Сочинения в двух томах. Том 2

Книга об ошибках и скуке. И честно сказать сложно её анализировать. К Дяди Вани приходит осознание того, что всю жизнь он ошибался, жил неправильно, что жизнь его загублена. И эта осознанность толкает его на непоправимые вещи, но, слава Богу, ничего ужасного не происходит. Возможно, эта попытка застрелить Серебрякова даже помогла. С одной стороны не случилось непоправимого, с другой, возможно, это ускорило отъезд Серебрякова и жены его. А как сказал Астров про Елену Андреевна, что как будто она нагоняет на всех какую-то меланхолию и праздность, что в общем и было основой в этом доме. Но! Все разъехались, и возможно "новая жизнь" (как он и хотел с чистого листа) Дяди Ваня не за горами, и остаток своих лет он сможет прожить счастливо. Но! Придётся постараться и отпустить. Чтобы начать с чистого листа, всегда надо отпускать то, что было написано ранее.

В очередной раз убедилась, что читать пьесы - занятие не для меня. С удовольствием смотрела этот спектакль в местной постановке и по ТВ-записи. Но читать... нереально (засыпаю через пару страниц).
Сама история вызывает двойственные чувства. С одной стороны жалко вишневый сад и семью, потерявшую свое поместье. Но, невозможно жить прошлым и необходимо думать не только о духовном, отбрасывая материальные заботы - верх глупости и прямой путь на дно жизни (хорошо если есть богатые родственники, которые ради чести семьи будут оплачивать долги). Но падение семьи с уровня благородных дворян на уровень приживалок и прислужниц - результат подобного образа жизни.

Всё-таки мало кто может сравниться с Чехов в плане ёмкости повествования, в умении в таком небольшом объёме текста коснуться столь многих тем и не просто коснуться, а рассмотреть их с разных сторон. Чеховские пьесы можно рассматривать с разных сторон, как многогранный драгоценный камень, наслаждаясь мастерством ювелира, создавшего его. И «Три сестры» в этом смысле не исключение. Их тоже можно и нужно перечитывать, каждый раз открывая в давно и хорошо знакомых строках что-то новое, ускользавшее прежде от внимания.
Можно увидеть здесь внутренний мир интеллектуально вменяемой и морально полноценной части русской интеллигенции (той, которая с Брюсовым и Блоком, а не той, которая с вальсами и булками) в эпоху кризиса, в эпоху перед. Российская империя помирает, дряхлеет, но внешне ещё кажется незыблемой, кажется, что это бессмысленное гниение будет вечным. И этот конкретный исторический момент показан не на масштабном историческом фоне, а как часть личных драм нескольких чеховских персонажей. Они были воспитаны на романтических примерах декабристов и их последователей, они мыслили пафосными для нашего времени категориями блага отечества и народа (а если переводить это на понятный нам язык – то они просто нуждались в действительно нужном тебе самому и окружающим деле, которое могло бы захватывать полностью, а не превращалось бы в бессмысленное отсиживание на рабочем месте вырванных из жизни часов). Они были лишены этого - и им было плохо и неуютно жить.
А можно восхититься незашоренностью чеховского сознания. Даже сейчас многие женщины-писательницы делают главными героями своих произведений мужчин. Видно, крепко сидит в мозгах этот стереотип, что мыслящим, действующим, интересным может быть только мужчина, а женщина в массе своей - только подруга героя. А тут более ста лет назад Чехов пишет пьесу, где три заглавные героини - женщины. Они не теряются на фоне других персонажей, они думают, действуют или бездействуют самостоятельно, а не в качестве бесплатного приложения к кому-либо. Тест Бехдель пройден.
А можно прочувствовать мудрую, негромкую и неслезливую доброту Чехова. Он не давит на жалость, не устраивает душераздирающих сцен, не говорит ничего о любви к человечеству и гуманизме. Он холоден и отстранён. Более того, он может показаться даже злым и утрирующим - крепко от него досталось неадекватным матерям, потерявшим на почве материнства последние остатки мозга. Крепко досталось гипертрофированному принципу «всё лучшее - детям» - а это ведь ещё сто лет назад было, когда не было технической возможности доходить до такого детоцентрического маразма как сейчас. Но Чехов вовсе не злой, нет. Да, он не будет умиляться деточкам только потому что они деточки, только потому что это социально одобряемая и необременительная эмоция. Но он, хоть и негромко, но от всей души пожалеет свих взрослых героев, пожалеет старую няньку. Ей эта жалость нужнее: не так долго жить остаётся, старость, болячки, одиночество. И в этом тоже проявляется недемонстративная, но искренняя чеховская доброта.
А можно взгрустнуть от ужасающей актуальности «Трёх сестёр». И мне очень трудно, почему так много людей ворчат: «что за ерунда, не герои, а тряпки, только ноют и ноют, что им мешает в свою Москву уехать?» Простите, но разве не эти же самые люди напропалую лайкают в соцсетях посты в стиле «а давайте уже как в кино перейдём от части, где вот эта вся рутина, к той части, где путешествую по миру»? И не для этих же самых людей снимаются фильмы про замученных офисных клерков, в жизни которых случается чудо, и они вырываются из бесконечного будничного круга, встречают любовь, уезжают путешествовать навстречу путешествиям? Разве эти персонажи более активны в своей жизни, чем чеховские сёстры? Так сёстры хотя бы мечтают о работе, о деле, а не только о том, чтобы сбежать от рутинного кошмара куда угодно. Так что в целом эта пьеса о нас. Мы тоже юны и прекрасны, как 3 сестры в первом действии, смеёмся, шутим и не сомневаемся в счастье, мы тоже как Ирина – «девочка моя, ещё ничья невеста», не сомневаемся в том, что знаем, как надо жить, в том, что уж нам-то разочарование и уныние не грозят. А потом мы принимаем неверные решения, загоняем себя в тупик. Да, сейчас формально неудачный брак формально не является неразрешимой проблемой, но всегда ли её действительно легко решить? Всегда ли мы можем кардинально поменять работу и образ жизни? Вот и продолжаем жить с осознанием того, что жизнь впереди ещё длинная, но неправильная.
Может показаться, что раз «Три сестры» по-прежнему понятны нам, то в споре Вершинина с Тузенбахом победил Тузенбах: мир неизменен, сколько лет ни пройдёт, а жизнь всё та же, люди всё те же, и несостоятельны оптимистические вершиниские надежды. Благо сам АнтонПалыч не морализатор, готовых ответов в книгах не даёт и не старается всеми силами доказать справедливость той или иной позиции, предоставляя читателю самому сделать выбор. Но всё же я на стороне Вершинина: мир изменился, мир стал лучше, свободнее и добрее. То, что казалось неразрешимой проблемой 100 лет, стало рядовым моментом жизни, а многие рядовые неприятности прошлого века превратились в трагедии, которые, к счастью, в жизни большинства людей не случатся. Мало кто из современных людей по дорой воле согласится переехать на пмж в прошлый век, если брать реальный прошлый век, а не романтические сказки о нём. Мир становится лучше, и это хорошо. И вера в это - это и есть та самая вера Маши, без которой она себе жизни не представляла. А вечным и неизменным по Тузенбаху остаётся только желание жить и быть счастливым.
Пьеса пронизана этой верой в лучшее будущее и любовью к жизни - в результате, несмотря на трагический финал она оставляет после прочтения впечатление совсем не тягостное, вовсе не желание немедленно выйти в окно, а светлую грусть и весеннюю свежесть.

С удовольствием прочитала "Вишневый сад", который, наверно, когда-то читала в школе, о чем благополучно позабыла. Сейчас же было невыносимо умилительно и печально узнавать в персонажах некоторых знакомых. Как минимум в Раневской мелькнули несколько свекровей моих подруг. Когда считаешь себя особыми людьми, избранными, сверхуважаемыми благодетелями (читать с сарказмом), а на самом деле уже давно голый босый, весь в долгах и на шее у других, но с презрением относишься к этим другим и к тому, что они делают, чтобы тебе голому-босому было что поесть и на какое-никакое море съездить, пусть и не на забугорное. Было действительно забавно наблюдать за тщетными метаниями. А вот Фирса жалко. Неприятный осадок оставила последняя сцена. Я потом еще долго думала, как он там без еды, воды и тепла продержался хоть немного или не продержался вовсе. Вот вам и благодетели...

Интересно возвращаться к школьной литературе, после выпуска. Никаких тебе временных рамок, никаких указаний "вот этот плохой, этот хороший", "это символизирует это, это олицетворяет то". Можно просто насладиться красивым русским языком и сделать свои выводы.
У Чехова, как обычно, нет заведомо "плохих" и "хороших", антагониста и протагониста, а каждый герой обладает определенным набором черт, сочетающих в себе плюсы и минусы, и читатель сам выбирает к кому испытывать симпатию, а кого невзлюбить. И как же все жизненно и реалистично! Раневская и Гаев, живущие по инерции, которые вот-вот потеряют имение, где выросли, сожалеют об этом, но ничего не делают, чтобы этого избежать. Неуклюжий Епиходов. Лопахин, сумевший добиться всего сам. Пищик, всю энергию тративший на то, чтобы занять у кого-нибудь денег. И другие герои, все они говорят, но не слышат друг друга, каждый думает о своем. И в итоге все разбредаются, забыв про старого доброго Фирса. Грусть. Печаль. Занавес.

После прочтения пьесы Чехова А. П. понимаешь, что, увы, чеховская драматургия ещё очень долго будет актуальной. События в его пьесе происходят на стыке 19 и 20 веков, в эпоху смены формаций, ломки устоявшейся жизни. А этот процесс никогда не происходит безболезненно, хотя он вроде бы и закономерен. Не всегда новое – хорошее, однако оно безжалостно вытесняет старое.
Кто-то мудрый сказал: «Если бы дворянство не достигло той степени деградации, какая явлена Чеховым в "Вишнёвом саде", то никаких революций не было бы». Действительно, если присмотреться к представителям дворянства в комедии, Раневской и Гаеву, то становятся понятными причины вымирания дворянства. Брат и сестра - потомки некогда богатых помещиков, владельцев великолепного имения с прекрасным вишнёвым садом. В былые времена их имение приносило доход, позволявший безбедно, праздно жить господам, что привело к постепенному угасанию любых стремлений к деятельности. Лень и праздный образ жизни породили беззаботное, легкомысленное отношение к жизни, а неумение трудиться, барское высокомерие постепенно лишали их здравого смысла, что и способствовало разорению дворянских гнёзд. Имение героев пьесы также шло к полному упадку: умирал сад, нарушался уклад жизни хозяев поместья, их слуг, крестьян. Что самое печальное, так это то, что вместе с бывшими хозяевами жизни затягивает в круговорот необратимых последствий и всех окружающих их людей. И хотя автор показывает нам молодое поколение в лице Ани и Пети, а также представителя нарождающейся буржуазии в лице Лопахина, мы понимаем, что придёт новый рубеж веков, теперь уже 20 и 21, и будет перестройка, будет та же растерянность интеллигенции в конце 90-х, будет жестокая ломка, казалось бы, устоявшейся жизни…

А что, если экспромтом прочитать хорошо известное произведение? Не ради изучения в рамках образования или исследования, а просто так, как читатель. Что отзовется в душе, спустя 110 лет после написания? «Вишневый сад» тогда может показаться удивительно старомодным, как экспонат в уездном музее. Он будоражит особым изяществом, утраченными тайнами мастерства повседневной жизни – так люди выглядели и разговаривали век назад. Но за этим обывательским умилением не могут не пугать мистические, фатальные силы, которые терзали Чехова - и его героев. В один момент может показаться, что в пьесе есть отзвуки лафонтеновской басни о стрекозе и муравье. Только без морали. Бессмысленная ажурность Раневской и Гаева выглядит симпатичнее железного, буйного реванша Лопахина. А наивная «революционность» Ани и Трофимова? Предчувствовал ли Чехов будущее? Понимал ли он, что силы и идеи, бурлящие тогда в России, просто разорвут ее на клочки, которые соберутся потом в нечто совсем иное, о чем грезили люди его времени? Наверно, да. А потому, как и в «Трех сестрах», оплакивал дворянскую Россию, превращающуюся в мещанские фарфоровые статуэтки на комоде.
Растерянное, глупое, наивное, мельчающее время в «Вишневом саде» превратилось в миф, в звук лопнувшей струны, в романсы Яши, в призрак мамы, идущей по саду. Пугающе неземной предстает жизнь и смерть «Вишневого сада». И безысходной.