Лев Николаевич Толстой

Музыканты - люди, конечно, святые, но и странные. Особенно музыканты-алкоголики. Примерно таким и предстает перед читателем Альберт: застенчивый, но жутко талантливый артист (в хорошем смысле этого слова), абсолютно нищий, зато повернутый на музыке и какой-то местной даме. А еще Альберт впадает в меланхолию без алкоголя в качестве допинга: музыка не играется, разговор не клеится...В общем довольно интересный образ нарисовался. Я ожидала закономерного для русской литературы трагического конца рассказа, но нет, Л.Н. добрый, все будут живы.

Тягучая история... Напомнила мне "Чёрный обелиск" Ремарка.

Один из моих давних страхов - умирать, страдая, от болезни. Так что за Ивана Ильича я переживала особо, он будто проживал этот кошмар за нас двоих...
Страшно ли обнаружить, что прожил жизнь не так? Ещё как. И что по сути сам виновен в том, что ты сейчас там, где ты есть.

Да, можно стать самому себе таким человеком, который ободрит, поддержит, будет рядом в любые жизненные минуты, но как быть со средой? Там-то всё разворачивается привычным способом, и сказать, что она никак не влияет на нас, было бы лукавством. Но винить только среду и окружение было бы не справедливо. Нужен некий баланс. И хорошо, если жизни хватит, чтобы его обнаружить..

Да Бог с ним, Иваном Ильичом, его страданиями, метаниями и смертью. Нет, жалко, конечно, человека, написано блестяще, но.

Но мне больше нравились окружающие, их выглядывать, в них всматриваться. Особенно жена.
Обвинять человека в том, что он умирает — хороша, чертовка! Да и вообще семья.

А знаете, в чём ужас? А в том, что это — нормально. Что это — человеческое. Что гуманизм, сверхгуманизм даже редко свойственен отдельно взятому человеку сейчас, потому что марамушта. И реакции родственников бедного чиновника нашего — нормальны, и от того отвратительны: душеспасительная литература любит учит любить, о себе забывая, и поступки, конечно же, поступки высокие, лихие, самоотверженные. А ты поди-ка, пожалей. Вынеси стоны. Люби вопреки. Не желай смерти ближнему своему.

Изначально между мужем и женой не было любви горячей, но божечки, хоть какое-то сострадание, а? Хоть немножко не о себе можно? Пожалуйста.
Герасим и сын — самые люди. Остальные тоже люди, тоже, тоже.

(я могу объяснить, почему читала через подобную призму, но не буду.)

Толстой, как мастер бытовых описаний (их здесь столько!), специалист деталей и обобщений, делает вывод - за обыденной и повседневной рутиной проходит жизнь.
Финал жизни начинается в ее начале, каждый шаг – движение не вверх, а вниз.

Лев Николаевич великолепен: язвителен и жесток, как доктор, пытающийся вылечить больного. Вот только есть ли лекарство?!

Посыл ясен! Как понятна разница между духовной и физической смертью.
Кажется, должно бы быть стыдно. Но почему то – нет.
Если не вдаваться в отдельные подробности, все так живем.

Вот такие мы – люди. И задавать вопросы о смысле жизни начинаем лишь в критические моменты.

Стремительно за пару часов влетела в меня эта глубокая повесть. И похоже застряла надолго. Пишу пока не отошел от первого впечатления. Одним словом- мощь! После делового нон-фикшена я так соскучился по живому и струящемуся языку и ясной человеческой мысли, что несмотря на грустную тему эта книга мне подарила кусочек света от того, что в мире есть то неуловимое чувство наполненности что дарит настоящий талант и искусство.

Герой умирает в возрасте 45 лет и Толстой когда описывает его жизнь дает характеристику что он был уже довольно старым прокурором. Если сопоставить все события, то "старым прокурором" он был в 40 лет. Мне 48 и принять такие характеристики мне уже неуютно) Рефлексирующие мысли умирающего мне понятны и близки. Примерно тоже я уже обдумывал. Насколько суетно все проходит, когда нету духовных целей.

Очень мастерски описана ничтожность и нищета блеска материальных ценностей. Показателен дизайн новой большщой питерской квартиры Ивана Ильича где вещи больше кажутся чем являются, чем потом вызывают глубокое расстройство при из порче. Времена идут, люди не меняются. Не думают, а потом жалеют. Вот так сумбурны мои свежие впечатления. Финал напомнил коду симфонии. Нарастающая агония мыслей со свиноуовым разрешающим аккордом. Жирная точка. Красота!)

Л. Н. Толстой любил и знал лошадей, он так рассказывает эту живую историю, словно слышишь голос Холстомера, знающего всё о привычках хозяев, их характерах и куражах. Терпеливое животное - лошадь, страдает для удовлетворения других. Это люди бывают неблагодарными - табунщик Нестор очень больно ударил мерина по сухой ноге, а ноги у мерина больные. Л. Толстой даёт портрет старого мерина - ему бы на покой пора, но люди как будто не замечают его дряхлости, усталости - "живая развалина". Нестор тоже был стар, но не уважал старости ни своей, ни лошадиной. Лошади в рассказе - как люди: молодые резвятся, играют, иногда притворяются большими и степенными, составляют весёлые компании,- там есть свои затейники, красавицы и шалуны. Молодые мучили старого мерина - он был скучен, невесел,- "он должен был платить за свою жизнь". Молодые кичились своей родословной, презирали пришельцев. Всё как у людей: подражают другим, следуют за более сильными, презирают слабых. Холстомер - имя по-уличному, а по происхождению "не было в мире лошади выше по крови", но он родился пегим, пёстрым, а это - недостаток, порок. Из-за этого с ним происходили курьёзы, обиды, несчастья. Он пришёл к выводу, что лошади выше людей, потому что "лошади делают, а люди руководствуются словами". Его перепродавали несколько раз - гусару, барышнику, старушке. Холстомер рассказывает о каждом - "гусар был счастлив, богат и никого не любил". С бывшим гусаром он встретился, когда гусар стал "обрюзгшим стариком" Лошадь и бывший хозяин сравнялись в возрасте. В барском доме накрыт роскошный стол в в роскошной гостиной, - здесь автор не преминул отметить : " всё было очень хорошо, но на всём был отпечаток излишка, богатства и отсутствия умственных интересов". В этом рассказе любовь и уважение Льва Николаевича на стороне лошади, преданно служившей людям всю свою короткую жизнь, полную несчастий. Холстомер и умер, до конца веря человеку, А смерть бывшего хозяина Серпуховского описана как закономерный конец "ходившего по свету, евшего и пившего тела" - "ни кожа, ни мясо, ни кости его никуда не пригодились". Жестокая правда, справедливость, которую так любил великий писатель. Человечная история.

Прочитала небольшую повесть Льва Николаевича “Альберт”. Про маленького жалкого духом и слабого волей человека, скованного пороком пьянства. Будет он обязательно обманывать, воровать и заискивать, чтобы добраться до “графина”. Обычная же, вечная история. Рецепт, которой прост до невозможности: расписаться в своей слабости и с редкими приступами угрызения совести иметь полное право ей отдаваться. Ах, да. Не забудем про безответную любовь. И вот уже можно в полном праве сходить с ума. От белой ли горячки, или от тонкой душевной организации. Тут уже сложно отделить одно от другого.
Да, мало ли пьяниц на свете? – спросите вы.
Всех не упомнишь, да, – согласится Лев Николаевич и вздохнет. Жалко!
Но вот Альберта может и вдвойне “жальче”.
Он гениальный музыкант, который умеет своей виртуозной игрой на скрипке разбудить самое прекрасное в душе публики. Магия чистой безупречной мелодии, уничтожающей на миг суету пустой жизни, подвластна Альберту. Он сам с каждой нотой вырастает все выше и выше. Гений его заполняет все пространство в этот момент.
А дальше. Мелодия затихает. И туман очарования медленно, но рассеивается. Публика возвращается с небес на землю, и Альберт уменьшается на глазах. Он все тот же, в несвежем белье, безумный, неуклюжий пьяница.
Интересные вопросы поднимает Лев Николаевич.
Как уживается гений и его безмерный талант в ничтожной душе, неспособной бороться с пороком?
Кто виноват, что гений “запил”? Проскользнуло что-то там такое у Толстого, намеком кивающее на общество, которое косвенную вину имеет в таком исходе. А может мне и показалось. Или пресловутая “тонкая душевная организация” идет в комплекте с огромным талантом?
Имеем ли мы право, очарованные гением, пытаться спасти или исправить пороки его?
Да, и, главное, по повестке текущего дня – отделим ли талант и его гениальное наследие от небезупречной личности “автора”?
Культура отмены обязывает срочно разобраться в этих вопросах.
Да и сам Лев Николаевич сейчас частенько бывает бит. В вину ему ставят Софью Андреевну и ее несчастную женскую долю. Да и много чего еще другого. А Киплинг, а Экзюпери? Но не буду. Куда ни пойдем, в какую сферу искусства ни ткнем, везде увидим ни один десяток примеров несовершенства человеческой натуры.
Вопросы есть. Ответов нет.

«Смерть Ивана Ильича» разительно отличается и от каренинского железнодорожного эскапизма, и уж тем более от всяких там неб Аустерлица. Потому что это повесть не о смерти, а об умирании. И страшнее всего не мучительность этого процесса и даже не конец, который немного предсказуем, а то, что это неизбежно. Точнее, что это было неизбежным всегда – просто не осознавалось таковым. Осознание же пришло к самому Толстому в момент так называемого «арзамасского ужаса» – пароксизма танатофобии по дороге в Пензенскую губернию. О котором он позже напишет в рассказе «Записки сумасшедшего»: «Да что это за глупость, – сказал я себе, – Чего я тоскую, чего боюсь». – «Меня, – неслышно отвечал голос смерти. – Я тут».

Рассказ (быль) "Кавказский пленник" был написан Л.Н. Толстым для Азбуки (1871-1972). Азбука Толстого- это литературно-педагогическая работа, состоящая из четырёх книг и впервые изданная в 1872 году, включает не только адресованные ученикам короткие истории, былины, басни, загадки, но и рекомендации педагогам, методические советы и общие замечания.
Язык рассказа сухой, лаконичный. Предложения короткие и незамысловатые, диалоги простые. Наверное, чтобы ученикам было легко его читать или писать под диктовку.
Впервые я прочитала этот рассказ в школе, как и положено в 5м классе. Из того времени помню, что рассказ не понравился. А фамилии героев - Жилин и Костылин - показались отталкивающими (хотя каких только фамилий не бывает в жизни).
Теперешние впечатления не изменились.
Своей судьбы "родили крокодилу" Жилин и Костылин сами. Прямо по пословице: поспешишь - людей насмешишь. А потом расхлебывали как могли.
Рассказ - что-то среднее между дневниковыми записями и этнографическими заметками. Удивило только, что при всей его "этнографичности" для описания горского селения и его жителей автор использует обычные русские слова: деревня, мужики, бабы, девки. Но если вспомнить, что он написан для Азбуки, тогда это вполне приемлемо.
А еще удивило использование просторечных слов "рассолодел", "запотел" "выдраться". Как-то они выбиваются из текста и режут слух. Хотя, возможно, во времена Толстого это были общеупотребительные слова.
Немного утомляет навязчивое морализаторское противопоставление характеров героев.
Сухо! Очень сухо! Я не стала бы читать этот рассказ ребенку.
Ради справедливости нужно добавить, что эта история в колониальном стиле рассказана динамично, особенно, в конце.