Клингзор

"Кнульп сказал:

• У каждого человека своя душа, ей невозможно слиться ни с какою другою. Двое могут повстречать друг друга, говорить друг с другом и быть рядом. Но души их как два цветка, выросших порознь, каждый из своего корня: они не способны сблизиться, не то им пришлось бы оторваться от корней, а этого они как раз и не могут. Они только посылают свой аромат и свои семена, потому, что их тянет друг к другу, но куда попадет семечко, зависит уже не от самого цветка, это зависит от ветра, а он прилетает и улетает, как хочет."

А в глубине происходило становление чего-то. Чего-то вроде новой человечности. Ибо я видел многих – иные из них умерли рядом со мной, – кто понял чувством, что ненависть и злоба, убийство и уничтожение не привязаны ни к каким объектам. Нет, объекты, точно так же, как цели, были совершенно случайны. Глубинные чувства, даже самые дикие, не относились к врагу, их кровавое дело было лишь излучением внутреннего мира, расколовшейся души, которая хотела буйствовать и убивать, уничтожать и убивать, чтобы родиться заново. Гигантская птица выбиралась из яйца, и яйцо было миром, и мир должен был развалиться.

Порой мы совершаем какие то действия, уходим, приходим,
поступаем то так, то этак, и все легко, ничем не отягощено и как
бы необязательно, все могло бы, кажется, выйти и по другому. А
порой, в другие часы, по другому ничего выйти не может, ничего
необязательного и легкого нет, и каждый наш вздох определен
свыше и отягощен судьбой.
Те дела нашей жизни, которые мы называем добрыми и
рассказывать о которых нам бывает легко, почти сплошь
принадлежат к этому первому, «легкому» роду, и мы легко о них
забываем. Другие дела, говорить о которых нам тяжко, мы
никогда не можем забыть, они в какой то степени больше наши,
чем те, и длинные тени их ложатся на все дни нашей жизни.