощи... и вот этим звуком, криком, болью, я наслаждалась.
Как безумно и страшно жить на этой земле, Эммочка!
Моё сердце кричит, стонет, а люди... улыбаются в ответ, мой муж гладит меня, рассказывает какой-то пошлый анекдот.
Я умираю, вечность, небо во мне умирает, а он не видит этого; лживые люди, пекущиеся о вечности за гранью этой жизни, не только не видят этого, но и не замечают насилия над душой, её криков и судорог.
Его мерзкие, холодные руки на моей груди, лице... как пальцы паука.
Они осуждают мои мечты, они считают грехом, если я освобожусь от "паука".
Они паточно и лживо говорят о вечности, которую я ненавижу... а чем, скажите, буду я жить в этой вечности, если вечность и красота души во мне - умрёт?

Часть 2.

Набоков говорил, что Чехов вошёл в этот рассказ без стука.
Я бы добавил: а вышел из него, забыв прикрыть дверь, оставив своих героев наедине перед тёмным сквознячком вечности, прямоугольным, гробовым проёмом двери и вздувшейся бледной пеной занавеской у засиневшего окошка.
К слову, Набоков дивно подметил это "без стука" лишь с точки зрения писателя, стиля, со стороны.
Читатель сказал бы иначе: окно страницы светло открылось под моими пальцами, и навстречу мне хлынули тёплые звуки и краски приморского курорта, и самое лицо женщины вплыло в комнату ко мне тихо и плавно, словно бледная кувшинка.
Так спящий человек, проснувшись, но ещё сладостно медля, не открывая глаз, чувствует сквозь лепестки век тёплое, доверчивое касание утра, ласкового цветения звуков и мира.
Вот как Чехов начинает свой рассказ: "Говорили, что на набережной появилось новое лицо: дама с собачкой".

Заметьте, как Чехов мастерски, на стилистическом вдохе, расширяет пространство образа и слова, наполняя его воздухом и инерцией времени и мысли о женщине: "говорили..."
Это слово, как тихие, синие волны голосов нежно вынесли на бледный берег повествования, цветок - милое лицо женщины; заметьте также, что Чехов использует именно это слово - "лицо", сужая описательный фокус на спиральном, цветущем подтексте данного слова: в русском языке это и просто человек и в тоже время - высокая нота личностного, парящего приближения: словно в тёмной комнате перед лицом человека засветили свечу, подчеркнув тем самым бледность и смазанные лица всех остальных.

Свеча, зажжённая гением Чехова перед самим трагическим ликом любви, светила в ночи, но её умудрились не заметить не только пошлейшие критики 19 века: "лёгкость ялтинских взглядов Чехов хотел показать, что ли?", но и Толстой.
В своём дневнике он записал: "Читал "Даму с собачкой". Это всё Ницше. Люди, не выработавшие в себе ясного мировоззрения, разделяющего добро и зло.
Прежде робели, искали, теперь же, думая, что они по ту сторону добра и зла, остаются по сю сторону, т.е. почти животные"
Просто поразительная слепота сердца Толстого, ещё более поразительная, если учесть, что тёплой нотой al dente, в рассказе прозрачно звучит не только пушкинская тема, но и тема Анны Карениной, которую словно нарочно "литературно воскресили" и дали второй шанс - на любовь и вечность.
Но в этот раз все преграды и лож - сметены высшим чувством и крыльями ангелов над влюблёнными.

Интересно, читал ли Толстой Бодлера?
Есть у него изумительный стих - "Духовная заря".

Толстой просмотрел в рассказе не только любовь, которая всегда "по ту сторону добра и зла", но и христианство самой жизни ( смутно предсказанное Есениным и Андреем Платоновым), в которое тайно, сами не ведая того, веруют и язычники и атеисты и верующие: это именно та красота чувства, которая по Достоевскому должна спасти мир.
Да, этот вроде бы банальный по сюжету рассказ, наполненный удивительным, трагическим светом любви - прочитав его, Горький писал Чехову: после вашего рассказа, другие рассказы, кажутся написанными не пером, а поленом, - говорит о Евангелии самой жизни, о боге жизни, к которому всю жизнь стремился Толстой, а увидев его воочию, не узнал и отрёкся от него, как Пётр.

Ну разве в искусстве не всё было сказано об адюльтере?
Но Чехов не просто очерчивает адюльтер набрудершафт, ибо и Он и Она - в браке, но и сам их союз, начинаясь с порока и греха, кончается высшей любовью.
Ахматова бы сказала: "Когда б вы знали из какого сора, растут стихи..."
Разве сам Христос, вобрав, вдохнув сердцем и судьбой грехи и тьму человеческую, не протянул человечеству, векам, на кресте, с просиявшей, невесомой, кровоточящей высоты, любовь и кротость?
Разве человечество поняло, что он им протянул?
Христос назвался любовью? Ну что ж, любовь воскресла в человеке, в котором умер бог, кто умер для любви и для жизни, кто был порочен и развратен и был несчастен в браке, и словно бы мстил всем женщинам, называя их "низшей расой".
Неужели все критики прошлого так и не поняли, что Чехов изобразил в этом рассказе - историю грехопадения и искупления любви, а главного героя сделал - Савлом любви?
Да, в нём воскресла любовь, а в ней?

Мужчина не всегда понимает, чем женщина жертвует, опираясь на любовь, доверяя любимому, чувствуя и дыша над бездной.
В 2-3 штрихах Чехов создаёт эстетическое чудо, достойное кисти Караваджо, которое, к сожалению, большинство почему-то не замечают в той же мере, в какой многие не видят в мире присутствие бога.
Анна на пристани смотрела в лорнетку на море и почти крылатый корабль - перелётные, рембовские, пьяные корабли!, - а вокруг неё шелестел пеной прибоя пустой, лирический, любовный шёпот Андрея.
В прежние времена, женщина отдаваясь чувству, сердцекружительно и сладко теряя себя в нём, роняла из словно бы не своей руки, не своего, чужого и странного тела, платок на пол.
В рассказе же, Анна роняет в толпе, вслед за сердцем - лорнетку ( почти очки), дыхание взгляда, оступившегося, обнажённого, беззащитного: на небесном плане повествования, это так же интимно, безнадёжно и вечно, как шёлковое струение, спадающей в полумраке с плеч женщины, отдающейся мужчине, отдающей ему всю свою обнажённую судьбу и сердце: Набоков, к слову, в одном из своих романов, бережно и грустно поднимет эту утерянную Анной на пристани, лорнетку.
Кстати, Чехов стилистически описывает это в совершенно прозрачно-сжатой стилистике позднего Набокова, смешивая стилистический жест потери лорнетки, описанный им, с жестом потери лорнетки - Анной, слитой с дальнейшим, лёгким и беззащитным течением повествования.

После ночи падения, она была на постели в белой, влажной ряби складок, словно на берегу моря.
Обнажённая, тихая, она стояла на коленях, волосы, тёмными волнами стекали по груди и плечам... она плакала, чувствуя себя порочной, а он сидел в кресле, и думал о том, что она похожа на грешницу на какой-то старой картине.
Андрей отрезал алую, сочную дольку арбуза и сладострастно, тихо впился в неё алым ртом.
За этой тончайшей мелодикой плотоядного эротизма в образе дольки арбуза и упоминанием старой картины, сокрыт намёк на Марию Магдалину.
Но в отличие от библейской истории, тут уже не бог, не мужчина, а женщина, сама любовь, взяла все грехи людские на себя, точнее, то, что они сделали с нею, распяв и надругавшись над самим этим словом, перестав в неё верить, принизив любовь до банального секса.
Бог снова стал любовью. Точнее, любовь назвала себя богом, а не наоборот, как ошибались древние мудрецы.
Бог наказывает, судит, смотрит на ад свысока? Любовь же, всех любит, всё прощает, и сходит в ад к тому, в ком тлеет зёрнышко любви.
Быть может, бога ещё и нет, он ещё дремлет в природе, искусстве, красоте человеческих лиц и касаний, глазах детей и животных...
Иной раз от пошлых рецензий или мнений о прекрасном испытываешь чувство экзистенциальной сопричастности этой поруганной красоте, словно бы в светлый храм искусства вошли в грязной обуви, не успев переобуться, или же привыкнув к ней после блужданий по литературным трущобам.

Но как могла любовь воскреснуть из тьмы и порока?
Чехов, со скрупулёзностью доктора, препарирующего ангела под наркозом искусства, справляется с этим безупречно.
Помните как в конце ПиН Достоевского Родион и Сонечка сидели в ссылке на холме, смотря на реку под их ногами?
Милый голос за кадром сказал: их воскресила любовь...
Эту же ноту Достоевского берёт и Чехов ( главный герой убил не старушку - но душу свою), но примешивает в неё высокую ноту природы, её вечную, бессонную красоту.
Андрей и Анна сидят на скамье, недалеко от церкви - под сенью вечности и неба, - смотря на море под ногами, дивного, сиреневого цвета.
Они молчали... за них говорила сама природа: мерцание звёзд, плеск листвы за плечами, похожий на плеск новорождённых крыльев, волны прибоя...
Этот тёмный сон природы, её кровоточащая красота тихого равнодушия к жизни и смерти, говорила, шептала им: и звёзды умирают, и люди умирают, падает листва, отшумев... но загораются новые звёзды, рождаются новые люди и листва... волны жизни, нежно смешиваясь и перебивая друг друга, говорят голосами веков и любви, одной и той же, вечной любви, если в неё веришь и любишь сам...

Да, этот томный сон природы тихо срастался со сном жизни Андрея ( для гурманов искусства: этот момент подслушивания природы, её мечтаний, сладостно похож на волшебный момент из Войны и мира, когда Андрей Болконский подслушивал у раскрытого окна мечты Наташи, сидевшей у окошка ниже), он в этот миг переживал века и миры, утекая сердцем - к звёздам.
Красота природы, её тёплое и нежное крыло - красота, прозрачно касалась влюблённых, находившихся в зачарованном месте, где-то далеко наз Землёй, временем, веком.
Вот так вот, за любовь, доверие к природе, за томление и моление не богу, но красоте, которой отдаёшься без остатка, сжимая руку любимой в своей руке, как высшее откровение жизни - даруется любовь.

Море ласкает, укачивает звёзды. Кузнечики тикают, кричат... да, именно кричат.
Кричит само время, поруганная красота двух одиночеств, которым невозможно быть вместе.
Этот же крик, не песню, а крик кузнечиков, Андрей услышит после того, как Анна на поезде - тема Карениной в рассказе, - уедет домой, к мужу, в нелюбовь и ссылку: да её сердце и здесь было как в ссылке без любви.
Ах, досыта насмотреться, на лицо любимого перед разлукой, как перед смертью.. вобрать его в себя, надышаться лицом... Да, именно надышаться: в любви, лицо любимого, его слова - просиявший, зримый воздух самой жизни: без него задыхаешься.

В рассказ грустно входит тема двойственности жизни: Андрею была предначертана другая жизнь, он был филологом, он хотел петь, а теперь его судьба и душа - заперты в банке, душа кричит с нелюбимой женой в чужом и странном мире.
В эту ночь расставания, ему впервые за все его годы прелюбодеяний, перед сном мучительно является нежный призрак Ани, похожий на тихий цветок: тонкая шея и серые глаза...
Это похоже на чудо, на спиритизм любви: Аня дышала перед разлукой, похожей на смерть, лицом любимого, его глазами, и вот, он в муке пробуждающейся, расцветающей в ночи любви, вызывает её образ, тень, словно бы уже частичку себя, и этот образ - ангельский, ибо виден уже не грешной плотью, но взором сердца, памятью сердца, как сказал бы поэт Батюшков.

Волны любви, прилив и отлив любви, сердцебиений, дней и ночей.
Томление в буднях московских без любви, её милых глаз - как мытарство в аду.
Первая волна прибоя - он не выдерживает, и едет к ней, в Питер.
Они в театре, там её муж, они мечутся по лестнице, словно неприкаянные души, застрявшие между мирами, а над ними, в облаках сигаретного дыма, стоят и курят два молоденьких студента: удивительная сцена, напоминающая известную потолочную фреску Андреа Мантеньи с ангелами наверху, смотрящими в колодец пролёта мира на всех нас.

Волны-руки, волны-крылья, с белыми перьями пены, нежно смешиваются... новый прилив: Анна сама отлучается в Москву, к любимому, в тайне от мужа.
И тут Чехов делает то, что раньше никто не делал в искусстве и в жизни: он ласково воскрешает тихо падающий снег, который шёл в момент встречи Анны Карениной и Вронского на перроне, целуя их лица, руки, плечи...
Эта дивная реинкарнация снега, словно древнего, нежного духа: соучастник великой но грешной любви в романе Толстого.

Андрей Гуров идёт с дочкой под тихо падающим белым снегом, пушистым, как шпиц Анны, и их разговор - мистический разговор с душой Анны; этот разговор проходит на тех Гималаях искусства, куда не часто поднимались Джойс, Набоков, Флобер:

• папа, а почему грозы нет зимой? ( боже, какая гроза и шторм в душе!).

Чехов создал вечный образ, равный Ворону Эдгара По, Моби Дику Мелвилла: огромный белый кит, сама тайна смерти, переливающаяся добром и злом, словно айсберг, растаял, и от этой тайны осталась лишь маленькая льдинка, пушистая, как снег: белый дух - мистическая собачка со своею прекрасной, блоковской Дамой ( сама Анима, благодаря которой Андрей нашёл в чужом городе свою любимую).
Что нам великий образ Мефистофеля с тёмной собачкой? У нас есть дама с собачкой, знающая об Аде любви больше дьяволов.

Один из критиков чеховских времён, написал в рецензии на данный рассказ какую-то пошлость о том, что это, разумеется, не Ромео и Джульетта...
Знаете что? Это именно Ромео и Джульетта, но... взрослые. У Ромео уже снег на висках. Анна - моложе, но в исстрадавшейся душе тоже грустно сквозится седина, но даже в разлуке, они нежно сливались друг с другом в аллитерации имён: Дмитрий Дмитрич и Анна фон Дидериц ( словно в русской сказке, девушка в плену у какого-то немца, что над златом чахнет..).
Их встреча - любовь сквозь века; их прикосновения - сжигают дымные, мгновенные, кожные блики их перерождений, и на полу остаются склонённые, полуобнажённые, грустные тела, голые души: всё, они вспомнили кто они, и они не могут жить друг без друга.
Образы семей Монтекки и Капулетти, расширились на два мира: на жизнь и смерть, и они равно их отвергают.
Как им жить? Куда жить?
Эта экзистенциальная трагедия обречённости самой любви и жизни на земле.
Обняться в ночи на полу перед раскрытым окном и смотреть на волны ночи, на крик звёзд, пульсирующих в ритме кузнечиков...
Измученные, как птицы в клетке несчастного брака, принужденные скрывать душу, словно свою тайную, грешную любовь.

Женщины писали Чехову грустные, пронзительные письма после прочтения рассказа: "Антон Палыч, а дальше? Как дальше жить? Чем жить? Подскажите, ради бога!!"
Несчастные, милые, они надеялись, верили, что Чехов знает ответ, тайну концовки рассказа, а Чехов тихо плакал, держа за вечерним столом в своих руках, обнажённые женские сердца, и не знал, чем им помочь: он дал им надежду... распятую.
Знали ли они, что тайна концовки рассказа - равна тайне самой жизни, любви?

Весь сюжет рассказа уместится в несколько строк, но за этими строчками Чехов уместил судьбы людей, пересечение их линий жизни. Это в стиле Антона Павловича показать пустяковый случай, а за ним поведать непростую житейскую историю, в реальность которой веришь сразу.

Двое мужчин отправляются на охоту в дальний лес, где встречают собирающего грибы главного конторщика владелицы здешнего Шабельского бора. Он запрещает им охотиться без разрешения помещицы. К ней и отправляются мужчины, чтобы получить позволение. Эти мужчины –рассказчик и князь Сергей Иванович, которого автор называет – «Мой князек» и даёт ему подробное описание. Причем, описание это довольно противоречивое.

«Это высокий, стройный брюнет, еще не старый, но уже достаточно помятый жизнью, с длинными полицеймейстерскими усами, с черными глазами навыкате и с замашками отставного военного. Человек он недалекий, восточного пошиба, но честный и прямой, не бреттер, не фат и не кутила - достоинства, дающие в глазах публики диплом на бесцветность и мизерность».

Чем же князь симпатичен автору? Прежде всего, он был беден, несчастья и неудачи преследовали его всю жизнь. Оставшееся после отца наследство Сергей Иванович сумел растранжирить, так как не следил за экономным его расходованием. Часть была расхищена управляющими, приказчиками и лакеями. У него занимали все подряд, никому не отказывал. Чехов употребляет по отношению к князю определение -
комильфотность ( устар. соответствие правилам светского приличия, хорошего тона, синонимы- приличность, пристойность, порядочность). В результате подобного джентльменства сам князь залез в долги и запутался до невозможности выпутаться. Имение его описано, очень скоро у него всё отберут за долги.
И, хотя рассказ называется «Пустой случай», в нём идёт весьма содержательный разговор о несбывшейся любви.

Лет пять-шесть назад князь постоянно бывал в гостях у отца нынешней хозяйки Шабельского бора Надежды Львовны Кандуриной, урождённой Шабельской. Но за полгода до смерти старика Сергей Иванович перестал у него бывать. Рассказчик, ссылаясь на слухи, сообщает, что князь – «вообразив по своей недалекости, что его хотят купить вместе с титулом, возмутился, наговорил глупостей и рассорился». А Надежда Львовна была в него влюблена. Но из дальнейшего повествования становится понятно, Сергей Иванович, скорее всего, не любил её. И, как человек принципиальный, не пошёл на сделку с совестью, не согласился на чрезвычайно выгодный брак, суливший ему в качестве приданого миллион.

Зато другой абсолютно беспринципный и ловкий человек подсуетился и не стал особо раздумывать, женился на Надежде Львовне, а теперь вёл приятную жизнь в Каире, вдали от России и жены. Часто так происходит, что честные и прямодушные люди, такие как Сергей Иванович, не позволяют себе пойти на компромисс, а другие шустрые без чести и совести быстро пользуются подвернувшимся шансом отхватить кусок пожирнее. Надежда Львовна, оставшаяся в 26-летнем возрасте одна в своём имении, продолжала любить князя, что очень ярко показывает Чехов в сцене, когда рассказчик приходит к ней (Сергей Иванович остался на улице, не желая с ней встречаться), чтобы попросить разрешение поохотиться в принадлежащем ей лесу.

Кандурина наотрез отказывает, считая недопустимой само убийство птиц и зверей, а также не желая делать никому исключений из введённого ею правила. Совершенно без задней мысли проситель упоминает, что с ним Сергей Иванович. «Услыхав знакомое имя, Кандурина вздрогнула и остановила на мне долгий взгляд. Я заметил, как у нее побледнел нос. - Это всё равно... - сказала она, опуская глаза». Нет! Совсем не всё равно! Надежда Ивановна видит в окно около ворот стоящего Сергея Ивановича.

«Она уже узнала князя и не отрывала глаз от его фигуры. Трудно описать восторг и страдание, какими светилось ее некрасивое лицо! Ее глаза улыбались и блестели, губы дрожали и смеялись, а лицо тянулось ближе к стеклам. Держась обеими руками за цветочный горшок, немного приподняв одну ногу и притаив дыхание, она напоминала собаку, которая делает стойку и с страстным нетерпением ожидает "пиль!"

Рассказчик, не сумевший уговорить Кандурину, уходит. Но… «У выхода догнала меня горничная, и вручила мне записку. "Подателям сего охота дозволяется. Н. К." - прочел я...»

Чехов очень подробно рассказал историю этих двух людей, чтобы объяснить всю тяжесть положения, в которое они попали. Надежда Львовна замужем за человеком, воспользовавшимся ею и её деньгами, который теперь живёт в далёком Египте. А Сергей Иванович вот-вот пойдёт по миру, став банкротом.

Фраза – «Я поглядел на нее, на князя, не сумевшего солгать раз в жизни, и мне стало досадно, горько на правду и ложь, играющих такую стихийную роль в личном счастье людей».

Прочитано в рамках марафона «Все рассказы Чехова» # 415

Чехов очень часто описывает сцены дачной жизни, подробно останавливается на самых разнообразных обстоятельствах загородного быта, особенностях летнего отдыха. Как правило, отцы семейств отправляют домочадцев на дачи, а сами продолжают трудиться в городе, наезжая раз в несколько дней проведать близких и отдохнуть немного. Ох, уж эти мужчины! Получая свободу, большинство из них мучаются в городе от неустроенного быта, некому там за ними поухаживать, покормить домашней едой. Но есть несознательные представители сильного пола, злоупотребляющие доверием своих жён. Чтобы уличить их в неверности, необходимо ловить на месте преступления с понятыми и свидетелями. В противном случае, наверняка, отвертятся.
Пока теща присяжного поверенного Квашина и его жена, Надежда Филипповна, находились на даче, сам Алексей Степаныч по причине ненастья пять дней к ним не приезжал, так как «сырая дачная погода дурно влияла на его бронхит и мешала работать». Женщины в одиночестве скучают, переживают за здоровье мужа-зятя, как он там бедненький «сидит теперь в городе, в своем мрачном, пустом кабинете и работает, голодный, утомленный, тоскующий по семье...» И молодая жена решает на утро поехать проведать дорогого мужа. Но слишком быстро расстроенная возвращается обратно. Выясняется, что квартира заперта, а дворник говорит, что за эти пять дней муж домой не приходил. А тёща вспоминает, что он три дня назад писал, что из дома не выходит. Конечно, с Надеждой Филипповной истерика – «Он обманывает нас, мама!» На что старуха заявляет – «Да и как он смеет обманывать? Разве мы какие-нибудь? Мы хоть и купеческого звания, а он не имеет права, потому что ты ему законная жена! Мы жаловаться можем! Я за тобой двадцать тысяч дала! Ты не бесприданница!»
Но, как я уже говорил, мужчину надо брать с поличным, а так… К вечеру приехал Квашин. Он уже побывал дома, выспросил у дворника про приезжавшую жену и приготовился во всеоружии – «Почти пять суток... день и ночь жил, как на бивуаках! На квартире ни разу не был, можете себе представить! Всё время возился с конкурсом Шипунова и Иванчикова, пришлось работать у Галдеева, в его конторе, при магазине... Не ел, не пил, спал на какой-то скамейке, весь иззябся... Минуты свободной не было, некогда было даже у себя на квартире побывать». Браво! Версия отличная! Все довольны. Тёща с женой бросаются кормить долгожданного мужчину.
«…жена и теща не отрывали глаз от его лица и думали:"Какой он у нас умный, ласковый! Какой он красивый!" А Квашин цинично думал – «Важно!... Хоть и купчихи они, хоть Азия, а всё же есть своеобразная прелесть, и день-два в неделю можно провести здесь со вкусом..."
В рассказе «Лишние люди» Чехов показывает других мужей, которые не опускаются до измен, но, судя по написанному Антоном Павловичем, превращаются в некое подобие мужеского пола, в «лишних людей», которые мыкаются неприкаянными между дачей и городом.
Фраза – «И Квашин, держась за бока, точно у него от работы болела поясница, искоса поглядел на жену и тещу, чтобы узнать, как подействовала его ложь, или, как он сам называл, дипломатия. Теща и жена поглядывали друг на друга с радостным изумлением, как будто нежданно-негаданно нашли драгоценность, которую потеряли... Лица у них сияли, глаза горели...»
Прочитано в рамках марафона «Все рассказы Чехова» # 312

Дата: 1 авг. 2018 г.

Небольшой рассказ А.П. Чехова. Раньше о нём не слышала или не обращала внимания.
В принципе, практически, как всегда, безысходность, грусть...

Девушка решилась на признание! Если принимать во внимание время, о котором идёт речь, то это, конечно смелый шаг. Может, я ошибаюсь, но, в моём представлении, и сейчас это не самое обычное явление. Верочку не осуждаю, даже, наоборот, решилась, сказала всё, как есть. Для себя теперь тоже определилась и будет идти вперёд (предположения).

Реакция же её объекта удивила. Нет чувств? Польстили слова девушки? Не вернуться ли к такому удобному случаю?..
Ну, что ж, всякое бывает в жизни.

Рассказ дискуссионный, жаль, мы не читали его в старших классах, а так, думаю, есть что сказать каждому.

---

Это могла бы быть идеальная романтическая история: он – художник, видящий мир в ореоле мечтаний и фантазий. Она – идейная, прагматичная и очень деятельная девушка. Противоположности притягиваются, и вот ненависть быстро переходит в...

...в такую же борьбу с горьким и разачарующим финалом.

Конечно все вышесказанные банальности никак не относятся к данной повести Чехова. Герой знакомится со семьей Волчаниновых с двумя девушками-сестрами. Старшая, та самая прагматичная Лида, на дух не переносит художника и считает всю их творческую братию «нахлебниками», а герой тем временем влюбляется в младшую из двух - Женю, она же Мисюсь.

Автор в своей истории без обиняков дает понять, на чей он стороне, и в уста своего героя вкладывает очень правдивую, на мой взгляд, мысль:

Правда ли на стороне рассказчика? Безусловно! Но на своей правдивости, не подкрепленной никакой жаждой деятельности, чем обладает героиня Лида, далеко не уедешь.

И герой никуда и не уехал, во всех смыслах этого слова. Печальный конец как назидательный урок всем пассивным мечтателем, ну а мне... Мне просто жаль Мисюсь.