Итальянские хроники. Жизнь Наполеона

Император, сидя за столиком, при сабле, подписывает декреты. Дама входит: он, не вставая, предлагает ей лечь в постель. Вскоре после этого он с подсвечником в руках провожает ее и снова садится читать, исправлять, подписывать декреты. На самое существенное в свидании уходило не более трех минут. Зачастую его мамелюк находился тут же, за ширмой. С мадмуазель Жорж у него было шестнадцать таких свиданий, и во время одного из них он вручил ей пачку банковых билетов. Их оказалось девяносто шесть. Всеми этими делами ведал камердинер Констан. Иногда Наполеон предлагал даме снять рубашку и отсылал ее, не сдвинувшись с места. Такое поведение императора возмущало парижских женщин. Его манера выпроваживать их через две - три минуты, зачастую даже не отстегнув сабли, и снова садиться за свои декреты казалась им невыносимой.

Граф Лаплас, канцлер сената, устраивает сцену жене, потому что она одета недостаточно нарядно на приемах у императрицы. Бедняжка, женщина очень кокетливая, покупает восхитительное платье, настолько восхитительное, что, к несчастью, оно обращает на себя внимание императора, который, войдя в зал, прямо подходит к ней и в присутствии двухсот человек говорит: "Как вы одеты, госпожа Лаплас! Ведь вы уже старуха! Такие платья годятся для молоденьких женщин; в вашем возрасте они уже невозможны". К сожалению, г-жа Лаплас, известная своими претензиями, как раз переживала тот трудный момент, когда красивой женщине следует признаться себе, что она уже немолода. Бедняжка вернулась домой совсем расстроенная.

Бонапарт убедился в двух вещах: в том, что, если он хочет быть монархом, ему нужно создать двор, чтобы пленить податливый французский народ, на который слово "двор" оказывает неотразимое действие, и в том, что он во власти военных. Первый же заговор преторианцев мог свергнуть его с престола и стоить ему жизни. Свита, состоящая из обер-гофмаршала, камергеров, конюших, министров, придворных дам, не могла не производить впечатления на генералов гвардии, которые тоже ведь были французами и питали врожденное уважение к тому, что именуется двором. Но деспот был подозрителен; его министр Фуше даже среди жен маршалов имел своих шпионов. У императора было целых пять полиций, следивших одна за другой. Одно слово, в котором звучало недостаточное восхищение деспотизмом, а тем самым особою деспота, могло навсегда погубить человека. Он возбудил до крайних пределов честолюбие всех и каждого. При монархе, который был когда-то лейтенантом артиллерии, и при маршалах, начавших с профессии деревенских музыкантов или учителей фехтования, каждый аудитор стремился стать министром, каждый сублейтенант мечтал о шпаге коннетабля. Наконец, император задумал в два года переженить всех своих придворных. Ничто так не закрепощает человека, как женитьба, а выполнив свое намерение, он стал требовать добрых нравов. Полиция грубейшим образом вмешивалась в дела одной дамы, весьма несчастной, муж которой состоял при дворе. Генералы и молодые люди, из которых состоял этот двор, никогда не знали учтивости, господство которой кончилось в 1789 году. Этого было более чем достаточно для того, чтобы помешать возрождению любви к обществу. Общество перестало существовать. Каждый замкнулся в своей семье; настала эпоха супружеской верности. Один генерал, мой приятель, хотел устроить званый обед на двадцать человек. Он отправился заказать его к Вери, в Пале-Рояль. Выслушав его, Вери сказал: "Вы, конечно, знаете, генерал, что я обязан сообщить о вашем обеде полиции, чтобы она прислала на него своего агента". Генерал очень удивился и еще больше того рассердился. Вечером, встретив на совещании у императора герцога Отрантского, он говорит ему: "Черт возьми! Это неслыханное дело: я не могу пригласить к обеду двадцать человек без участия вашего агента!" Министр извиняется, но не соглашается отменить это условие; генерал возмущен. Наконец Фуше, проявив догадливость, говорит генералу: "Покажите мне список приглашенных". Тот вручает ему список. Не прочтя и трети значившихся в нем имен, министр улыбнулся и вернул генералу список, заявив: "Нет надобности приглашать незнакомых вам лиц". А ведь все двадцать приглашенных были высокие сановники!