Иная жизнь

Интересно выходит. Довлатов не самый мой автор, но такой Довлатов мне, пожалуй, нравится. Вероятно, кто-то скажет, что это постмодерн, но нет, не согласен. Пусть будет филологически-абсурдистский текст.

Плюс, полно иронии:

И реализм на месте -- притом, совсем не соц-:

Отличная вещь получилась. Настоящая классика в лучшем смысле слова.

Не помню, кто мне о Довлатове напомнил, сказать спасибо некому. Это жаль.

В ряду «зелёных» произведений Довлатова данная повесть, чьё черновое заглавие — «Отражение в самоваре», скромно стоит где-то на обочине: написанная в 1968 году (и позднее, предположительно, дорабатывавшаяся), она так и не вошла в «Демарш энтузиастов» по причине скептического отзыва от соавтора сборника Н. И. Сагаловского. Журнальная публикация вышла на два года раньше, а парирование Сергея Донатовича коллеге резковато, но с неуёмным оптимизмом, подтверждало, что сей опус взаправду, — цитата, — «барахло», пусть и задуман был «не худо» как «выступление против серьёзности в жанре философской ахинеи». Также попытки сочинять «вне бытового реализма» ещё будут, несмотря на невозможность «органически действовать» на предлагаемой неизведанной территории. И, наверное, отчасти писатель прав: «Иная жизнь» воспринимается скорее как приятная проба пера на взлётной полосе карьеры, нежели полноценная визитная карточка.

Безусловно, богатый на образы язык спасает положение, хотя не всегда: поначалу повествование, разбитое на очень короткие главы, постоянно отвлекаясь на флэшбеки, плывёт в странноватые дебри, и это сбивает с толку. Сюжет не слишком увлекателен, а происходящее наполнено абсурдными деталями: так, главный герой отправляется во Францию добывать архивы Бунина, чтобы провести над ними филологические изыскания, а в итоге попадает в непонятную, чудаковатую реальность, где всё как будто бы не то чем кажется. Никаких заявленных целей касаемо деятельности Краснопёрова мы не достигнем (точнее, нас туда просто не допустят), ибо всё, что тот будет делать — шляться по Парижу, наблюдать некий набор фантасмагорической несуразицы (вероятно, основанный на стереотипном представлении советских людей о загранице), вспоминать всяческие курьёзные случаи из прошлого, потчевать в ресторане и, — принимайте как хотите, — общаться со своей партийной совестью, трансформировавшейся в отдельного гражданина (кстати, её судьба весьма трагикомична, что неплохо и выразительно).

Постепенно вымысел обретёт собственное уникальное дыхание и самостоятельно подскажет, в чём тут фишка: во второй её половине маховик событий аккуратно свернёт с колеи меланхолической бессмыслицы на мягкую поляну юмористического парада ностальгии. Например, в поле зрения появятся кинозвёзды того времени, крайне потешно себя ведущие, а ключевой наш персонаж неистово станет метаться между желанием пуститься во все тяжкие с артисткой Софи Лорен и остаться в ладах с собой, как монах, соблюдающий обет безбрачия. В форменном безобразии смешаются и стихи, и проза, и чересчур пылкие признания, и по-хорошему дурацкие диалоги, и вечная тоска (иногда наравне со скрытой завистью) по местам и фантазиям, где нас нет. Всё это, похоже, иллюстрирует примерный ход чувств и суждений практически любого выходца из СССР, коему пришлось (либо страшно хотелось) вкусить щепотку соблазнов чужбины. Довлатов в насмешливой манере сталкивает обе среды обитания и скачет между ними, то подтрунивая читателя, что родное — всегда лучше, то заставляя сомневаться — а вдруг у соседа трава зеленее? Финал метаний даёт компромиссный ответ, примиряя обе стороны, и подводит к логичному, несколько печальному, но жизненному выводу: какая, к чёрту, разница, где мы есть — важно, чтобы мы были.

Ранние эксперименты 25-летнего Довлатова, веселый псевдо-философский абсурд.
Литератор Красноперов направляется в Париж для работы над архивами Бунина, в помощь ему отряжены собкор «Известий» Дебоширин и местный деятель искусств мсье Трюмо. Красноперов наблюдает сцены местной, иной, жизни, вспоминает истории детства, общается с партийной совестью (это, кстати, человек), сводит с ума Софи Лорен, Клаудию Кардинале и Анук Эме, получает в подарок гвоздь, которым Бунин нацарапал слово «жопа» под окнами Мережковского. Забавный, красиво написанный легкий бред. Попутно Довлатов изобретает необычно-изысканные красивые фразы, причем делает это в большом количестве. «В мутной, как рассол, Фонтанке тесно плавали листья»; «Мужчина, нетрезвый, как ртуть»; «Парафиновая нога Софи ».
Занятно, читабельно. Но «бытовой реализм» у Довлатова получался лучше, да и сам эксперимент с абсурдизмом оказался недолгим.