Non-Fiction. The best of the best
elena_020407
- 232 книги

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
«После эллинистической эпохи не появилось никаких технических новшеств». Книга начинается с этой странной и даже по меркам 60-х вроде устаревшей предпосылки, которая, вероятно, нужна была для столь любимого Ле Гоффом рассказа об неизмеримых вещах – интеллектуальном напряжении, ментальностях и прочих народных культурах, укрытых в официальной церковной пропаганде. Если писать – обвал экономики в конце античности был страшным, уровень жизни просел и вернулся к сопоставимым величинам лишь в XVIII веке, то вся эта почти пассионарная ерунда повисает в воздухе.
При этом, как и книга Марка Блока , текст лишен структуры – автор долго и без ссылок (это, возможно, особенность русского издания) рассказывает то про то, то про это, а потом вот про то, а потом опять про это. Рассказывает вроде бы интересно, но что, собственно, хотел сказать? Во второй части текста, которую сам Ле Гофф считал крайне удачной, появляются если не ссылки, то отсылки, в единой манере – как говорил Постан, как упоминал Блок, как считал Дюби. Где считал, когда считал? Никакого справочного аппарата или хотя бы ссылки на книгу. Из советских авторов попался любопытный Василий Иванович Абаев, по неизвестной причине названный в книге В.Т. Абаевым.
Есть большой шанс, что это результат того, что книга вышла на русском в 1992, в тяжелые времена. Но тяжелыми временами не объяснишь авторского отношения. Если в тексте из середины 60-х он смело, не пряча голову в песок, пишет о классовой борьбе, то в предисловии к русскому изданию внезапно говорит, что это проблематичный термин, надо бы его того, как и базис с надстройкой. Ладно сам он лицемерит, подстраивается под новые времена, но на этом любопытное не заканчивается. В позорном послесловии Арон Гуревич (барабанная дробь) ругает Ле Гоффа за излишний марксизм, мол, вся школа Анналов печально на нем замешана, упрощает, недостаточно пишет про интеллектуальное напряжение. Не договорились, называется.
Так как о книге Ле Гоффа говорить в принципе нечего, то позволю себе еще повозмущаться послесловию А.Я. Гуревича. На дворе конец перестройки, советская власть умирает вместе с созданной ею страной. И Гуревич, вместо того, чтобы промолчать, наговорил. Поражает меня именно узость взгляда – все летит в тартарары, этнические конфликты, шоковая терапия, а Гуревич костерит советскую власть за то, что библиотеки в СССР были плохо обеспечены валютой и мало закупали иностранных книг. То-то в 90-е всё с этим наладилось, загляденье!
Далее Гуревич пытается объяснить – зачем нужен русский перевод Ле Гоффа. «Упрощающая ленинско-сталинская интерпретация марксизма» накрыла советскую науку своей мрачной железной пятой. Чахнет эта наука под гнетом, а на свободном Западе цветет и пахнет. Нет у нас доступа к новым веяниям, сектантский марксизм мешает. Вот поэтому всем надо срочно Ле Гоффа читать. Направление, правда, у Ле Гоффа вовсе не новое, а старое, но когда кому мешали взаимоисключающие параграфы? Дальше Гуревич пеняет Ле Гоффу за излишний неизжитый марксизм, но хвалит за то, что предсказал конец Восточного блока. Печально, но закономерно тут то, что именно на советских историков принято ссылаться даже в современных академических изданиях по истории античности, средних веков и абсолютизма, а вот после 1991 года что-то случилось, открытие новых веяний как-то печально закончилось для мирового значения исторической науки по эту сторону бывшей границы.
Кто более неприятен, Ле Гофф, который противоречит сам себе с классовой борьбой, или Гуревич, который показывает свою удивительную интеллигентскую ограниченность? Пожалуй, все же Гуревич, который пытается с серьезным видом уверить читателя, что школа Анналов, эта бледная тень исторического материализма во французском изводе – новинка, которая откроет советскому читателю глаза на текущее состояние исторической науки. Эта вальяжность с источниками, этот официально принятый анахронистичный взгляд на прошлое (прошлое должно отвечать на вопросы современности), всё это – шаг вперед?
Я бы еще понял, если бы Гуревич пытался уверить нас, что преимуществом обладает англо-американский позитивизм с его тщательным подходом к источникам и минимум теоретизации, т.е. тем, что отличает его от классического марксизма. Но Гуревич продвигает французское несвежее блюдо, и кажется мне, что это vested interests, личная связь с Ле Гоффом и прочими, а не научная объективность.
Dixi.
P.S. Когда Ле Гофф был моложе и честнее сам с собой, он писал любопытные строки про классовые отношения. Имущим разрешалось почти все, что запрещалось крестьянам. На них запреты церкви не действовали, даже такие серьезные, как отношение церкви к однополым связям. И когда пришла чума, источники, согласно Ле Гоффу, полны искреннего возмущения – как же так, почему от чумы все умирают одинаково, почему от нее не откупиться и не защититься социальным положением?

Какой бы аспект социальной жизни Ле Гофф ни затрагивал, он занят одним и тем же – он Диоген в поисках человека.
Из послесловия А.Я. Гуревича
Признаюсь, первоначально у меня было некоторое предубеждение к Ле Гоффу, я опасалась, а не из тех ли он не очень глубоких популяризаторов, которые создают компиляции, где винегрет сведений из не открываемых читателю источников приправлен банальными выводами. Таких изданий сейчас тьма. Прочитав две книги автора (об «Истории тела в средние века» рецензия здесь), я отказываюсь от своего недоверия, Жак Ле Гофф – серьезный ученый, который при этом пишет не только историю человека, но и историю для человека, для неподготовленного читателя, для нас с вами.
При этом он не упрощает, хотя и умеет подать тему так, что забываешь, что читаешь серьезную историческую книгу. Он делает акцент на людях и пытается за сухими научными источниками, часто необъективными, однобокими различить, как жила основная масса средневековых европейцев. Проблема изучения средневековья в том, что источники, дошедшие до нас – это рассуждения интеллектуалов, которые при этом чаще всего были священниками, поэтому реконструировать картину реальной жизни очень сложно, но Ле Гофф попытался это сделать, и, по-моему, получилось неплохо. Оставляя в стороне историю борьбы пап и королей, а также феодальных междуусобиц, которые достаточно изучены, но не дают представления о жизни в целом, Ле Гофф пытается проникнуть в ментальность средневековых людей. Он исследует их отношения со временем и пространством, пытается понять, что для них было важно, какие у них были герои и авторитеты, как выглядел их быт, каковы были привычки, как они проявляли эмоции, как формировалась и видоизменялась мораль.
Читая «Цивилизацию средневекового запада», я еще раз убедилась, что не надо судить другую эпоху, руководствуясь взглядами современности. Это, пожалуй, самое большое заблуждение цивилизованного человека, считать, что тысячу лет назад человек был таким же как и сейчас, только хуже образованным и по-другому одетым. Нет, это был совсем другой мир с отличной от нашей, но бесспорной для того времени логикой, сознание средневекового человека гораздо ближе к архаичному магическому мышлению, чем к современному рациональному, поэтому тому, кто желает его понять, нужно отбросить свои интеллектуальные стереотипы и отправиться в путешествие в удивительный и живой мир, представленный нам стараниями Ле Гоффа.
Я бы рекомендовала эту книгу тем, кто желает составить для себя некий более или менее цельный образ средневековья, а если тема захватит, то тогда можно погрузиться в более узкие исследования, как История тела в средние века , Интеллектуалы в Средние века , Герои и чудеса средних веков .

Страх голода, мора, неизлечимых болезней, адского пламени, как кары за земные грехи. При всеобщем невежестве, слаборазвитых: медицине, сельском хозяйстве, технических достижениях - страх был вполне естественной составляющей тех времён. Именно поэтому
Если бы мы со всех сторон были окружены врагами, с которыми неведомо как бороться, наверно тоже уверовали бы в чудеса. И вот уже наивные суеверия средних веков, их вещие сны и видения, даже их религиозный фанатизм не кажутся такими смешными и раздражающими одновременно. А что ещё им оставалось?..
У меня не большой опыт в чтении документальной исторической литературы, мне практически не с чем сравнивать работу Жака Ле Гоффа, однако я оценила её довольно высоко. На мой взгляд, это очень хорошая книга, особенно для любителей истории, которые, как я, начинали с художественной литературы, но постепенно испытали потребность почитать что-нибудь более серьёзное.
Из этой книги читатель может узнать об отношении средневекового человека к пространству и времени. На самом деле я никогда всерьёз не задумывалась о подобных понятиях и своём к ним отношении, а ведь это, оказывается, так интересно.
Например, для людей античности время было чем-то вроде колеса, а вот для людей средневековья – это уже линейная прямая, имеющая своё начало и конец. По сути, у них ведь не было даже часов, по которым можно определить точное время, солнечные или песочные весьма приблизительны. Разумеется, новый год начинался не с первого января, а привычный средневековый час содержал в себе три наших современных часа. Плюс практически полное отсутствие какого-либо освещения вынуждало распределять время иначе, чем мы привыкли.
Что касается пространства, с одной стороны жители раннего средневековья вроде как были ограниченны своим тесным мирком, с другой они были легки на подъём и много странствовали, что представляется совершенно естественным, ведь терять им было нечего. Это не мещане более поздних веков, обременённые сундуками с пожитками, которые тащатся следом за каретой минимум в десяти возках. Именно поэтому, как только люди начали обзаводиться имуществом, слишком частые путешествия, а особенно те, кто их совершал, стали вызывать сильные подозрения и неодобрение со стороны общества.
Кроме того, интересно отметить, что дороги, оставшиеся ещё со времён античности, не подходили нашим странникам для передвижения, даже если бы и не пришли к тому времени в упадок, уж слишком они были прямыми и открытыми. Средневековый путник предпочитал кривые тайный тропки, на которых чувствовал себя укрытым и потому более защищённым. О перевозках на дальние расстояния и говорить нечего, они практически не существовали.
Конечно, много места в книге посвящено христианской религии. Как видоизменялась церковь: её деление на множество монашеских орденов, появление еретиков и, как следствие, возникновение святой инквизиции; что представляли из себя церковные священнослужители, да и сами верующие, их взаимоотношения со светской властью, отношение к инакомыслящим, будь то мусульмане, язычники или отколовшаяся от католической церкви Византия; понятия Бога и Дьявола и многое-многое другое.
Затронуты так же развитие культуры, наук и искусства, отношение тогдашнего человека к войне, представления о героизме, понятие чести, наконец. К примеру, если для человека античности идеалом была справедливость, то для человека средневековья таким идеалом стала верность. То есть отныне человек призван был служить, не справедливости, но лишь тому, кому он дал клятву верности, даже если господин его попирал законы справедливости на каждом шагу - верность ценилась превыше всего.
И вот пока читала, мне интересно стало, а что же служит идеалом для человека наших дней? Долго обдумывала я этот вопрос, но ответа на него так и не нашла.
Знаю одно, я во многом пересмотрела свой взгляд на средневекового человека, лучше поняла его образ жизни и восприятие окружающего мира, непосредственно из этого образа жизни вытекающее. Осознала, насколько мы люди современности отличаемся от них тогдашних, хотя кое-что из сформировавшегося в средние века присутствует в нашей жизни и сейчас. Осознала и в очередной раз порадовалась, что мне посчастливилось родиться в наши дни.

Вот описание эрфуртских бань XIII в.: «Бани в этом городе доставят вам истинное удовольствие. Если вам необходимо помыться и вы любите удобства, то можете входить туда спокойно. Вас примут любезно. Красивая молодая девушка как следует разотрет вас своими нежными ручками. Опытный брадобрей побреет вас, не уронив вам на лицо ни капельки пота. Утомившись ванной, вы найдете кровать, чтобы отдохнуть. Хорошенькая женщина, которая не причинит вам беспокойства, с видом девственным искусно расчешет вам волосы. Кто же не сорвет у нее поцелуй, если только захочет, поскольку она отнюдь не сопротивляется? А когда у вас потребуют платы, то хватит и одного денье».

Хорошо известно пристрастие Средневековья к сверкающим, ярким цветам. Это был «варварский» вкус: кабошоны, которые вправляли в переплеты, блеск золота и серебра, многоцветие статуй и живописи на стенах церквей и богатых жилищ, магия витражей. Средневековье, почти лишенное цвета, которым мы любуемся сегодня, – это продукт разрушительного действия времени и анахронических вкусов наших современников. Но за цветовой фантасмагорией стоял страх перед мраком, жажда света, который есть спасение.

Время, которое идеализирует все, идеализирует и материальное прошлое, оставляя от него лишь долговечное и уничтожая преходящее, то есть почти все.














Другие издания


