Записки из мертвого дома. Униженные и оскорбленные

Неужели можно так волноваться из-за того только, что дурной человек что-нибудь подумает? Да пусть его думает!

Ведь мне это сто раз в голову приходило. Да я все как-то не смел вам сказать. Вот и теперь вы говорю. А ведь это очень трудно ты говорить. Это, кажется, где-то у Толстого хорошо выведено: двое дали друг другу слово говорить ты, да и никак не могут и все избегают такие фразы, в которых местоимения.

"Часто человек терпит несколько лет, смиряется, выносит жесточайщие наказания и вдруг прорывается на какой-нибудь малости, на каком-нибудь пустяке, почти за ничто".

Кровь и власть пьянят: развиваются загрубелость, разврат; уму и чувству становятся доступны и, наконец, сладки самые ненормальные явления.

Пусть мы униженные, пусть мы оскорбленные, но мы опять вместе, и пусть, пусть теперь торжествуют эти гордые и надменные, унизившие и оскорбившие нас! Пусть они бросят в нас камень! Мы пойдем рука в руку, и я скажу им: это моя дорогая, это возлюбленная дочь моя, которую вы оскорбили и унизили, но которую я, я люблю и которую благословляю во веки веков!

Благонравие и порядок он простирал, по-видимому, до самого мелочного педантизма; очевидно, он должен был считать себя чрезвычайно умным человеком, как и вообще все тупые и ограниченные люди.

Перемена места - значит перемена всего!

Со мной это часто случается: подойду, разверну книгу и минутку справиться и зачитаюсь так, что забуду всё.

Вот и кончилась наша любовь. Полгода жизни! И на всю жизнь.

Для вас, щелкоперов, всякая очаровательная, только бы юбка болталась.