Стефан Цвейг. Новеллы

- Когда речь идет о других, мы всегда ведь очень рассудительны и деловиты!

И вдруг я вздрогнул, услышав резкий хохот сидевшей подле меня женщины. В ту же минуту лампа замигала: по сквозняку я понял, что за моей спиной приоткрылась дверь. - Опять пришел? - насмешливо и злобно крикнула она по-немецки. - Опять уже бродишь вокруг дома, ты, сквалыга? Ну, да уж входи, я тебе ничего тебе сделаю.

Улицы эти - одни и те же и в Гамбурге, и в Коломбо, и в Гаванне, они похожи друг на друга, как схожи между собой роскошные проспекты больших городов, потому что верхи и низы жизни повсюду имеют то же внешнее обличие.

— Из путешествий ведь возвращаются.
— Да, — ответила я, возвращаются, но успев забыть.

Доверие требует откровенности, полной откровенности.

С тех пор прошло сорок лет. Но ещё теперь, посреди лекции, когда моя речь увлекает меня и как бы парит вне меня, я вдруг смущаюсь от мысли, что это не я, а кто-то другой говорит моими устами. Я узнаю незабвенный голос давно ушедшего человека, который и в смерти дышит моим дыханием. Всякий раз, как я испытываю вдохновение, я знаю: я - это он; те часы запечатлелись во мне навеки.

Больше всего пугало меня полное его одиночество. Этот общительный, экспансивный человек не имел друга. С университетскими товарищами он был корректен — не более, ни у кого в гостях он не бывал; часто он целыми неделями не выходил из дома, не ходил никуда, кроме университета, находившегося в двадцати шагах от его квартиры. Все он глухо таил в себе, не доверяясь ни людям, ни бумаге.

... играть против самого себя столь же парадоксально, как пытаться перепрыгнуть через собственную тень.

Страх хуже наказания. В наказании есть нечто определенное. Велико ли оно или мало, все лучше, чем неопределенность, чем нескончаемый ужас ожидания.