Улисс

Я был как он, те же косые плечи, та же нескладность Детство мое, сгорбясь подле меня. Ушло, и не коснуться его, пускай хоть раз, хоть слегка. Мое ушло, а его потаенно, как наши взгляды. Тайны, безмолвно застывшие в темных чертогах двух наших сердец: тайны, уставшие тиранствовать: тираны, мечтающие быть свергнутыми.

А не набирал что ни вечер по семи книг, прочесть из каждой по две страницы? Я был молод. Раскланивался сам с собой в зеркале, пресерьезно выходил на аплодисменты, поразительное лицо. Ура отпетому идиоту! Урря! Никто не видел – никому не рассказывай. Собирался написать книги, озаглавив их буквами. А вы прочли его «Ф»? Конечно, но я предпочитаю «К». А как изумительна «У». О да, «У»! Припомни свои эпифании на зеленых овальных листах, глубочайше глубокие, копии разослать в случае твоей кончины во все великие библиотеки, включая Александрийскую. Кому-то предстояло их там прочесть через тысячи лет, через махаманвантару. Как Пико делла Мирандола. Ага, совсем как кит. Читая одну за одной страницы одинокого однодума кого уж нет не одну сотню лет будто сливаешься заодно с тем одиночкой который как-то однажды…

Просто смешно как эти газетчики готовы вилять, едва почуют что ветер в другую сторону. Флюгера.
И нашим и вашим, не поймешь чему верить. Любая басня хороша, пока не расскажут следующую. На чем свет грызутся друг с другом в своих газетах, и вдруг все лопается как мыльный пузырь. И на другое утро уже друзья-приятели.
*
Эта литературная публика, они все в облаках витают. Туманно–эфирные символисты. Эстеты. Не удивлюсь если вдруг докажут что такой вот род пищи он как бы и рождает поэзию какие-то что ли волны в мозгу. Вот взять любого из тех полисменов у которых все рубахи в поту после бараньей похлебки: попробуй из него выжми хоть полстрочки стихов. Да он вообще не знает что такое стихи. Для этого нужен особый настрой.

Телохранители Блума раздают милостыню Великого Четверга, памятные медали, хлебы и рыбы, значки общества трезвости, дорогие сигары, бесплатные суповые кости, резиновые презервативы в закрытых пакетиках, перевязанных золотой нитью, сливочные тянучки, ананасные леденцы, любовные записочки, сложенные треугольником, готовое платье, котлеты в тесте, бутылки дезинфицирующей жидкости Джейса, товарные купоны, сорокадневные индульгенции, фальшивые монеты, колбасы из молочных поросят, театральные контрамарки, единые сезонные билеты для всех трамвайных маршрутов, билеты Венгерской королевской лотереи с привилегией от властей, талоны на бесплатный обед, дешевые издания Двенадцати Худших Книг в Мире: «Фрицы и лягушатники» (политическое), «Уход за ребенком» (инфантильное), «50 блюд за 7 с половиной шиллингов» (кулиническое), «Был ли Иисус солнечным мифом?» (истерическое), «Изгони эту боль» (медициническое), «Все о Вселенной для младенцев» (позывательное), «Фыркнем все разом» (юморительное), «Путеводитель рекламного агента» (жирнолистика), «Любовные письма матушки-повитухи» (эротическое), «Кто есть кто в космосе» (астрософическое), «Песни, запавшие в душу» (мелодическое), «Грошовый путь к миллионному состоянию» (сберегательное). Несусветная сутолока и суматоха. Женщины протискиваются к Блуму, чтобы коснуться края его одежды.

Эрин, зеленый самоцвет в серебряной оправе моря.
Или обратим взор на извивы говорливого ручейка, что, журча и пенясь, враждует с каменными препонами на своем пути к бурливым водам голубых владений Нептуна и струится меж мшистых берегов, овеваемый нежными зефирами, покрытый то играющими бляшками света солнца, то мягкою тенью, отбрасываемой на его задумчивое лоно высоким пологом роскошной листвы лесных великанов.
Или задумаем достигнуть горных вершин, сомкнувшихся мощным строем, уходящих все выше в небо, дабы словно омыть наши души...
Души бесподобною панорамой истинных сокровищ Ирландии, непревзойденных, несмотря на множество хваленых подобий в иных шумно превозносимых краях, по красоте своих тенистых рощ, оживляемых хломами долин и сочных пастбищ, полных весеннею зеленью, погруженной в задумчивое мерцание наших мягких таинственных ирландских сумерек...застилающих вид вдаль и вширь, покуда мерцающий диск луны не воссияет, расточая повсюду свое лучезарное серебро...

Эрын, зялёны кляйнот срабрыстага мора.
Альбо зьвернем погляд на выгібы гаманлівага струменьчыка, што, абвейваны лагоднымі зэфіркамі, цурчыць і пеніцца, варагаючы з камяністымі завадамі на сваім шляху да блакітнага валадарства Нэптуна, і бруіцца між абымшэлых берагоў, укрыты то бліскаўкамі пышнага сонца, то ценем, кіданым на ягонае задуменнае ўлоньне павіслым лістоўем лясных волатаў.
Альбо, скіраваўшы крокі да горных вяршыняў, што самкнутым шыхтом усё вышэй і вышэй падымаюцца ў неба, каб абмыць нашы душы...
Душы непараўнанай панарамай запаветных даляглядаў Ірляндыі, беспрыкладных, нягледзячы на тыя гучнахвалёныя правобразы ў іншых нястрымна апяваных краёх, у красе цяністага гаю й раўніны з узгоркамі, і сакавітай пашы ў веснавой зелені, укрытай дзівосна-празрыстым зьзяньнем
нашага мяккага таямнічага ірляндзкага сутоньня... што спавівае далі й прасьцягі, пакуль не заблішчыць зіхоткі круг месяца, апраменьваючы іх сваёй срабрыстай яснотай.

Erin, Green Gem of the Silver Sea
— Or again, note the meanderings of some purling rill as it babbles on its way, fanned by gentlest zephyrs tho' quarrelling with the stony obstacles, to the tumbling waters of Neptune's blue domain, mid mossy banks, played on by the glorious sunlight or 'neath the shadows cast o'er its pensive bosom by the overarching leafage of the giants of the forest.
— Or again if we but climb the serried mountain peaks. Peaks, Ned Lambert went on, towering high on high, to bathe our souls, as it were...
— As 'twere, in the peerless panorama of Ireland's portfolio, unmatched, despite their wellpraised prototypes in other vaunted prize regions, for very beauty, of bosky grove and undulating plain and luscious pastureland of vernal green, steeped in the transcendent translucent glow of our mild mysterious Irish twilight...That mantles the vista far and wide and wait till the glowing orb of the moon shines forth to irradiate her silver effulgence.