Повести и рассказы

Автобиографическое повествование о жизни, о «детстве, отрочестве, юности» человека повышенной впечатлительности и обострённой художественной зоркости, о его последующих духовных исканиях, о восприятии им бытия. Детство в одиноко стоящей усадьбе (на «хуторе»), среди тишины безбрежных полей, аромата трав, среди заснеженных равнин и глядящих с высоты ярких звёзд, – оно в описании И. А. Бунина имеет свой неповторимый цвет, вкус и запах. Ощущение благополучия, любви ко всему миру, «радость земного бытия», рождающаяся в юной душе. И пусть материальная жизнь семьи далека от благополучия, но ребёнку-то какое до этого дело? Первое путешествие – в город, «заповедную страну», празднование святок, Пасхи, деревенские забавы, книжные впечатления. Общение с учителем Баскаковым, приобщившим мальчика к поэтическому переживанию действительности. Постепенное расширение границ существования, открытие мира, людей. И пусть потом будет безрадостная жизнь Арсеньева-гимназиста «на хлебах» у мещанина Ростовцева, жизненное неустройство, трагическая любовь к Лике, множество скитаний, разочарований, утрат, испытаний, – свет детства не даст скатиться в бездну отчаяния, будет способен поддерживать на жизненном пути.

Если это и художественная автобиография, то скорее духовная: здесь не столько важны события сами по себе, сколько их переживание, «прочувствование». Писалось всё это вдали от России, в эмиграции, что очень ощутимо: так пронзительно ярки и ностальгически светлы воспоминания о родине, о годах, проведенных в отчем доме, в родных местах. И, как всегда, невероятно прекрасен бунинский стиль повествования, его чудесный язык, лиризм интонаций, вовлекающих читателя в ауру авторских ощущений и напряженных размышлений, открывающих ему поэзию безвозвратно ушедших дней.

Эта книга у меня находилась в «Хочу прочитать» уже около года, как я познакомилась с конкурсом «Читаем Россию» (к стати благодаря этому проекту я прочитала очень много хороших книг). И вот дошли руки прочитать книгу Липецкой области.
Книга длиною в жизнь. Наше знакомство с главным героем начинается с самого детства, мы знакомимся с его юными годами и взрослой жизнью. Детство Арсеньева пропитано уютом и только знакомство с жизнью. Пожалуй это моя любимая часть в книге. Хотя когда мы знакомимся с его работой, сразу чувствуется любовь автора к своим товарищам по писательскому ремеслу. Книга пропитана любовью к родине и писателям, особенно хорошо автор отзывался о Пушкине, Лермонтове и Чехове.
Есть правда некоторые поступки героя, которые для меня показались дикостью.
Именно в этом издании есть прекрасные иллюстрации, которые добавляют уюта и антуража.
К сожалению история не сразу мне «поддалась». Пришлось пробраться через медленный темп. потому что читаю я много и этот медленный темп меня немного затормозил, но потом я расслабилась и приняла скорость повествования. И это было очень хорошо.
Хоть Бунин и утверждал, что книга не является автобиографичной, но думаю все таки некоторые события описанные в книги, пересекаются с реальными событиями.

Повесть об ушедших временах крепостного права, о жизни, оскудении и вырождении мелкопоместных дворян. В повести нет "густоты", перенасыщенности, нервозности "Деревни". Повествование в "Суходоле" более спокойно, уравновешенно, поэтично. Обнаженная правда не лишала её открытого лиризма, поэзии.Вглядываясь в прошлое, Бунин стремился понять, почему так быстро исчезло, разорилось и выродилось целое сословие мелкопоместных дворян. Дело было не только в экономике, в отмене крепостного права. Писатель ищет корни более сокровенные, его всё больше и больше занимает национальная психология, "русская душа." Размышления о суходольской душе, " над которой так безмерно велика власть воспоминаний, власть степи, косного её быта... древней семейственности", возникает в первой главе и, изменяясь, проходят через всю книгу, образуя философскую основу повествования. Мотив удивления, тайны, странностей, которые предстоит разгадать, главенствуют в повести. С первых же строк автор вводит в сферу необычного, запутанного, странного. Странной кажется привязанность целого ряда героев повести к Суходолу, к родовой разоренной усадьбе, где столько горя видели они. Странными были ихние взаимоотношения. "Непонятными были характерны людей, совмещающие в себе и доброту, беззаботность, мечтательность, и жестокость, своеволие, капризность, и смирение, долготерпение, покорность".
Суходольская дворовая девушка Наталья, безумно влюбившаяся в молодого барина Петра Петровича, совершает мелкую кражу, не сознавая своего поступка, и, жестоко наказанная этим же Петром Петровичем, остриженная и с позором отправленная на дальний пустынный хутор пасти гусей, до конца жизни преданно обожает его, молится за него. И здесь главное для Бунина не в бесчеловечной жестокости крепостных времен, хотя он и не смягчает ее, а в этой удивительной способности простой крестьянки на такую большую, безответную и само- отверженную любовь, перед властью которой все равны.
Суходол, как символ русского бытия, и дворовая Наталья, взращенная поэзией и дикостью суходольской, - два вершинных образа, в которых сказалось свое представление Бунина о России и русском характере.

"Деревня", показала наивысшую степень сближения бунинского таланта с современной действительностью в ее реальном развороте. Архиреальная, грубая на вкус "утонченных" господ, пахнущую перегноем и прелыми лаптями вещь. "Деревня" перенасыщена материалом действительности, современным первой русской революции, отголосками общероссийских политических событий, толками, слухами, предположениями, полными бурных надежд и горьких разочарований тех лет. Здесь все: и пылающие вдалеке помещичьи усадьбы, и попытка мужицкого самоуправства в самой Дурновке, принадлежащей теперь Тихону Красову, правнуку крепостного, затравленного борзыми помещика Дурнова; и "озорство" на дорогах, и бегство помещиков в города, и казачьи сотни, вызванные для защиты их, и конституция, и монополия на водку, и рассказы о хитроумных дипломатических маневрах министра "Вити" (Витте), и ночные страхи имущих, и беспечная, разгульная удаль неимущих, и необозримое половодье народного недовольства, медленно входящее в берега "правопорядка". Густота и плотность жизненного материала в повести поистине необычная и для самого Бунина, и для того классического, как бы замедленного строя повествования, какого он, при всем очевидном своеобразии его письма, держался ранее. Он всегда предпочитал рассказывать о том, что было вчера, что минуло и чему уже подведен какой-то итог,— на всем у него милый его художническому сердцу элегический отпечаток воспоминания. Здесь он словно бы еще и не выбрался из той сумятохи и горячки революционной поры, из ее многолюдства и разноголосицы, споров и пересудов. Кажется, что повесть написана в те самые дни и месяцы, а не четыре-пять лет спустя. В "Деревне" немного героев с именами и прямым участием в событиях, развивающихся в ней,— гораздо больше безымянного сельского и уездного люда, мужиков, покупателей в лавке Тихона Красова, нищих, странников, уездных торговцев, девок и баб на поденщине, ночных сторожей,— и почти все они что-то вспоминают, о чем-то рассказывают, называют множество людей, которые в натуре не появляются на страницах повести. Сгущение темных красок в изображении деревенской действительности иногда кажется даже переходящим в крайности, в выборочное экспонирование уродств, жестокости, цинизма и кретинизма. Тут исходные с нравами диких племен примеры сживания со свету стариков в семьях как раз не бедных; и "уступка" жен мужьями по сходной цене; и дикая похвальба "пустоболта" Серого тем, как он хитро выслеживал дочь, "снюхавшуюся" с парнем Егоркой, да и "прихватил", и "всю пояснику ей изрубил" "кнутиком похоженьким", и Егорку заставил жениться. К людям, которые чтят божеские законы и утвердившиеся традиции Бунин снисходителен. Наоборот, в противоположность к людям, так или иначе уже порывающим с этим исконным крестьянским миром, узнавшим соблазн отхожих заработков на фабрике, в городе, на железной дороге, недовольным, непоседливым и "вольным на слова" с их идеалом: "не пахать, не косить, девкам жамки носить..." — Бунин беспощаден. Дениска из "Деревни" — один из таких ненавистных Бунину людей. Примечательно, что не у кого другого, а именно у Дениски автор обнаруживает сверток "литературы", где вкупе со всякой лубочной дрянью находится и брошюра "Роль пролетариата", причем автор заставляет Дениску по его безграмотности исказить второе слово этого заглавия — "проталерията", а также назвать все это вместе "кляповинкой разной".
Было бы несправедливым сказать, что будучи, в силу своей принадлежности к дворянскому классу, автор видел деревню той поры в таком мрачном свете. Особая беспощадность в показе деревни и мужика в значительной степени была здоровой реакцией на идеализированное и слащавое освещение этого материала у ранних авторов. Бунин, при всей его антипатии, следуя художественному такту, избегает подавать деревенские ужасы в непосредственной картине. Живьем ободранный мужиками бык бегает "за сценой", в изустной молве,— это слух, полулегенда той поры "деревенских беспорядков", но не прямое утверждение автора.
Подводя итог нужно сказать, что название повести Бунина соответствует концепции, высказываемой наставником Кузьмы Красова, уездным чудаком и философом Балашкиным, о том, что Россия вся есть деревня, и, таким образом, безнадежно горькие судьбы дикой и нищей деревни — это судьбы России.

На страницах этого рассказа выставлена молодая девочка, поведение которой якобы свело ее в могилу и чей стиль жизни предлагается осудить. Мне сложно оценить это произведение в силу того, что о героине тут на самом деле рассказано крайне мало. Если отбросить поверхностную краткую зарисовку на тему "рано созрела, легкомысленно порхала и за это поплатилась", читатель не узнает ничего о том, как сложились так жизнь у героини, почему она была вот такой и действовала вот так. Беспечно, наивно ли она себя вела, можно порассуждать, конечно. Но суть в том, что в силу возраста у нее еще многое было за пределами понимания, и о себе, и о других, и о нормах в обществе. Горькое послевкусие от рассказа со сквозящим "допорхалась", когда по факту, взрослый мужик соблазнил 15-летнюю девчонку.

К сожалению, убедилась, что Бунин совершенно не мой автор, не трогают меня эти велеречивые словоблудия бездельника из привилегированной семьи, которому по рождению было все положено и все дороги открыты, но он решил, что труд - это не для него, и пустился в прожигание жизни, путешествия ради дороги, романтические увлечения и раскачивание собственного эго писательством, потому что больше ничего не умел. Сам Бунин подчеркивал, что роман ни в коем случае не автобиографический, но в жизни его героя Алексея Арсеньева, сына беднеющего провинциального дворянина из Липецкой области, прослеживается весьма значительное сходство с судьбой самого писателя, который хотел застыть как муха в янтаре и не замечать стремительно меняющегося мира вокруг.

Арсеньева окружают приверженцы самых разнообразных идей, от толстовцев до социалистов, но ему самому это все неинтересно, он из той категории людей, что находят прелесть в стрекозиных крылышках, перламутровых щучьих щечках и капле воды, бегущей по смородиновому листу. Это, конечно, очень хорошо, что у него есть время на бесконечное созерцание и воспевание красоты природы, но что из этого предлагается вынести читателю, совершенно непонятно.

Самый интересный момент для меня был, когда изнывающего от скуки барчука уговорили поучаствовать в сенокосе, и на какое-то время он даже почувствовал себя нужным и полезным, но это ощущение быстро прошло и сменилось на "довольно с меня этой риги, пора опять за книги". Нет, я нисколько не умаляю значение писательского труда, но терпеть не могу, когда интеллигенция ставит свой труд выше и ценнее крестьянской работы, в конце концов без поэтических слов прожить можно (хотя они, бесспорно, украшают жизнь), а вот без хлеба как-то нет.

Его отношения с женщинами и размышления о них - еще один, как по мне, глобальный минус книги. Герой представал совершенно неконкретным человеком, вроде люблю не могу, но ничего не обещаю, и если возлюбленная ему прямым текстом говорит: "не делай так, мне неприятно, а даже если делаешь, не надо мне об этом рассказывать", а он как специально давит на эту больную мозоль, и вроде как отпускать ее не хочет, но как будто вынуждает уйти самой, дабы не брать вину за расставание на себя.

А вот близость смерти и описания ее атрибутов и похорон - в этом было даже нечто готическое, столь неуместное в бескрайних русских полях, но и столь же неизбежное, мне даже понравилось. Однако, наверное, на этом с автором прощаюсь.

Любовь по убеждению Бунина, - некий высший, напряжённый момент бытия; подобно зарницам в ночи, она озаряет всю жизнь человека. Эта мысль особенно важна для Бунина с его повышенным, обострённым чувством жизни. Бунин пишет о любви как о высшем даре судьбы, - и чем прекраснее этот дар, тем он скоротечней. В рассказе "Солнечный удар", Бунин развивает свою философию любви. Если в произведениях, написанных до "Солнечного удара", любовь трагична именно тем, что она взаимна - и слишком прекрасна для того, чтобы продлиться. Здесь же разрыв отношений закономерен и неизбежен. Более того: оба любящих знают,что, продлись их встреча, соединись их жизни - и чудо, озарение "солнечный удар", поразивший их, уничтожится. Искусство Бунина здесь достигло колоссальных вершин, буквально физически ощущается как передаётся солнечный свет, по напряжённости чувств, насыщенности ярких красок, счастьем и болью любви, по своей жгучей жизненности.

Бунинские образы крестьян и крестьянок наделены такими чертами индивидуальности, что мы, как это бывает только при соприкосновении с настоящим художеством, забываем, что это литературные персонажи, плод фантазии автора. Это живые мужики и бабы, старики и старухи, батраки и отбившиеся от рук "хозяева", неудачники и несчастные "пустоболты". Но они же — во всем своем обличье — теперь уже не только народ со всеми их бедами и муками, надеждами и отчаянием, представители не одного своего, и не только одного Подстепья, но всей русской деревни начала века.
Когда Анисья Минаева, покинув пустую избу, в полуобмороке от истощения бредет в жаркий, цветущий летний день за двадцать верст к сыну, пустоболту и бродяге, пристроившемуся наконец на "место" в лесной караулке, она для нас как бы не литературный персонаж, а именно та, живая Анисья, каким-то чудом из горькой, мученической своей и безгласной, безвестной жизни запечатлена на страницы книги. Ее материнская печаль и материнская нежность к беспутному сыну, оставившему мать без крошки хлеба, ее страдания вызывают у нас прежде всего не восхищение мастерски написанным портретом, а просто душевный порыв, страстное желание помочь этой бедной женщине, накормить, приютить ее старость. Но вместе с тем эта женщина, бредущая проселками и полями, шатающаяся от слабости, жующая какие-то травинки ("Горох еще и не наливался. Кабы налился, наелась бы досыта — и не увидал бы никто"), предстает нам и как образ всей нищей, "оголодавшей" деревенской Руси, бредущей среди своих плодородных полей, плутающей по межам и стежкам. Эта дорога матери к сыну, к слову сказать, написана так, что остается в памяти как одна из самых потрясающих страниц русской классической прозы, и нечего пытаться пересказать своими словами "основное содержание" таких страниц: в них все так плотно, так слитно и незаменимо, что нет, кажется, ни одной строки, ни одной ноты лишней будто звучит печальная симфония.

"Чистый понедельник" - пожалуй наиболее светлый рассказ из сборника "Тёмные аллеи" Ивана Бунина. И связано это с тем, что в нём Иван Алексеевич обращается к теме для меня близкой. В центре "Чистого понедельника" лежит история сестры Марфо-Мариинской обители милосердия. Неприятие главной героиней рассказа всего мiрского отражается в её образе жизни:

"Похоже было на то, что ей ничто не нужно: ни цветы, ни книги, ни обеды, ни театры, ни ужины за городом...
на курсы ходила скромной курсисткой, завтракала за тридцать копеек в вегетарианской столовой на Арбате); и насколько я был склонен к болтливости, к простосердечной веселости, настолько она была чаще всего молчалива: все что-то думала, все как будто во что-то мысленно вникала; лежа на диване с книгой в руках, часто опускала ее и вопросительно глядела перед собой: я это видел, заезжая иногда к ней и днем, потому что каждый месяц она дня три-четыре совсем не выходила и не выезжала из дому, лежала и читала, заставляя и меня сесть в кресло возле дивана и молча читать..."

Героиня сознаёт своё духовное устроение, свою надмiрность и выражает противление институту брака:

" Вскоре после нашего сближения она сказала мне, когда я заговорил о браке:
— Нет, в жены я не гожусь. Не гожусь, не гожусь..."

Рассказчик поначалу не придаёт этому особого значения, полагая что со временем героиня изменит своё решение:

"Это меня не обезнадежило. «Там видно будет!» — сказал я себе в надежде на перемену ее решения со временем и больше не заговаривал о браке..."

Главный герой ещё не осознаёт глубинные причины этого отказа. Для него до поры, до времени кажется диковинкой её религиозность. Прозрение приходит слишком поздно, когда героиня уже твёрдо уверовала в своё предназначение и готова покинуть мiр:

"Ох, уйду я куда-нибудь в монастырь, в какой-нибудь самый глухой, вологодский, вятский!... "

"Уже давно стемнело, розовели за деревьями в инее освещенные окна...
— Тут есть еще Марфо-Мариинская обитель, — сказала она..."

Но это решение приходит к героине неспроста. Неспроста вводит Иван Бунин в ткань повествования и Марфо-Мариинскую обитель милосердия, и великую княгиню Елизавету Фёдоровну Гессен-Дармштадтскую, основательницу этой обители:

"На Ордынке я остановил извозчика у ворот Марфо-Мариинской обители: там во дворе чернели кареты, видны были раскрытые двери небольшой освещенной церкви, из дверей горестно и умиленно неслось пение девичьего хора. Мне почему-то захотелось непременно войти туда. Дворник у ворот загородил мне дорогу, прося мягко, умоляюще:
— Нельзя, господин, нельзя!
— Как нельзя? В церковь нельзя?
— Можно, господин, конечно, можно, только прошу вас за ради бога, не ходите, там сичас великая княгиня Ельзавет Федровна и великий князь Митрий Палыч..."

Пожалуй, ни в одном другом своём рассказе Бунин так подробно не описывал Москву "духоносную". Тут и храм Христа Спасителя, и Новодевичий монастырь, и собор Василия Блаженного, и Марфо-Мариинская обитель милосердия и др. Для усиления эффекта автор вводит в свой рассказ также колокольные звоны, церковное пение:

"— Как хорошо. И вот только в каких-нибудь северных монастырях осталась теперь эта Русь. Да еще в церковных песнопениях. Недавно я ходила в Зачатьевский монастырь — вы представить себе не можете, до чего дивно поют там стихиры! А в Чудовом еще лучше. Я прошлый год все ходила туда на Страстной. Ах, как было хорошо! Везде лужи, воздух уж мягкий, на душе как-то нежно, грустно и все время это чувство родины, ее старины... Все двери в соборе открыты, весь день входит и выходит простой народ, весь день службы... "

И мощным диссонансом этому духовному великолепию выступает сцена "капустника" во МХАТе. Сцена весьма хороша, тут и Станиславский с Москвиным, и Сулержицкий и Качалов:

"на большого Станиславского с белыми волосами и черными бровями и плотного Москвина в пенсне на корытообразном лице, — оба с нарочитой серьезностью и старательностью, падая назад, выделывали под хохот публики отчаянный канкан...
"скользя, подлетел маленький, вечно куда-то спешащий и смеющийся Сулержицкий, изогнулся, изображая гостинодворскую галантность, поспешно пробормотал:
— Дозвольте пригласить на полечку Транблан..."
К нам подошел с бокалом в руке, бледный от хмеля, с крупным потом на лбу, на который свисал клок его белорусских волос, Качалов, поднял бокал и, с деланной мрачной жадностью глядя на нее, сказал своим низким актерским голосом:
— Царь-девица, Шамаханская царица, твое здоровье!.."

Именно посещение героиней этого "капустника" и явилось катализатором её решения покинуть мiр и уйти в Марфо-Мариинскую обитель милосердия. Именно там, по прошествии времени её и встречает главный герой:

"Но только я вошел во двор, как из церкви показались несомые на руках иконы, хоругви, за ними, вся в белом, длинном, тонколикая, в белом обрусе с нашитым на него золотым крестом на лбу, высокая, медленно, истово идущая с опущенными глазами, с большой свечой в руке, великая княгиня; а за нею тянулась такая же белая вереница поющих, с огоньками свечек у лиц, инокинь или сестер, — уж не знаю, кто были они и куда шли. Я почему-то очень внимательно смотрел на них. И вот одна из идущих посередине вдруг подняла голову, крытую белым платом, загородив свечку рукой, устремила взгляд темных глаз в темноту, будто как раз на меня... Что она могла видеть в темноте, как могла она почувствовать мое присутствие? Я повернулся и тихо вышел из ворот..."

Удивительно, но этот прекрасный рассказ Иван Алексеевич написал в 1944 году 12 мая. Вместе с тем в нём очень сильно ощущается бунинская ностальгия по утраченной Руси...

И в самом деле этот маленький рассказ Бунина очень напоминает недавно прочитанную мной чеховскую "Даму с собачкой". Солнечно-любовный удар на курорте закончился для обоих мужчин двух разных рассказов душевными осложнениями, образовавшими любовную петлю. У Чехова более очевидно, потому что показаны дальнейшие отношения курортных любовников. А здесь... Финал открыт, рассказ крайне мал, но вот эти мысли и ощущения поручика обещают подобное повторение и неожиданные перемены в душе мужчины :

"Чувство только что испытанных наслаждений всей ее женской прелестью было еще живо в нем необыкновенно, но теперь главным было все-таки это второе, совсем новое чувство — то странное, непонятное чувство, которого совсем не было, пока они были вместе, которого он даже предположить в себе не мог, затевая вчера это, как он думал, только забавное знакомство, и о котором уже нельзя было сказать ей теперь!"

Здесь каждый читатель волен, конечно, думать всё, что угодно его душе. Кто-то сочтёт это мимолетной связью, ошибочно принятой за серьёзное чувство. Кто-то, как и я, всё-таки обратит внимание на только что приведенную мною цитату, которую опять таки можно по-разному трактовать, ведь каждый в прочитанном всегда видит своё. Но меня особенно тронуло самое последнее предложение рассказа:

"Поручик сидел под навесом на палубе, чувствуя себя постаревшим на десять лет."

Как чутко и верно подмечено - постарел... Некое предчувствие несчастной любви, которая будет теперь "сосать кровь" из человека, потому что она запретная и недоступная, даже если будет разделённой. Зря считают, что любовь - сама по себе уже счастье, даже если и не свободная. Я про настоящую любовь, разумеется, а не про интрижку или мимолётную влюблённость, которая дарит людям гормональный и эмоциональный подъём, украшая серые будни. Настоящая - она изнуряющая, как зубная боль, с небольшими передышками во время тайных свиданий, она медленно выжигает человека изнутри, как тлеющий фитиль свечу. Она хочет взять своё и в нужной ей мере, а поэтому её жертва, словно заблудившийся путник в жаркой пустыни с постоянным и мучительным чувством жажды. И да, от неё можно постареть, верно заметил Бунин. Именно эти слова и наводят меня на мысль, что отныне у главного героя всё пойдёт не так, как раньше...