Собрание сочинений в восьми томах. Том 4

Каждый человек носит в себе спектакль – пошлый, маленький или трагический, величественный…

Летим на дно водоворота… Тени какие-то ночные. Разве мы живем? Только вопль человеческий, а самого человека давно нет… Эмигранты, шелуха!

Революция – взрыв недовольства народных масс, доведенных до известного предела лишений и страдания.

Революция, революция! Взбрело же в жизнь такое страшное и неуютное… Опустевший город. На окнах заколоченных магазинов – декреты о классовой борьбе… Холод… Ночной звонок. И все мое, весь я отскакиваю от кожаной куртки человека с безжалостно сжатым ртом и мрачными глазами, глядящими сквозь мое «я».

О чем думают эти болваны англичане, я вас спрашиваю? О французишках я уже и не говорю – лавочники, трусы, хамы…

всякий живет, как ему нравится, и нет основания совать нос туда, где честно расплачиваются по счетам.

Париж напоминает мне корзину с влажными розами, внесенную в кабак.

Выродки и дураки привели Россию к тому, что она оказалась не подготовленной к мировой войне, и в семнадцатом году история поставила запоздалую точку на самодержавии.

На Германию опускалась ночь, озаренная заревом с востока. Но для тех, кто правил Германией, этот отблеск был страшнее ночи.

Ветер с полей войны, где под тонким слоем земли еще не кончили разлагаться пять миллионов трупов промежуточного поколения французов, немцев, англичан, африканцев, нагонял на город тление.