Собрание сочинений в шести томах. Том 4

Не думаю, что есть смысл пересказывать сюжет. В школе все же читали?)

Опишу кратко. Скучающий Евгений Онегин едет в деревню к больному дяде, где и знакомится с Ленским и Лариными. Две любовные линии: Онегин и Татьяна Ларина, Ленский и Ольга Ларина. Кто в кого влюбился, кого приревновал и во что это вылилось - всё вы можете узнать из романа. Единственное, что могу сказать, так это что Ленский и Онегин законченные идиоты, ну вот прям на максималочках..

Я не в восторге от произведения. Поэзию люблю, но читать роман в стихах для меня перебор, как-то слишком масштабно. Предпочитаю законченные цельные стихотворения в рамках одной-двух страниц.

Вердикт: это классика, это хорошо, но просто не моё.

Эпоха дуэлей была короткой, но забрала нe одну жизнь. Например, Пушкин тоже погиб от рокового выстрела на дуэли. Эта небольшая повесть могла бы быть печальнее, но Александр Сергеевич приукрасил её. Раньше к этому явлению относились не как к глупому убийству, а как к развлечению, забаве. Прийти стреляться и между делом полакомиться черешней, чем не приятное времяпровождение?

Из Сильвио получился бы отличный снайпер, если бы его переместить в 40-ые гг ХХ века. Вася Зайцев бы позавидовал его умению попадать в цель без особого напряга.
Пушкина жаль. Лермонтова жаль. Но такова история. Каждый балуется с жизнью как умеет, но до последнего надеется, что его пронесёт.

В процессе перечитывания школьной программы вспомнила я и о "Капитанской дочке", когда то прочитанной и досконально разобранной на уроках литературы. Скорее всего, было написано и сочинение на какую-то возвышенную тему, но этого я уже не помню. Как не помнила и содержания романа, так что с энтузиазмом предалась чтению.

Перед нами история юного Петра Гринёва, изложенная в формате его мемуаров. Петра отправляют на службу в Оренбургскую область, где он оказывается в самой гуще событий пугачевского восстания. Волею случая Пётр встретил Емельяна Пугачева еще до начала последнего великого казачьего бунта, что сыграло ему на руку в дальнейшем. В Белогорской крепости он знакомится с семьей коменданта Миронова, в том числе и дочерью коменданта Марией, и заводит некое подобие дружбы с офицером Швабриным.

Характеры героев здесь просты и лаконичны. Есть персонажи хорошие, есть плохие. Хорошие очаровательно наивны в своей простоте, плохие являются плохими потому, что так надо. На этом фоне выгодно выделяется неоднозначная фигура Емельяна Пугачева. С одной стороны, он бунтовщик и предатель, затеявший кровавую войну. Армию Пугачева нередко называли "бандами", поведение из было далеко от благородного рыцарства. С другой стороны, он не забывает добра по отношению к себе, выделяет Гринёва, спасает ему жизнь и помогает в дальнейшем.

Вообще удивительно, как в такое небольшое по объему произведение Александр Сергеевич вложил столько смысла. Здесь и тема любви к родине, чести и достоинстве, и любовь к женщине, которая сильнее обстоятельств, и описание ужасов смуты и войны.

Читая «выстрел» подумалось, что времена аристократии – это время понимания границ, если что-то не так – тебя вызовут на дуэль.
«Наконец однажды на бале у польского помещика, видя его предметом внимания всех дам, и особенно самой хозяйки, бывшей со мною в связи, я сказал ему на ухо какую-то плоскую грубость. Он вспыхнул и дал мне пощечину. Мы бросились к саблям; дамы попадали в обморок; нас растащили, и в ту же ночь поехали мы драться.»

И отказавшись – ты, как мужчина можешь потерять имя. Об этой ситуации упоминается тоже.
Пушкин об этом пишет так:
« Это было чрезвычайно повредило ему во мнении молодежи. Недостаток смелости менее всего извиняется молодыми людьми, которые в храбрости обыкновенно видят верх человеческих достоинств и извинение всевозможных пороков. Однако ж мало-помалу всё было забыто, и Сильвио снова приобрел прежнее свое влияние»

Сильвио настолько смел, спокоен и в границах, что его имя через какое-то время вернулось к нему.
И тут у рассказчика появляется собственное лицо и прямое отношение к рассказу.
«Один я не мог уже к нему приблизиться. Имея от природы романическое воображение, я всех сильнее прежде сего был привязан к человеку, коего жизнь была загадкою и который казался мне героем таинственной какой-то повести»

Сильвио приглашает всех к себе:
«Мы сели за стол; хозяин был чрезвычайно в духе, и скоро веселость его соделалась общею; пробки хлопали поминутно, стаканы пенились и шипели беспрестанно, и мы со всевозможным усердием желали отъезжающему доброго пути и всякого блага. Встали из-за стола уже поздно вечером. При разборе фуражек Сильвио, со всеми прощаясь, взял меня за руку и остановил в ту самую минуту, как собирался я выйти. «Мне нужно с вами поговорить», – сказал он тихо. Я остался. Гости ушли; мы остались вдвоем, сели друг противу друга и молча закурили трубки. Сильвио был озабочен; не было уже и следов его судорожной веселости. Мрачная бледность, сверкающие глаза и густой дым, выходящий изо рту, придавали ему вид настоящего дьявола.»

Пушкин показывает, как было с гостями, как стало.

« – Может быть, мы никогда больше не увидимся, – сказал он мне; – перед разлукой я хотел с вами объясниться. Вы могли заметить, что я мало уважаю постороннее мнение; но я вас люблю, и чувствую: мне было бы тягостно оставить в вашем уме несправедливое впечатление.»

Сильвио рассказал о причине отказа дуэли и почему уезжает.
Начал рассказ о службе в гусарском полку. «В наше время буйство было в моде: я был первым буяном по армии. Мы хвастались пьянством...»

Очень красив рассказ самого дуэля, где раскрывается образ второго главного героя, отношения одного к другому, поведение на самой дуэли перед ликом смерти.

«Я спокойно (или беспокойно) наслаждался моею славою, как определился к нам молодой человек богатой и знатной фамилии (не хочу назвать его). Отроду не встречал счастливца столь блистательного! Вообразите себе молодость, ум, красоту, веселость самую бешеную, храбрость самую беспечную, громкое имя, деньги, которым не знал он счета и которые никогда у него не переводились, и представьте себе, какое действие должен был он произвести между нами. Первенство мое поколебалось. Обольщенный моею славою, он стал было искать моего дружества; но я принял его холодно, и он безо всякого сожаления от меня удалился. Я его возненавидел. Успехи его в полку и в обществе женщин приводили меня в совершенное отчаяние. Я стал искать с ним ссоры; на эпиграммы мои отвечал он эпиграммами, которые всегда казались мне неожиданнее и острее моих и которые, конечно, не в пример были веселее: он шутил, а я злобствовал. Наконец однажды на бале у польского помещика, видя его предметом внимания всех дам, и особенно самой хозяйки, бывшей со мною в связи, я сказал ему на ухо какую-то плоскую грубость. Он вспыхнул и дал мне пощечину. Мы бросились к саблям; дамы попадали в обморок; нас растащили, и в ту же ночь поехали мы драться.
Это было на рассвете. Я стоял на назначенном месте с моими тремя секундантами. С неизъяснимым нетерпением ожидал я моего противника. Весеннее солнце взошло, и жар уже наспевал. Я увидел его издали. Он шел пешком, с мундиром на сабле, сопровождаемый одним секундантом. Мы пошли к нему навстречу. Он приближился, держа фуражку, наполненную черешнями. Секунданты отмерили нам двенадцать шагов. Мне должно было стрелять первому, но волнение злобы во мне было столь сильно, что я не понадеялся на верность руки и, чтобы дать себе время остыть, уступал ему первый выстрел: противник мой не соглашался. Положили бросить жребий: первый нумер достался ему, вечному любимцу счастия. Он прицелился и прострелил мне фуражку. Очередь была за мною. Жизнь его наконец была в моих руках; я глядел на него жадно, стараясь уловить хотя одну тень беспокойства… Он стоял под пистолетом, выбирая из фуражки спелые черешни и выплевывая косточки, которые долетали до меня. Его равнодушие взбесило меня. Что пользы мне, подумал я, лишить его жизни, когда он ею вовсе не дорожит? Злобная мысль мелькнула в уме моем. Я опустил пистолет. «Вам, кажется, теперь не до смерти, – сказал я ему, – вы изволите завтракать; мне не хочется вам помешать». – «Вы ничуть не мешаете мне, – возразил он, – извольте себе стрелять, а впрочем, как вам угодно; выстрел ваш остается за вами; я всегда готов к вашим услугам». Я обратился к секундантам, объявив, что нынче стрелять не намерен, и поединок тем и кончился.
Я вышел в отставку и удалился в это местечко. С тех пор не прошло ни одного дня, чтоб я не думал о мщении. Ныне час мой настал…
Сильвио вынул из кармана утром полученное письмо и дал мне его читать. Кто-то (казалось, его поверенный по делам) писал ему из Москвы, что известная особа скоро должна вступить в законный брак с молодой и прекрасной девушкой.
– Вы догадываетесь, – сказал Сильвио, – кто эта известная особа. Еду в Москву. Посмотрим, так ли равнодушно примет он смерть перед своей свадьбой, как некогда ждал ее за черешнями!
При сих словах Сильвио встал, бросил об пол свою фуражку и стал ходить взад и вперед по комнате, как тигр по своей клетке. Я слушал его неподвижно; странные, противуположные чувства волновали меня.
Слуга вошел и объявил, что лошади готовы. Сильвио крепко сжал мне руку; мы поцеловались. Он сел в тележку, где лежали два чемодана, один с пистолетами, другой с его пожитками. Мы простились еще раз, и лошади поскакали.»

Не знаю, как вам, но на мой взгляд, проза у Пушкина довольно простая. Повести его написаны кратко, на скорую руку, поверхностно, без особой глубины, что ли... С той же легкостью, с которой эти рассказы были написаны - так же легко они выветриваются из головы. Наверное, при написании своих рассказов Пушкин не сильно парился. Словом, проза для детей... Если бы у Пушкина был несколько иной подход, если бы он не подходил к прозе так "легко", цены бы ему не было по этой части. Ленился он что ли...?

Впрочем, не исключаю, что всё это только так кажется на первый взгляд. Не зря же он считается гением!... Просто гениальность его, видимо, обманчиво скрыта за полупрозрачным платьем легкости и простоты...

Германн, конечно, заслуживает наказания. Это ясно.
Ему плевать на старуху. Озабоченный собственной сверх-ценностью, которую он даже не удосуживается прикрыть, одержимый лишь идеей своего обогащения, не видящий ничего и никого вокруг, он заявляет ей: "Подумайте, вы стары, жить вам уж недолго..." Как мило! Кладёт он болт и на Лизавету: для него она всего лишь пешка. Какое, однако, пренебрежение чужими судьбами! Какой безмерный эгоизм и какая одержимость! Вот это да! С чего он решил, что его судьба важнее? Как же мы себя любим, Боже мой! Остается только диву даваться... Да-а, тут явно попахивает сверхчеловеком.

Не зря наказание для него оказывается столь изощренным... Возможно, именно в изощренности наказания и заключен гений Пушкина здесь, в этой повести.

А суть такого искусно продуманного наказания вот в чём. Сначала нужно поднять человека на пьедестал, дать пригубить ему сладкий вкус успеха, окунуть в головокружительную эйфорию, поднять над людьми, и только потом... резко осадить, опустить в грязь, ударив в самую сердцевину, оставив лишь чувство сожаления и разочарования в самом себе!!!... А победа ведь была так близка! Казалось бы, вот она: только протяни руку и возьми, стань царём, склони всех на колени, поставь всех раком! Но... маленькая досадная оплошность, одно небольшое помутнение разума от перевозбуждения, от опьянения своими грязными мечтами, и вот он... полнейших крах... И винить в этом можно только себя...