Темные аллеи. Повести и рассказы

— [...] Вы бывали в приволжских городах и в подобных трактирах на воде, на сваях?

Я ответил, что Волгу знаю мало, на поплавках там не бывал, но легко представляю себе их.

— Ну, конечно,— сказал он. Русская провинция везде довольно одинакова. Одно только там ни на что не похоже — сама Волга...

А в этой жизни страшней всего было то, что она проста, обыденна, с непонятной быстротой разменивается на мелочи…

Говоришь привычное! — сказал он строго, — А ты остановись да подумай: как же это так? Жил-жил свиньей всю жизнь, вздохнул — и все как рукой сняло! Есть тут смысл ай нет?

«Кругом шиповник алый цвел, стояли темных лип аллеи…»

«Я не могу жить без тебя, за одни эти колени, за юбку, за валенки готов отдать жизнь!»

Какая это старая русская болезнь, это томление, это скука, это разбалованность- вечная  надежда, что придёт какая-то лягушка с волшебным кольцом  и всё за тебя сделает: стой только выйти на крылечко и перекинуть руки и на руку колечко!

Да и делали мы тоже только кое-что, что придётся, иногда очень горячо и очень талантливо, а всё-таки по большей части как Бог на душу положит- один Петербург подтягивал.  Длительным будничным трудом мы  брезговали, белоручки были, в сущности, страшные. А отсюда,  между прочим, и идеализм наш, в  сущности очень,  барский, наша вечная оппозиционность, критика всего и всех:  критиковать-то ведь гораздо легче, чем работать.

Есть два типа в народе.  В одном преобладает Русь, в другом - Чуть, Меря. Но и в том и в другом есть страшная переменчивость настроений, обликов, "шаткость",  как говорили в старину. Народ сам сказал про себя: "из нас, как из дерева,-и дубина, и  икона",- в зависимости от обстоятельств, от того, кто это дерево обрабатывает: Сергей Радонежский или Емелька Пугачёв.

Случается, что, например, выходит из ворот бывшей Крымской гостиницы (против чрезвычайки) отряд солдат, а по мосту идут женщины: тогда весь отряд вдруг останавливается – и с хохотом мочится, оборотясь к ним.

Когда дописывал предыдущие слова – стук в парадную дверь, через секунду превратившийся в бешеный. Отворил – опять комиссар и толпа товарищей и красноармейцев. С поспешной грубостью требуют выдать лишние матрацы.