Город. Рассказы

Человек не может жить без символов и ярлычков.

Фольклор сразу распознаешь, у него свое лицо есть и своя примета - особый, характерный юморок.

Потом я пошел и пристрелил коварную бестию телевизор. Это Медуза: каждый вечер своим неподвижным взглядом обращает в камень миллионы людей, это сирена — поет, и зовет, и обещает так много, а дает ничтожно мало… но я всегда возвращался к ней, возвращался и надеялся на что-то до последней минуты, и вот — бац!

— Вот она, жизнь, — сказал Макдан. — Вечно все то же: один ждет другого, а его нет и нет. Всегда кто-нибудь любит сильнее, чем любят его. И наступает час, когда тебе хочется уничтожить то, что ты любишь, чтобы оно тебя больше не мучило.

- Вы женаты, мистер Мид?

• Нет.
• Не женат, - проговорил голос за ослепительным лучом. Высоко в небе, среди звёзд ярко сияла луна, и дома вокруг были серыми, безмолвными.
• Я никому не был нужен, - уточнил Леонард Мид, улыбаясь.

Иногда на всю зиму забираюсь в берлогу, и никто не подозревает, что во мне дремлет Чарли Диккенс, а потом выйду из куколки, словно весенний мотылёк, - и дальше. Иногда на целое лето оседаю в каком-нибудь городе, пока не выгоняют. Потому что такие как твой мистер Винески, не прощают полёта воображения.

Поначалу это казалось столь захватывающим. Сама идея применения умных вещей была невероятной. С ними можно было играть, как с игрушками, - и люди заигрались, зашли слишком далеко, запутались в навязанной поведенческой модели и теперь не могут выбраться и даже признать, что застряли в ней. Пришлось им подстроиться. Теперь говорят, что то прогресс. Такие, мол, условия. Всегда на нервах!

Человек ненавидит то, что его сгубило, что ему жизнь поломало. Так уж он устроен. Неразумно, может быть, но такова человеческая природа.

В сумеречном вечернем воздухе на террасе часто‑часто сверкали иголки, и казалось, это кружится рой серебристых мошек. Губы трех женщин беззвучно шевелились. Их тела откидывались назад, потом едва заметно наклонялись вперед, так что качалки мерно покачивались, тихо скрипя. Все три смотрели на свои руки так пристально, словно вдруг увидели там собственное тревожно бьющееся сердце.

Человечество умирает каждый день. Умер человек – вот и нет человечества, для него-то больше нет.