Цветы смерти

Пуаро выпрямился и медленно обвёл глазами комнату. Он не сходил с места и ничего не трогал, но тем не менее всем показалось, будто каждый предмет в этом душном, заставленном помещении раскрывал свои тайны его проницательному взгляду. Наконец Эркюль Пуаро с удовлетворённом видом кивнул головой:
— Понятно.

Молодые люди внимательно разглядывали маленького мужчину с жуткими усиками и яйцевидной головой. На нём был великолепный халат и украшенные вышивкой мягкие комнатные туфли. Он галантно поклонился.

... Вы не можете вернуть мне Билла, но вы сделали нечто намного более замечательное: вы сделали его бессмертным.
По существу, он сделал именно это. Пока будут писаться книги, пока будут читать историю — Билл Кенрик будет жить. И это именно он, Алан Грант, совершил это. Кенрика похоронили на глубине шести футов, в забвении, но он, Алан Грант, выкопал его обратно и поставил его на причитающееся ему место первооткрывателя Вабара.
Он заплатил свой долг мертвому парню из «Би-семь».

Описание всегда должно быть предельно точным. Считайте, что это... как у вас говорится... мой маленький пунктик.

Мне кажется, что по ночам комнаты точно заколдованы. Похоже, тут всё стоит не на своих местах.

Ночью, мне кажется, комнаты словно заколдовывает кто-то: столы, стулья - все оказывается в таком месте, где их меньше всего ожидаешь встретить.

В одном только все авторы были согласны: Острова полны очарования. Острова являлись последним бастионом цивилизации в этом сумасшедшем мире, Острова были несказанно прекрасны, покрытые ковром диких цветов и омываемые морем, разбивающим свои сапфирные волны на серебристых песках. Они были краем лучистого солнца, замечательных людей и берущей за сердце музыки, первобытной и чудесной, дошедшей с тех времен, когда боги были молоды.

Нужно всегда выражаться точно. Это моя, как вы называете, маленькая слабость.

Смех наверняка имеет какое-то благотворное действие на железы внутренней секреции, — подумал он, чувствуя, как его пронизывает живительная волна удовольствия. — Особенно, если человек смеется над самим собой, над чудесной, прекрасной абсурдностью собственного отношения к миру.