Петербургские трущобы. Полное издание в одном томе

Общество артистов, приглашаемых на всевозможные рауты – по большей части не ради приятных их качеств, но собственно ради увеселения почтеннейшей публики, – делилось на две категории: тут были артисты-боги, которых нужно было упрашивать сыграть что-либо, и они милостиво снисходили на просьбы общества; и были артисты-пешки, парии, которым обыкновенно говорилось: «А что бы вам сыграть нам что-нибудь!» – и артист скромно пробирается на цыпочках вдоль стенки, с футляром под мышкой, и с неловким смущением начинает потешать равнодушное и невнимательное общество.

– Ну, идем, что ли? – вызывающим тоном предложила она.
– Куда?.. Зачем? – удивился я в свою очередь. – Я никуда не пойду… Ступай, куда тебе надо.
Крыса остановилась в величайшем недоумении и поглядела на меня долгим, изумленным взором.
– Как! Так ты это, стало быть, даром кормил меня? – как-то странно протянула она, продолжая оглядывать.
– А то как же еще?
– Хм… Нет, взаправду даром?
– Да я ж тебе говорю.
– Дурак! – отрывисто, с пренебрежительным презрением буркнула Крыса и быстро удалилась от нашего столишка.
Жалкое существо! Она даже не могла и представить себе возможности, чтобы кто-либо решился, без задней мысли, без преднамеренной цели накормить ее! Может ли быть что-либо горше подобного сознания? У меня невольно сжалось сердце за этого ребенка, за эту жизнь. «Пошли тебе, господи, поскорее смерть!» – подумалось мне в ту минуту. И, кажется, что Крыса действительно умерла; по крайней мере в последнее время я не встречал ее больше ни в одной трущобе, и у кого ни спрашивал – никто не мог мне сообщить о ней никакого ответа. Даже и память исчезла об этой девочке.

Есть два рода любви — и любви совершенно искренней, хорошей и честной. Одна любит за что-нибудь и вследствии чего-нибудь, другая — ни за что и без всяких причин. Та любовь, которая зарождается вследствии сознания каких либо нравственных достоинств человека, не выходит непосредственно из сердца; она первоначально логически скалдывается в умственном сознании и уже из головы сознательно переходит в чувство. Другая же зарождается непосредственно в сердце, без всякого вмешательства головы, которая начинает работать уже потом, изобретая всяческие достоинства и нравственные совершенства для избранного субъекта. Это именно "влеченье — род недуга", по меткому слову поэта. Но спросите вначале у этой последней любви, за что именно она любит — и вы никогда не получите иного ответа, как только следующий: люблю за то, что любится. И это будет единственный искренний ответ, потому что подобная любовь сама себе цель и причина, сама себе оправдание. Это — любовь чисто физическая. Она — факт, и отрицать её невозможно, как невозможно и отыскать логически правильных причин, за что и почему именно она любит.