Разрисованная вуаль. Рассказы

Он сказал мне, (...) что у него четыре жены и двадцать четыре ребенка. Единственное, что, видимо, омрачало ему счастье, так это требования элементарной порядочности, из-за которых ему приходилось делить свое время поровну между женами.

Глупо искать друг в друге те качества, которыми мы не обладаем.

...Мою дочь я хочу от всего этого уберечь. Хочу, чтобы она была бесстрашной и честной, чтоб была личностью, независимой от других, уважающей себя. И чтобы воспринимала жизнь как свободный человек и прожила свою жизнь лучше, чем я.

Свободна! Свободна не только от докучных цепей и тех уз, что не давали дышать полной грудью; и
не только от смертельной опасности, нависавшей над ней, но и от любви, ее
унизившей; свободна от всяческих духовных связей, свободна, как бесплотный
дух. А свобода означала и мужество, и готовность стойко встретить все, что
бы еще ни ждало ее в жизни.

– Я насчет тебя не обольщался, – сказал он. – Я знал, что ты глупенькая, легкомысленная, пустая. Но я тебя любил. Я знал, что твои мечты и помыслы низменны, пошлы. Но я тебя любил. Я знал, что ты – посредственность. Но я тебя любил.

Она немилосердно пилила его. Она убедилась, что при большом желании можно заставить его сделать и то, что претит его деликатности, – нужно только без отдыха бить в одну точку, и рано или поздно он смирится и уступит.

Вульгарного писателя я предпочитаю жеманному; ведь сама жизнь вульгарна, а он стремится изобразить жизнь.

Нет ничего хуже, чем писать неясно. Против ясности нельзя привести никаких возражений, против простоты — лишь то, что она может обратиться в сухость. А на этот риск стоит идти, если вспомнить, насколько лучше быть лысым, нежели носить завитой парик.

Хорошо известно изречение, что стиль — это человек. Афоризм этот говорит так много, что не значит почти ничего.

Когда современный писатель в высокопарном стиле сообщает вам, как обыкновенная потаскушка юркнула или не юркнула под одеяло к ничем не примечательному молодому человеку, это вызывает у вас законное отвращение.