Жизнь взаймы. Тени в раю

- Нигде человеческая жизнь не дешева так, как в Германии, - сказал я. - Эсэсовцы высчитали, что один еврей, даже работоспособный и молодой, стоит всего тысячу шестьсот двадцать марок. За шесть марок в день его выдают напрокат немецким промышленникам, использующим рабский труд. Питание в лагере обходится в шестьдесят пфеннигов в день. Еще десять пфеннигов кладут на амортизацию носильных вещей. Средняя продолжительность жизни - девять месяцев. Итого, считая прибыль, тысяча четыреста марок. Добавим к этому рациональное использование трупа: золотые коронки, одежду, ценности, деньги, привезенные с собой, и, наконец, волосы. За вычетом стоимости сожжения в сумме двух марок, чистая прибыль составляет около тысячи шестисот двадцати марок. Из этого следует вычесть еще женщин и детей, не имеющих реальной ценности. Их умерщвление в газовых камерах и сожжение обходится на круг в шесть марок. Сюда же надо приплюсовать стариков, больных и так далее. Таким образом в среднем, если округлить сумму, доход все равно составляет не менее тысячи двухсот марок.
Лоу побледнел как полотно.

• Это правда?
• Так было подсчитано. Официальными немецкими ведомствами. Но до известной степени эта цифра может колебаться. Сложность вовсе не в умерщвлении людей. Как ни странно, самое сложное - уничтожение трупов. Для того чтобы труп сгорел, требуется определенное время. Закапывать в землю тоже не так-то просто, если речь идет о десятках тысяч мертвецов и если могильщики славятся своей добросовестностью. Не хватает крематориев. Да и по ночам они не могут работать с полной нагрузкой. Из-за вражеских самолетов. Бедным нацистам тяжко приходится. Они ведь хотели только мира, ничего больше.
• Что?
• Вот именно. Если бы весь свет согласился плясать под дудку Гитлера, войны не было бы.
• Остряк! - проворчал Лоу. - Остряк паршивый. Здесь не до острот! - Он понурил свою рыжую голову. - Как это может быть? Вы что-нибудь понимаете?
• Приказ сам по себе почти всегда бескровен. С этого все начинается. Тот, кто сидит за письменным столом, не должен хвататься за топор. - Я с сожалением взглянул на собеседника. - А людей, выполняющих приказы, всегда можно найти, особенно в нацистской Германии.
• Даже кровавые приказы? - Кровавые тем более. Ведь приказ освобождает от ответственности. Можно, стало быть, дать волю инстинктам.

• И вы через все это прошли?
• Увы, - сказал я. - Хотелось бы мне, чтобы это было не так. - А вот сейчас мирный день, и мы с вами стоим в антикварной лавке на Третьей авеню, - сказал он. - Как же это, по-вашему, называется? - Только не война. - Я не об этом говорю. На земле творится Бог знает что, а люди спокойно живут и делают вид, будто все в порядке. - Люди не живут спокойно. Идет война. Для меня она, правда, странная, нереальная. Реальная война - это та, что происходит у тебя на родине. Все остальное нереально. - Но людей убивают.
• У человеческого воображения плохо со счетом. Собственно, оно считает только до одного. То есть до того, кто находится рядом с тобой.

Следует остерегаться воспоминаний. Они - чертовски тяжелый багаж. Приятные воспоминания плохи, потому что это прошлое, неприятные хороши опять-таки потому, что это прошлое...

Всегда надо жить так, будто прощаешься навеки.

— Странно, как много мы получаем отовсюду советов.
— И вы тоже получаете?
— То и дело. Каждый хочет меня воспитывать. И каждый знает все лучше меня. Слушая эти советы, можно подумать, что счастья полно в каждом доме. Но это не так. Человек — мастер давать советы другим.
Я посмотрел на нее:
— Думаю, вы не очень нуждаетесь в советах.
— Мне их нужно бесконечно много. Но они для меня бесполезны. Я делаю все наоборот. Я не хочу быть несчастной и тем не менее я несчастна. Я не хочу быть одинокой и тем не менее я одинока. Теперь вы смеетесь. Думаете, что у меня много знакомых. Это правда. Но и другое тоже правда.

Когда ты кого-нибудь любишь, обязательно думаешь: "Кто-то из нас умрет раньше другого, и тот останется один". Если человек так не думает, он не любит по-настоящему.