Трилогия: Моллой. Мэлон умирает. Безымянный

Ограничимся семейным кругом, так уютнее, все мы знаем друг друга, сюрпризов не боимся, завещание давно вскрыли, никому ничего.

Пусть мы утратили всякий стыд, но есть еще глубины, в которые мы предпочитаем не погружаться.

В хорошеньком положении мы все, вся команда, возможно ли, что мы в одной лодке, нет, мы все в хорошеньком положении, но каждый в своем собственном.

О, если бы только голос смолк, этот бессмысленный голос, который мешает быть ничем, просто мешает быть ничем и нигде, поддерживает горение, желтый язычок пламени слабо подергивается из стороны в сторону, трепещет, словно пытаясь оторваться от фитиля, этот огонек не надо было зажигать, не надо было поддерживать, надо было погасить его, позволить ему погаснуть.

Постоянно бодрствовать и ничего не видеть, прислушиваться к стону, так и не слышному, жизнь тоже не из завидных. Но так они живут.

Никто не просит его думать, просто страдать, всегда одинаково, без надежды на конец, чего проще. Нет нужды думать, чтобы отчаяться. Согласимся на однообразие, оно стимулирует. Но как его обеспечить?

Молчание, однажды нарушенное, никогда более не станет полным.

Серый цвет ничего не означает, серое молчание не обязательно временное затишье, которое так или иначе минует, оно может быть окончательным, а может и не быть.

Я вижу себя, вижу то место, где нахожусь, его ничто не выделяет, ничто не отличает от любых других мест, все они мои, все мое, если я захочу, я не хочу ничего, кроме своего, его нечем отметить, я здесь, я вижу свое место, чувствую его вокруг себя, оно обволакивает меня, покрывает, ах, если бы голос замолчал на мгновение, оно показалось бы мне вечностью, мгновение молчания.

Пусть за него надеются другие, на свежем воздухе, на свету, если они этого желают, или если их к этому вынуждают, или если им за это