Образование Маленького Дерева

Дедушка сказал, что индеец поднимает вверх ладонь в знак «мира», чтобы показать, что у него нет оружия. Для дедушки это было логично, но всем остальным казалось чертовски забавным. Дедушка говорил, что белый человек выражает то же самое рукопожатием; только его слова так неискренни, что ему приходится пытаться, путем рукопожатия, вытряхнуть оружие из рукава человека, который объявил себя другом. Дедушка был не слишком расположен к рукопожатиям, так как говорил, что ему не нравится, чтобы у него пытались что-нибудь вытряхнуть из рукава после того, как он представился другом, — что выражает полнейшее недоверие к сказанному слову. И это справедливо.

Дедушка говорил, он всю жизнь слушает, как разные умники болтают, что выдержанный виски намного лучше обычного. Он сказал, что как-то сам попробовал выдержать виски. Он сказал, один раз он взял немного свежего виски и оставил настаиваться неделю, и на вкус этот выдержанный виски оказался ни дьявола не лучше остального — нормального.
Дедушка говорил, что все пошло с того, что однажды виски передержали в бочках, так что он вобрал из бочек запах и окрасился бочечным цветом. Дедушка говорил, если какому-то проклятому дуралею нравится нюхать чертову бочку, пусть засунет в бочку голову и нанюхается вдоволь, а потом возьмет нормального виски и выпьет по-человечески.
Дедушка называл таких людей «любителями пахучих бочек». Он говорил, что если взять воды из трухлявого пня, налить в бочку и дать хорошенько настояться, можно потом таким продавать, и они будут пить и радоваться — потому что пахнет бочкой!
Все эти бочечные затеи возмущали дедушку до крайности. Он говорил, что, скорее всего, — если бы можно было проверить, — все это козни толстосумов и воротил, которые выдерживают виски годами и в ус не дуют, только знай себе выжимают последнее из маленького человека, который не может держать виски, пока он не пропахнет бочкой. Он говорил, они разбрасывают деньги направо и налево, только бы всучить свой пахучий виски под тем, значит, предлогом, что он лучше других пахнет бочкой, а всякие, у кого вместо головы кочан капусты, тут же развешивают уши и начинают думать, что только такой виски и надо пить человеку. Но, говорил дедушка, есть и здравомыслящие люди, которые не нюхают бочек, и потому маленькому человеку пока еще можно жить.

Она прочитала, что Джордж Вашингтон решил ввести налог и определить законом, кому разрешается производить виски, а кому не разрешается. Она прочитала, как Томас Джефферсон предупреждал Джорджа Вашингтона, что это будет неправильно, потому что у бедных горных фермеров ничего нет, кроме клочка земли на склонах, и они не могут выращивать много кукурузы, как крупные землевладельцы на равнинах. Она прочитала, как мистер Джефферсон объяснял, что в горах виски служит единственным способом получить доход от урожая, и что подобная мера однажды уже вызвала беспорядки в Ирландии и Шотландии (к слову сказать, так шотландский виски приобрел свой жженый привкус — беднягам приходилось спасаться от королевской стражи, и они бросали котлы на огне). Но Джордж Вашингтон ничего не стал слушать и ввел налог на виски.

Мы вернулись на тропу, и, когда мы приблизились к индюшачьей ловушке, солнце стояло уже высоко. Мы услышали индюков задолго до того, как увидели. Они громко и тревожно кудахтали.
— Дедушка, — сказал я, — они же могут пригнуть голову и выбраться. Ведь выход открыт!
Дедушка лег на землю, запустил руку в яму и вытащил большую квохчущую птицу, связал ей ноги ремешком. Он посмотрел на меня и усмехнулся.
— Если так задирать нос, где уж пригнуть голову! Старому Тел-куи, как некоторым людям, все в жизни уже известно: чересчур важная птица, чтобы смотреть по сторонам.

Дедушка говорил, что, если бы слов было меньше, в мире было бы меньше бед. Он как-то сказал мне по секрету, что где-то, вполне может быть, какой-то проклятый дуралей вечно сидит и выдумывает уйму проклятых слов, у которых и цели-то другой нет, кроме как портить людям жизнь. Что вполне разумно. По части смысла дедушка отдавал предпочтение звучанию или тону, которым слово произносится. Он говорил, вместо того, чтобы слушать слова, можно почувствовать тот же смысл в звучании музыки. Бабушка, должно быть, была с ним согласна, потому что так они говорили между собой.

Бабушку звали Бонни Би. Когда-то я слышал, как поздно вечером он ей сказал: «I kin ye, Бонни Би», и я знал, что он говорил: «Я люблю тебя», потому что в словах было это чувство.

А когда они что-то обсуждали, и бабушка спрашивала: «Ye kin me, Уэйлс?». И он отвечал: «I kin ye», – это значило: «Я тебя понимаю». Для них любовь и понимание – это было одно и то же. Бабушка говорила, что нельзя любить то, что не понимаешь; и нельзя любить ни людей, ни Бога, не понимая людей и Бога.

У бабушки и дедушки было понимание, и поэтому у них была любовь. Бабушка говорила, что понимание это с годами становится глубже и глубже, и, вполне может быть, станет глубже всего, что смертные люди могут постичь или вообразить. И они говорили – kin.

Еще раньше дедушка говорил, что в старые времена слово kinsfolk значило всех тех, с кем человек близок, с кем делит понимание, и, следовательно, это слово значит: «любимые». Но люди стали себялюбивы, и смысл сжался и потерял цену, и словом стали называть всего только родственников по крови; на самом же деле такой смысл слову никогда не предназначался.

Дедушка сказал, что когда он был маленький, у его папы был друг, который часто бывал в их доме. Он сказал, это был старый, вечно брюзжащий чероки по имени Енот Джек. Дедушка не мог понять, что его папа находит в Еноте Джеке.

Он сказал, что время от времени они спускались в ущелье и наведывались в небольшую церковь. Однажды в воскресенье они попали на публичное покаяние – это когда люди чувствуют, что их призвал Господь, встают и объявляют о своих грехах, и еще рассказывают, как они любят Господа.

Дедушка сказал, на этом публичном покаянии Енот Джек встал и сказал:

– Я слышал, кое-кто из вас болтает у меня за спиной. Но учтите, я знаю, откуда дует ветер. Я знаю, отчего вам неймется: вы мне завидуете, и с тех самых пор, как совет дьяконов вверил мне ключ от ящика с гимнами. Так вот, пусть все, кому это не нравится, зарубят себе на носу!.. У меня найдется для вас аргумент… вот здесь, в кармане!..

Тут, сказал дедушка, Енот Джек приподнял рубашку из оленьей кожи и показал рукоять пистолета. Он клокотал от гнева.

Дедушка сказал, народ в церкви собрался суровый, и много было таких – начиная с его папы, – у кого пистолет тоже был под рукой и разговор был весьма короткий. Но, сказал он, никто из них бровью не повел, а его папа встал и сказал:

– Енот Джек! Все здесь присутствующие восхищены тем, как ты управляешься с ключом от ящика с гимнами. Ни один человек, живший на земле, не хранил его лучше. Если тебя огорчили случайные или неразумные слова, я торжественно объявляю о глубокой скорби всех здесь собравшихся.

Енот Джек сел на место, совершенно успокоившись. Он был вполне удовлетворен – как и все остальные. По дороге домой дедушка спросил папу, как Еноту Джеку сошли с рук такие речи, и стал смеяться над тем, какой шум Енот Джек поднимает из-за какого-то ящика с гимнами. Он сказал, папа ему ответил:

– Сынок, не смейся над Енотом Джеком. Когда чероки были принуждены оставить свои дома и уйти в Нации, Енот Джек был молод, и он спрятался в горах, и он сражался за то, чтобы отстоять свою землю. Когда началась война между штатами, он понял, что может сражаться с тем же правительством и, может быть, возвратить чероки дома и землю. Он сражался доблестно. В обеих войнах он был побежден. Когда война кончилась, явились политики, чтобы заполучить то немногое, что у нас оставалось. Енот Джек снова сражался, был побежден, скрывался, потом сражался опять. Пойми, Енот Джек появился на свет во времена сражений. Все, что у него есть теперь, – ключ от ящика с гимнами. И если Енот Джек кажется ворчуном и задирой… это только потому, что у Енота Джека ничего больше не осталось. Ему не за что больше сражаться. Он не знал в жизни ничего другого.

Дедушка сказал, ему стало так жалко Енота Джека, что он чуть не заплакал. Он сказал, ему теперь стало неважно, что Енот Джек скажет или сделает… он его любил, потому что понимал.

Дедушка сказал, что это и есть – kin, и беды большинства людей идут от того, что они живут без этого понимания… отсюда же – и политики.